Читаем без скачивания Стамбул. Город воспоминаний - Орхан Памук

Пока мозг был занят своей таинственной игрой, повторяя и запоминая строчки стихотворения, мои глаза иногда принимались следить за каким-нибудь медленно движущимся по Босфору объектом — кораблем необычных очертаний или спозаранку отправившимся на промысел рыболовецким судном. Несмотря на то что мое сознание не обращало никакого внимания на эти объекты, глаза автоматически продолжали за ними следить и успокаивались только тогда, когда понимали, что перед ними нечто знакомое: да, говорил я сам себе, это грузовое судно, а это — рыболовецкая шхуна с выключенным фонарем, вот пассажирский катер, перевозящий с азиатского берега на европейский первых пассажиров, а вот старый сухогруз, идущий в какой-нибудь далекий советский порт…

Одним таким утром, когда я, съежившись от холода под одеялом, учил стихотворение, мои глаза вдруг увидели нечто такое, чего раньше им никогда видеть не доводилось. Очень хорошо помню, как я застыл в изумлении, позабыв про зажатую в руке книгу. Из ночной темноты выдвигалась и вырастала над морем таинственная громада, настоящий левиафан, наползающий, казалось, прямо на ближайший к морю холм (с которого я за ним и наблюдал). Словно вышедший из моих страшных снов призрак — советский военный корабль! Огромная плавучая крепость, вырастающая, будто в сказке, из ночного тумана! Моторы корабля были приглушены, и он плыл беззвучно, но столько в нем было мощи, что дрожали оконные рамы и деревянный пол, в темноте на кухне позвякивали небрежно повешенные печные щипцы, кастрюли и кофейники, а в отапливаемых комнатах, где спали родители и брат, дребезжали стекла. Легонько сотрясалась брусчатка переулка, ведущего к морю, и стоящие у дверей мусорные ведра тоже дребезжали, словно в нашем мирно спящем квартале случилось небольшое землетрясение. Так значит, правдой было то, о чем перешептывались стамбульцы: после полуночи по Босфору неслышно проходили русские военные корабли.

На какое-то мгновение мной овладело тревожное чувство ответственности. Весь город спал, и лишь я один видел этот огромный советский крейсер, направляющийся неведомо куда, чтобы натворить неизвестно каких бед. Я должен был предупредить весь Стамбул, весь мир! Это было похоже на истории из детских журналов, в которых отважные мальчишки, вовремя подняв тревогу, спасали город, охваченный сном, от наводнения, пожара или нападения вражеской армии. Но я никак не мог заставить себя вылезти из-под теплого одеяла.

Я был вне себя от беспокойства, и тут выход все-таки нашелся: собрав все внимание, которое мой мозг был готов направить на заучивание стихотворения, я вгляделся в советский военный корабль и «посчитал» его. Что я хочу этим сказать? Подобно американским шпионам, которые, как поговаривали, фотографировали каждый коммунистический корабль, проходящий через Босфор, из окон дома, расположенного на одном из стамбульских холмов (еще один очень похожий на правду стамбульский миф времен холодной войны), я зафиксировал крейсер во всех подробностях, только не на фотографической пленке, а в памяти. В своем воображении я сопоставил данные об этом корабле с данными о других кораблях, босфорских течениях и чуть ли не о скорости вращения Земли, то есть «посчитал» этого великана и таким образом превратил его в обычное, будничное явление жизни. Мне было очень хорошо известно, что к несчастьям и бедствиям может привести только неучтенное, незамеченное и неописанное. С тех пор я начал считать корабли — не только советские, а вообще все, достойные внимания. Так я пытался победить свое беспокойство, установить контроль над мировым равновесием и обеспечить собственное благополучие. Правы были школьные учителя, неустанно твердившие нам с первого класса до последнего, что наш прекрасный Босфор — ключ к господству над миром, важнейший геополитический пункт, которым стремятся овладеть все нации планеты, и в первую очередь русские.

Всю свою жизнь я жил на стамбульских холмах, и мои окна неизменно выходили на Босфор, пусть даже порой обзор немного загораживали дома, купола мечетей и вершины других холмов. Возможность видеть Босфор, даже издалека, имеет для стамбульцев, очевидно, своего рода духовную значимость, поэтому окна, выходящие на него, становятся в наших квартирах чем-то вроде михраба[67] в мечети или алтаря в церкви. Диваны, кресла, стулья за обеденным столом в гостиных расставляют так, чтобы, сидя на них, можно было смотреть в сторону этих окон. Другим результатом страсти к созерцанию Босфора стало то, что путешественнику, прибывающему в Стамбул на корабле со стороны Мраморного моря, город представляется нагромождением домов, безжалостно пытающихся перекрыть друг другу вид и жадно глядящих на корабль и на воды, по которым он плывет, миллионами распахнутых окон.

Привычка считать проходящие по Босфору корабли может показаться странной, но она свойственна далеко не мне одному. Начав разговаривать на эту тему со своими знакомыми, я выяснил, что у многих стамбульцев самых разных возрастов есть такое же обыкновение и что едва ли не большинство из нас, занимаясь своими повседневными делами, порой выглядывают из окна или с балкона, чтобы посмотреть, не движется ли на нас по Босфору какое-нибудь несчастье, и считают корабли. Например, один наш дальний родственник, живший в Бешикташе (где одно время жили и мы) в доме, стоящем на холме, заносил данные обо всех увиденных им кораблях в специальную тетрадку с такой тщательностью, что можно было подумать, будто ему платят за это деньги. В лицее у меня был одноклассник, уверявший, что любое подозрительное судно (старое, ржавое и потрепанное или плывущее непонятно под каким флагом) несомненно тайком везет из Советского Союза или оружие для повстанцев в такой-то и такой-то стране, или нефть, чтобы устроить хаос на мировых рынках.

Конечно, привычка смотреть в окно и считать корабли в дотелевизионную эпоху была замечательным способом отвлечься и убить время. В конце концов, на прекрасные босфорские пейзажи можно смотреть часами. Однако для меня, как и для многих моих знакомых, за этой привычкой кроется глубоко укоренившийся в душах обитателей Стамбула страх. Наблюдая, как города Османской империи, в которых некогда концентрировались все богатства Ближнего Востока, в результате войн с европейскими странами и Россией беднеют и мало-помалу превращаются в тоскливые руины, стамбульцы становились все более замкнутыми и националистически настроенными людьми, с большой настороженностью относящимися ко всему новому и чуждому, идущему извне, издалека, с Запада. По этой же причине стамбульцы уже полтора века не могут избавиться от страха, что в любой момент в наш город может прийти какая-нибудь новая беда.

Иногда я думаю, что именно желание возобновить подсчет кораблей подталкивало меня как можно быстрее вернуться в Стамбул из Нью-Йорка. Порой мне в голову приходит мысль, что если я не буду считать корабли, то быстрее поддамся окутывающему город чувству печали и утраты. Возможно, человеку моего поколения, прожившему в Стамбуле всю жизнь, избежать печали невозможно. Тем важнее твердая решимость ей противостоять, придающая праздному созерцанию Босфора оттенок исполнения некоего долга.

Несчастьями, которые стамбульцы вспоминали чаще всего, с ужасом ожидая их повторения, были, несомненно, столкновения кораблей в Босфоре, на какое-то время объединявшие всех жителей города чувством сопричастности. Втайне я радовался этим катастрофам (хотя радость была смешана с чувством вины), поскольку они ломали привычный порядок жизни и при этом в конечном счете не причиняли нам никакого вреда.

Однажды ночью я был разбужен грохотом взрыва. Выглянув в окно и увидев, что звездное небо заволакивают клубы черного дыма, я понял, что посередине Босфора горят два столкнувшихся нефтяных танкера. Мне тогда было всего восемь лет, но я был не очень испуган, скорее взволнован ожиданием увлекательного зрелища. Немного позже, позвонив по телефону некоторым нашим знакомым, мы узнали, что в результате взрыва вспыхнули находящиеся на берегу нефтехранилища, огонь перекинулся на ближайшие здания и «все, буквально все горит». Как это всегда бывало во время больших интересных пожаров, сначала мы заметили отдельные сполохи пламени и клубы дыма, затем до нас дошли разнообразные слухи (по большей части ложные), и, наконец, нас охватило необоримое желание, вопреки всем возражениям женщин, посмотреть на пожар вблизи.

Той ночью дядя растолкал нас, посадил в машину и окружным путем довез до Тарабьи. Там, у строящейся большой гостиницы, дорога была перекрыта полицией. Помню, это огорчило и взволновало меня не меньше, чем сам пожар. Потом, в школе, я с завистью слушал хвастливый рассказ одноклассника о том, как он проник за кордон: его отец крикнул полицейским: «Пресса!» — и показал свое редакционное удостоверение. А я той осенней ночью 1960 года до самого утра в большом возбуждении смотрел на босфорский пожар, стоя среди толпы горожан, высыпавших на улицу в халатах, пижамах, наспех натянутых брюках и тапочках, с пакетами и сумками. У некоторых женщин на руках были грудные младенцы. Вскоре в толпе откуда ни возьмись появились даже уличные торговцы, предлагающие собравшимся халву, бублики, воду, семечки, котлеты и шербет. Впоследствии я видел их на каждом большом босфорском пожаре.