Читаем без скачивания Генералы подвалов - Алексей Рыбин

– Давно пора.

– Да уж. – Настя полезла за сигаретой.

– Хватит курить. – Димка выхватил сигарету из ее пальцев.

– Ладно, ладно, не дергайся. Слушай, скажи мне, как мы жить-то будем дальше?

– В каком смысле?

– Ну… не знаю… Чем будем заниматься? Нельзя же вот так всю жизнь как в скиту…

Димка прищурился:

– Я так и знал, что этот Максик тебя раззадорил. К школьным дружкам захотелось? Я тебе надоел? Этот мальчонка тебе интереснее? Я видел, как у тебя глаза загорелись, стоило ему войти.

– Не говори ерунды. Я не об этом. Надо что-то делать.

Димка сел напротив и внимательно посмотрел Насте в глаза:

– Знаешь, Настя, не говори мне, что не в этом дело. В этом, в этом. И в Максике твоем. И в школе. Я же вижу, что ты скучаешь. Я-то тебе правда не надоел?

– Ты мне не можешь надоесть.

– Ну, хоть на этом спасибо. У тебя теперь другая жизнь. Так получилось. И нам жить в этой другой жизни. По ее законам. А не по школьным.

– Да уж…

Действительно, не учат в школе, что делать, когда у тебя в течение одной недели погибают отец и мать. Не учат, что делать, когда понимаешь, что их убили. Не объясняют, как себя вести, когда узнаешь, кто убийца. Не показывают на примерах, как поступать, чтобы ему воздалось по справедливости.

И уж никакая школа не даст установок, как действовать, когда у тебя оказывается чемодан, принадлежащий убийце твоих родителей, причем содержимое его – миллион хрустящих и новеньких, будто только-только со станка, долларов.

– Но я не могу жить затворницей, – сказала Настя. – Блин! – Она снова потянулась к пачке и, вытащив сигарету, закурила. – Сколько можно тут сидеть! Объясни, почему я должна прятаться?

– Настя, – терпеливо, не противясь на сей раз ее позывам к табаку, отозвался он. – Я же говорю, это другая жизнь. Ты ее не знаешь. Я-то ведь успел с этими людьми покрутиться. Это страшные люди, Настя. Ты себе даже не представляешь…

– Кто? Какие люди?

– Люди, ворочающие миллионами баксов. Это другой мир. Если ты крутишься возле тысячи-другой долларов – это мелкие шалости. А если у тебя пара сотен тысяч – тут другой расклад. Могут и кидануть, да и просто пришить. Элементарно и без каких-то там угрызений совести. Речь об этом вообще не идет. После сотни тысяч начинаются другие отношения. А если у тебя лимон – тут уж… мама родная…

– Так никто не знает же…

– Дура ты все-таки, хоть и умная. В натуре, как ребенок… Никто не знает!.. Так не бывает. Всегда кто-нибудь да знает. Вот я и хочу сейчас переждать, лечь на дно, глянуть, начнется шевеление какое или нет… А потом уж будем решать, что дальше. Ведь тебе же не хочется, чтобы нас обоих за такие бабки грохнули? Я видел, как это делается…

– И не только видел…

– Перестань. Мы же договорились.

– Ладно. Так сколько ты мне еще предлагаешь сиднем сидеть?

– Посмотрим. Думаю, что недолго. Если нас пока никто не вычислил, то, может, и обойдется. Обычно братва отлавливает очень быстро. Редко кто уходит от них.

– В самом деле?

– Одного мужика, который двадцать пять штук всего был должен, на «счетчик» поставили… Так он свалил в Петрозаводск. И даже не в сам город, а прилично в сторону: в лесу жил, в избе… Нашли.

– И что?

– Что-что… Не важно. А иные любят поближе к границе, в погранзону сваливать, куда только по пропускам въезд. Все равно находят. Братва – она везде братва. Бабки все границы открывают.

Димка подошел к окну, выглянул на улицу.

– Да-а…

– Что? – спросила Настя.

– Да так. Слушай, а может, нам за границу рвануть, а? С такими-то деньжищами?

– Ну, Дима, это не я ребенок, а ты – дитя. Как вывезешь такие деньги?

– Я же говорю тебе – деньги границы открывают. Вывезем. Дадим кому надо полсотни штук, и все дела.

– Нет. Не хочу.

– Ну, тогда не знаю. Ведь профигачим все бабки, и все… К хорошему, Настя, быстро привыкаешь… Потом трудно будет.

– Миллион – профигачим?

– А что ты думаешь? Да запросто. Машину купим, то-се… Поживем нормально. В России лимон потратить – это проще простого… У нас же самая дорогая страна в мире, ты что, не знаешь?

– Ну-у.. наверное…

– Стремно только это. Светиться нельзя ни в коем случае. Ты меня слушай, я в этом деле кое-что волоку.

Димка хотел еще что-то сказать, но его прервал мелодичный звонок телефона и сразу же последовавший за ним щелчок включившегося автоответчика. После голоса Насти, сообщавшего собеседнику, что никого нет дома, и просьбы оставить информацию о звонившем, ребята услышали знакомый хрипловатый голос. Единственный, на который они отвечали последние два месяца.

– Алло! – Настя схватила трубку радиотелефона, лежавшую перед ней на столе. – Марк Аронович? Да, я, а кто же?.. Приедете? Сейчас. Да. Конечно. Мы вас ждем.

Она отключила телефон и повернулась к Димке.

– Куз? – спросил он.

– Да. Сейчас приедет. Говорит, срочное дело у него.

Этот пожилой журналист нравился Димке. Он, вообще-то, не любил интеллигентов, размазню в очках. Но Куз оказался интересным, умным мужиком и далеко не хлюпиком. Конечно, Димка, случись схлестнуться с журналистом, уделал бы его. Тем более что опыт такого рода по отношению к Кузу уже был. Однажды Димкины орлы, промышлявшие в городе, принесли ему кузовский паспорт. Сказали, что отметелили на улице мужика, отобрали бумажник, документы… Если бы Димка знал тогда, кто этот побитый мужик, сам бы наказал пацанов. Но не знал. Кузу он, понятно, про этот случай не рассказывал. Он вообще старался не распространяться о своей прошлой жизни, хотя и закончилась она всего пару месяцев назад. И, как Димка был уверен, бесповоротно. Хватит! Сейчас у него появился смысл жизни, который он искал все свои недолгие еще лета то в уличных драках, то в деньгах, то в ночном клубе «Краб»… Но оказалось, что этот смысл выглядит совершенно по-другому. Вот он, сидит напротив и курит уже третью сигарету подряд. Светловолосый, невыразимо притягательный, с огромными глазищами.

А Куз этот, хоть и еврей, был настоящим мужиком. Чувствовалась в нем внутренняя твердость, крутость какая-то… Оказывается, среди интеллигентов тоже настоящие люди встречаются. «С яйцами», как говорил Димка, желая похвалить человека. «С яйцами мужик»…

И советовал Куз что-то всегда по делу. Попусту не болтал, не ахал, не охал, руками не разводил. И сейчас, если сказал, что есть у него мысли, то, значит, что-то путное сообщит.

Димка потянулся, напряг мышцы, потом резко встряхнул руками. Он и сам засиделся в этой квартире. Застоялся, как молодой конь в стойле… Кажется, действительно пришло время выходить из «подполья».

Глава 3

Промышленная зона называлась «Парнас». Так странно именовалось огромное, в несколько десятков гектаров, пространство, застроенное ангарами, кирпичными постройками – с окнами и без окон, с цехами немыслимых каких-то заводов, обозначенных номерами, железнодорожными путями, подъемными кранами. Еще десять лет назад здесь кипела жизнь, скрипели механизмы, разгружали лес, металлические трубы, литье, прокат, станки, мебель, сантехнику. Вообще, почти все, что поступало в город или отправлялось отсюда в долгое путешествие по просторам Советского Союза.

К середине девяностых жизнь здесь словно замерла. Улочки, разделяющие всю промышленную зону на квадраты, опустели. Иногда по ним мягко проносился черный «мерс», везущий сосредоточенных людей в длинных пальто, которые затем исчезали в каком-нибудь ангаре. А вскоре уже не один «мерс», а три или четыре возвращались в город с «Парнаса». Растаможенные автомобили и другие, не многие, но ценные грузы тоже сейчас перебрасывались новым хозяевам России через этот мрачный перевалочный пункт.

Иномарки, сверкая полированными боками, спешили покинуть дикое место, шурша по улочкам, также не имеющим названий – Пятая, Шестая, угол Седьмой и Двенадцатой… Как в Нью-Йорке, но не совсем. Обитатели иных, даже не самых респектабельных нью-йоркских кварталов, думается, испытали бы определенный дискомфорт, окажись они ночью среди опустевших ангаров, зарослей бузины и кривых деревьев, выросших на пропитанной мазутом и бензином почве. Хотя скорее всего не это смутило бы свежего человека, откуда бы он ни был, случись ему оказаться на «Парнасе» впервые в жизни. Не деревья-мутанты и не молчаливые стальные стены ангаров.

Попавшему сюда могло показаться, что на много километров вокруг здесь нет ни одной живой души. Но это было не совсем так. Неожиданно из-за угла какого-нибудь грубого строения с облупившейся штукатуркой выходил угрюмый человек в черном ватнике. Он смотрел куда-то в сторону, но редкий прохожий понимал, что уже «сфотографирован» этим аборигеном и что равнодушие его взгляда деланное. Черный человек исчезал так же неприметно, как и появлялся.

Обитали здесь и другого рода люди. Когда двери какой-нибудь страшенной развалюхи вдруг открывались, оттуда выглядывал человек в костюме от Версаче. Затем, блеснув «Ролексом», он закрывал дверь, снова исчезая в своем, так сказать, жилье.