Читаем без скачивания В ожидании счастья - Виктория Холт

Вместе с тем я спешила ее заверить, что хотя муж не удовлетворяет меня в самом важном, в других отношениях мне не на что жаловаться. О да, я любила Людовика, но он не оправдывал моих надежд.

Нет никакого достойного объяснения тому, как я вела себя на следующем этапе жизни. Я уверена, что это сильно напугало матушку, которая внимательно наблюдала за мной издалека. В оправдание можно лишь сослаться на мою молодость, пробудившиеся во мне чувства, которые никогда не удовлетворялись, и нездоровую атмосферу, в которой мне приходилось жить.

Мне нужны были дети. Ни одна из женщин не была больше меня предназначена быть матерью. Каждый раз, когда я бывала в сельской местности и видела играющих малышей, я завидовала женщинам из бедных крестьянских домов с маленькими детьми, которые цеплялись за материнские юбки. Все мое существо тосковало по детям. Если у какой-то из моих служанок они были, я просила приводить их ко мне и затевала с ними и с моими собаками веселую возню, что, по мнению Мерси, было очень неприлично.

Что мне оставалось в таких условиях, кроме погони за вечными развлечениями? Не тратить же время на то, чтобы размышлять о своей неудовлетворенной жажде.

У меня появились сильные головные боли, головокружения, я стала нервной. Мерси все это называл «нервным притворством». Он не верил, что я могу заболеть. Действительно, я выглядела очень здоровой. У меня было много энергии. Я танцевала до полуночи, но иногда могла расплакаться по пустякам. Это было самым тревожным.

Я жаждала проявления нежных чувств — активного проявления, чего мне не мог дать Людовик, и я начинала понимать всю опасность моего настроя. Я была окружена красивыми молодыми людьми, которым доставляло удовольствие делать мне комплименты и которые многочисленными способами показывали мне, что желают меня. Их обходительные манеры и задерживающиеся на мне взгляды возбуждали, а я все время слышала внутренний голос, звучащий как матушкино предостережение: «Это опасно! Дети, которые у тебя появятся, будут престолонаследниками Франции. Преступно, если их отцом будет кто-то другой, а не король».

Я не могла воздержаться от маленького легкого флирта. Возможно, мадам де Марсан и была права — я была кокетлива по натуре, однако я никогда не позволяла себе оставаться наедине с кем бы то ни было из молодых людей. Мне было известно, что за мной наблюдают и что в моем окружении находятся люди, только и ждущие, чтобы я быстрее попала в беду; я знала, что обо мне пишут шокирующие вещи и что существует много людей, убежденных, что я веду распутный образ жизни.

Мерси укоризненно указывал мне на мою неугомонность. Я никогда не ложилась до рассвета. Казалось, жизненная энергия во мне неиссякаема. Я окружала себя молодыми и легкомысленными придворными, и у меня не оставалось времени для тех, кто мог дать мне совет и оказать помощь.

Я пыталась все объяснить Мерси, поскольку чувствовала, что могу быть откровенным с ним. По крайней мере он не станет снабжать уличных певцов материалом для пасквилей.

— Мое положение ставит меня в тупик, — плакала я в отчаянии. — Вы видели, как король оставляет меня одну. Я боюсь, что мне это надоест, боюсь сама себя. Для того чтобы отогнать от себя неотступные мысли, я должна постоянно находиться в движении и меня всегда должно окружать новое.

Он строго на меня посмотрел и, разумеется, сразу же пошел к себе писать моей матушке о моем настроении.

Я должна была кому-то отдавать все силы своей нерастраченной любви. Я любила маленькую Елизавету и старалась всегда, когда это было возможно, держать ее возле себя. Клотильда уже вышла замуж и покинула нас. Моей самой дорогой подругой была Мария Терезия Луиза, принцесса де Ламбаль. Я находила ее обворожительной, поскольку она была ласковой и приятной, хотя некоторые считали ее глупой. У нее было обыкновение падать в обморок, которое аббат Вермон называл притворством; она теряла сознание от удовольствия, когда получала в подарок цветы, или от ужаса при виде лягушки. Она сообщила мне по секрету, что так страдала до своего вступления в брак, что стала бояться собственной тени. Бедная любимая Ламбаль! В те далекие дни неопределенности она была моей неизменной спутницей. Она была мне искренне предана; говорила, что с радостью стала бы одной из моих собак, чтобы каждый день сидеть у моих ног. Мы привыкли гулять с ней по парку рука об руку, как две школьные подруги, что, разумеется, шокировало всех, кто видел нас, поскольку королева так не должна появляться на публике. Однако чем больше росло мое разочарование, тем больше укреплялась решимость продемонстрировать презрение к этикету.

Именно тогда я встретила графиню Жюли. Она была самым прелестным созданием, которое я когда-либо видела. У нее были томные голубые глаза и густые темные вьющиеся волосы, ниспадавшие на плечи. Она не носила никаких драгоценностей и, как я узнала, у нее их и не было; однако, в первый день, когда я ее увидела, у нее к корсажу была приколота красная роза.

Ее золовкой была графиня Диана де Полиньяк, фрейлина графини д'Артуа; именно Диана представила ее ко двору.

Увидев ее, я сразу же пожелала узнать, кто это, и приказала представить ее мне. В момент нашей первой встречи ей было двадцать шесть лет, но она выглядела так же молодо, как я. Ее звали Габриелла Иоланда де Поластрон; в семнадцать лет она вышла замуж за графа Жюля де Полиньяка.

На мой вопрос, почему я не видела ее при дворе раньше, она откровенно ответила, что слишком бедна для того, чтобы жить при дворе, и это ее, по-видимому, не волновало. Милая Габриелла (другие знали ее под именем графини Жюли) была совершенно лишена честолюбивых замыслов. Может быть, поэтому она мне так понравилась? Ее не волновали драгоценности и почести, она была немного ленива, как я потом выяснила, и меня все это приводило в восхищение. Когда она разговаривала со мной, то заставляла меня думать, что перед ней не королева, а простой человек, и ее тянуло ко мне так же, как и меня к ней.

Она говорила, что скоро покинет двор, но я упросила ее не делать этого. Я постаралась устроить так, чтобы она осталась при дворе, чувствуя, что мы станем друзьями. Она не верила, что ей будет интересна жизнь при дворе. Однако я была настойчива и, поскольку Полиньяки представляли, возможно, самую честолюбивую семью при дворе, им вскоре удалось убедить Габриеллу принять почести, которые я ей навязывала.

Эта встреча оказалась важной, поскольку она положила начало изменениям в моих делах.

Я уже не скучала. Я хотела, чтобы Габриелла была со мной постоянно. Она приводила меня в восторг; у нее был любовник — граф де Водрей; она рассказала мне о нем, объяснив, что у всех светских дам есть любовники, а у их мужей — любовницы. Это в порядке вещей при дворе.

Возможно, для светских дам двора, но не для королевы.

На мой взгляд, у де Водрея был ужасный характер. Он был креол, и Габриелла рассказала мне о нем, приведя меня в полное восхищение, хотя она и боялась его. Я заметила, какие у него были обходительные манеры, однако вспышки его ревности были неистовыми. Мне предстояло узнать, что он к тому же чрезвычайно честолюбив.

Принцесса де Ламбаль, естественно, ревновала меня к новой фаворитке и постоянно осуждала ее, что, боюсь, выводило меня из терпения. Однако я по-прежнему продолжала любить ее и держала возле себя, хотя и была в полном восхищении от моей прелестной Габриеллы.

Полиньяки образовали вокруг меня круг заинтересованных лиц, несомненно, чтобы использовать меня для достижения своих целей, а я была слишком глупой, чтобы понять это.

Разумеется, все, что я делала, было неразумным. Мою дружбу с женщинами замечали и обсуждали. По моим предположениям, доклады об этом направлялись моей матушке, и я стремилась первой все сообщить ей, не дожидаясь, пока это сделают другие: «У нас здесь ходит множество едких памфлетов. Никто при дворе, включая и меня, не избежал их стрел. Особой изощренностью отличаются памфлеты в мой адрес. В них мне приписывают многочисленных любовников и любимчиков, как мужского, так и женского пола».

Моя проницательная матушка, вероятно, думала над тем, какое влияние она может оказать на моего мужа, чтобы положить конец этому трудному положению.

Пожаловав графу Жюлю де Полиньяку должность королевского конюшего, я добилась, что Габриелла может находиться при дворе и около меня. Теперь меня захватили радости жизни. Пропала скука. Тон всему задавала Полиньяк. Я объединяла веселых молодых людей и была самой веселой среди них. Комнаты Габриеллы были наверху, у мраморной лестницы, рядом с моими собственными покоями, и я могла встречаться с ней без церемоний. Не соблюдая никаких формальностей! Это то, к чему я всегда стремилась.

Я считала этих людей интересными и необычными. Среди них была принцесса де Гемене, которая стала гувернанткой молодых принцесс после мадам де Марсан. Мне она нравилась какое-то время; она была обворожительной, любила, как и я, собак, и мне было приятно навещать ее и смотреть на них — кажется, у нее было двадцать прелестных маленьких созданий, которые, по ее клятвенному утверждению, обладали особой энергией, помогавшей ей вступать в контакт с другим миром. Она оставила своего мужа, принца де Гемене, и ее любовником был герцог де Куаньи.