Читаем без скачивания Семейные трагедии Романовых. Трудный выбор - Людмила Сукина

Первый звонок прозвучал еще 8 сентября 1758 года. Сорокавосьмилетняя императрица потеряла сознание прямо на глазах у своих придворных в Царском Селе. Врач вынужден был пустить ей кровь тут же. Через два часа Елизавета пришла в себя, но не могла вспомнить, что с ней произошло. Придворные поняли, что государыня серьезно больна. Императрицу, как и прежде, каждый день после пробуждения осматривали медики и сообщали ей о состоянии здоровья. Но разве мог кто-нибудь из них посоветовать ей посидеть на диете и не устраивать по ночам балов и фейерверков?

Весь 1761 год Елизавета чувствовала себя неважно. Уже зимой, в самом его начале, она часто слушала доклады приближенных, лежа в постели в своей спальне. Как назло, внешнеполитические и внутренние проблемы накручивались одна на другую. Надо было заключать мир с Францией и готовиться к новой военной кампании в Европе. Но великий канцлер Воронцов, сменивший на этом посту Бестужева, все время болел, не отпускали болезни и верного друга и так необходимого ей сейчас дипломата Петра Ивановича Шувалова. Все никак не могли достроить новый Зимний дворец, в котором императрице так хотелось пожить напоследок. В Петербурге случился крупный пожар, уничтоживший имущество многих именитых купцов, им требовалась помощь государства, а казна была почти пуста. Тяжкие раздумья и переживания по всем этим поводам еще больше расстраивали здоровье императрицы.

17 ноября у Елизаветы Петровны был приступ лихорадки, но она приняла лекарство и вновь почувствовала себя почти здоровой. Она тут же занялась срочными делами и постаралась забыть о случившейся неприятности.

12 декабря императрице снова стало дурно, начались сильный кашель и рвота с кровью. Придворные медики заметили у нее сильный жар, но применили уже традиционный метод лечения — кровопускание. Несколько дней Елизавета провела в постели и, как показалось ей и врачам, поправилась.

20 декабря императрица чувствовала себя совершенно здоровой и вернулась к привычному для нее образу жизни. Но 22 числа ее состояние резко ухудшилось. В 10 часов вечера вновь открылась рвота с кровью и кашлем, поднялась температура. Медики объявили, что жизнь государыни в опасности. На другой день Елизавета исповедовалась и причастилась, а 24 декабря соборовалась. К вечеру того же дня ей стало так плохо, что она дважды призывала священника читать отходные молитвы, слова которых сама повторяла за ним. Мучительная агония продолжалась всю ночь и большую часть следующего дня. Все это время у постели умирающей императрицы находились великий князь и великая княгиня. Елизавета Петровна скончалась в Рождество, 25 декабря, в четвертом часу пополудни. Старший сенатор Никита Юрьевич Трубецкой вышел из спальни императрицы и объявил придворным и сановникам, что государыни больше нет, и отныне царствует его величество Петр III.

Лучшим некрологом Елизавете Петровне могут служить слова, написанные о ней знаменитым русским историком XIX века В. О. Ключевским:

«Елизавета была умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII в., которую по русскому обычаю многие бранили при жизни и тоже по русскому обычаю все оплакали после смерти».

Но в число этих «всех», кто скорбел о смерти государыни, не входил ее родной племянник Петр Федорович.

Тело Елизаветы еще лежало на кровати, а в ее спальне вельможи в присутствии новгородского митрополита уже присягали новому императору. Петр Федорович вел себя странно до неприличия. Он не мог скрыть своей радости, что наконец-то стал царем, все время улыбался, кривлялся, говорил глупости. После присяги сразу же ушел в свои покои. На третий день после кончины тетки император уехал с приятелями праздновать Святки.

Для прощания с подданными гроб с телом Елизаветы Петровны был выставлен в траурной зале под балдахином из золотого глазета с «горностаевым спуском». Здесь он находился шесть недель и при нем постоянно горели шесть тысяч свечей. После этого императрица была похоронена в Петропавловском соборе рядом со своими предками.

Придворных, сановников и рядовых петербуржцев, участвовавших в траурных церемониях, шокировало поведение императора Петра III, который демонстрировал полное равнодушие к смерти Елизаветы Петровны. Екатерина Алексеевна, наоборот, вызывала почти общие симпатии. Она искренне горевала и практически неотлучно оставалась возле тела умершей государыни до самых похорон. При дворе распространялись разные слухи. Одни говорили о том, что Елизавета хотела лишить Петра Федоровича и Екатерину Алексеевну прав престолонаследия и выслать их за границу, а наследником объявить шестилетнего Павла Петровича. Другие судачили, что Екатерина должна была все-таки остаться в роли регентши при малолетнем сыне. Конечно, были и такие, кто поторопился показать свою преданность новому царю, но большинство дворян и высших чинов гвардии внутренне не приняли молодого императора. В нем видели чужака.

Действительно, после смерти Елизаветы Петровны в доме Романовых сложилась парадоксальная ситуация. Елизавета пришла к власти, внушив подданным идею о необходимости восстановления национальной монархии, возвращения власти из рук захвативших ее «немцев» — потомков царя Ивана Алексеевича — «русским» потомкам Петра I. В жилах самой Елизаветы текла только наполовину русская кровь. Но ее образ жизни и манера поведения были вполне в духе русской традиции. Она любила старую столицу Москву, славилась хлебосольностью и широтой натуры. Как справедливо писал К. Валишевский,

«обладая внешним обликом модницы и некоторыми чертами, заимствованными у нравственного типа европейской женщины восемнадцатого века, Елизавета имела все же много общего с совершенно противоположным типом современной ей русской женщины, хотя Петр Великий и предполагал, что окончательно уничтожил ее полувосточный облик. <…> Элементы ее популярности коренятся именно в этом смешении двух культур и компромиссах, куда вслед за ней устремилась и вся Россия, находя в них одновременно удовлетворение и своих прежних наклонностей, и новых потребностей и отдохновение после тяжких испытаний эпохи преобразований».

Наследники Елизаветы, строго говоря, русскими уже не были вовсе. Потомки немецких герцогов и принцев отныне становились лицом русской монархии. Это было одной из причин того, что подданные после кончины государыни Елизаветы пребывали в некоторой растерянности. Им еще предстояло привыкнуть к тому, что преданность монарха национальным и государственным интересам определяется не процентом крови того или иного народа в его сосудистой системе, а собственным ощущением ответственности государя перед страной, которой он призван править волею судьбы. Пока же большинству пришлось просто смириться с голштинцем на русском троне.