Читаем без скачивания МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ - Евгений СУХОВ

— Ты посмотри-ка в окно, Гриша! — воскликнул адъюнкт, крутя одну рукоять и нажимая на другую. — Узнаешь ящички?

Поезд, замедлив ход, заскрипел тормозными колодками. Электрический мастер выглянул в окно и хмыкнул. Привстал даже Мамай, чтобы тоже посмотреть, про какие ящики говорит химик.

Тем временем поезд остановился.

— Давай сходи к… этим, может, у них есть доктор. И тащи его сюда… — сказал электрический мастер адъюнкту.

Тот кивнул, ступил на подножку паровоза и спрыгнул на железнодорожную насыпь.

Глава 24. ВЗЯТИЕ КАЗАНИ

Народная армия полковника Каппеля и части чехословацкого корпуса вошли в Казань во второй половине дня шестого августа тысяча девятьсот восемнадцатого года. Вошли триумфаторами, потеряв при взятии Казани всего-то около полувзвода бойцов убитыми и около трех десятков человек ранеными, причем три человека были застрелены боевиками Мамая.

Собственно, началось все примерно в одно время. В январе 1918 года, когда депутатов Учредительного собрания разогнал большевик матрос Железняк, разобиженные депутаты выехали в Самару и сформировали там собственное демократическое правительство — Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ), которое с наступлением весны начало борьбу с большевистской властью. А в марте восемнадцатого года, после заключения Брестского мира с Германией и ее союзниками, Российское отделение Чехословацкого Национального Совета договорилось с Советом Народных Комиссаров об отпуске плененных за время империалистической войны чехов и словаков и выезде их через Владивосток во Францию. Согласно подписанным условиям, чехословаки обязывались сдать представителям Советской власти все имеющееся у них оружие, оставив только 168 винтовок и 1 пулемет на один воинский эшелон. Не сдали.

К лету воинские эшелоны вооруженных чехо-словаков растянулись по всей линии железной дороги от Пензы до Владивостока. Ну, как тут не воспользоваться такой фантастически благоприятной ситуацией умным головам, коих в Британии и Франции предостаточно? Тем паче таким, какие были у руководителей французской и английской миссий в России генералов Лаверна и Локкарта. Оба умных генерала ею и воспользовались, предложив чехо-словацкому командованию занять важнейшие стратегические пункты в Поволжье, на Урале, в Сибири и Уссурийском крае в обмен на отделение будущей Чехословацкой республики от монархической Австро-Венгрии, к коему стремился Национальный Совет. Кроме того, бывшие союзники России в лице Франции и Англии брали на себя обязательство выплачивать содержание чехословацким войскам, а таковых, ни много ни мало, собрался целый корпус в 40 тысяч штыков. Это была сила, могущая без особых усилий свергнуть шаткую еще и весьма непопулярную Советскую власть на местах, чем чехословаки и занялись, снюхавшись с сибирскими белогвардейцами и самарскими учредиловцами. В мае пали под их ударами Челябинск, Мариинск, Тайга, Томск, Ново-Николаевск, Нижнеудинск, Каинск, Батраки, Пенза и Сызрань.

15 июня был взят Омск, 16-го — Барнаул. 19 июня чехи вступили в Красноярск, 29 июня пал Владивосток.

4 июля чехи и Народная армия Каппеля взяли Оренбург, и на казанское направление был отряжен батальон чехословаков под командованием полковника Швеца.

Скоро пала Самара, за ней — Симбирск. Полковник Швец со своим батальоном двинулся пароходами на Казань, не встречая на своем пути никакого сопротивления.

Первый выстрел грянул над городом 5 августа: пароходы Швеца стали обстреливать Казань с Волги. Затем чуть ниже пароходных пристаней на Устье высадился первый чехословацкий десант, но был отбит казанской артиллерийской батареей из трех орудий.

6 августа в шесть утра началось новое наступление чехословаков совместно с учредиловцами в лице Народной армии полковника Каппеля, наступавшими со стороны Архиерейской дачи. Их поддержали бывшие офицеры, быстро сорганизованные внутри города, и к концу дня 30-тысячная армия красноармейцев, дезорганизованная и брошенная своими командирами, оказалась разбита батальоном полковника Швеца количеством 700 человек и Народной армией числом около двух рот. Казань была взята, и начался отлов оставшихся в городе большевиков.

Товарища Шейнкмана арестовали, когда тот спешил к военкому города Межлауку с приказом главкома Восточного фронта Вацетиса, уже драпанувшего на своем авто из штаба в сторону железнодорожного вокзала. Посадили главу казанской Совдепии и начальника Революционного Комитета на гарнизонную гауптвахту в крепости и через несколько дней расстреляли.

В капусте, где он прятался, нашли совработника Михаила Жакова. Ему поплевали на лицо, надавали пощечин и расстреляли тут же, на огороде.

Прямо на улице — какая-то бабушка ткнула чехословацкому патрулю на него пальцем — был арестован один из трех братьев Межлауков, тот, что был комиссаром юстиции. Расстреляли.

Образованцев, то есть заведующих отделами народного образования Максимова и Ионова, передали в руки чехов инициативные люди из квартальных комитетов, добровольно взявших на себя внутреннюю охрану города. Расстреляли и образованцев. В общем, большевиков вылавливали, где только можно.

Не повезло и Красной Комиссарше. Шестого августа, утром, когда чехи были уже под Казанью, ее видели в отряде товарища Карпова, получавшего боеприпасы. Красная Комиссарша с пренебрежением смотрела, как большинство бойцов с трудом достают патроны из лент и с еще большими усилиями заряжают выданные винтовки — добрая половина отряда впервые держала в руках оружие. Потом отряд видели топающим к Художественной школе, от которой они повернули в сторону Шамовской больницы. Шли новобранцы, несомненно, в Суконную слободу, со стороны которой прорывался в Казань повстанческий отряд Народной армии из ижевских рабочих, коих вел сам полковник Каппель.

Больше о группе Карпова никто ничего не слышал. А вот Красную Комиссаршу видели возле Набоковской усадьбы. Та металась близ ограды Лядского садика, возле которой еще недавно расстреливали офицеров и «сочувствовавших» белым горожан, и кричала нечто непотребное вслед отъезжавшим грузовикам и легковым авто, переполненным людьми.

Затем она пошла скорым шагом и, отдалившись на значительное расстояние, побежала к военному комиссариату, занимавшему некогда великолепный, а теперь загаженный Дворец командующего округом генерала от инфантерии Сандецкого (даже как-то не верилось, что всего за несколько месяцев можно так изуродовать новое добротное здание).

В это время где-то в опасной близости ухнула пушка, и два грузовика, где имелись еще посадочные места, будто по уговору, сорвались со стоянки и устремились по улице Грузинской-Маркса в сторону Сибирского тракта.

— Погодите! — кинулась за ними Красная Комиссарша. — Возьмите меня, сволочи!

Но грузовики, пыхнув из выхлопных труб серыми облачками, только прибавили скорость.

А потом появился чешский патруль. Он взял в полукруг Красную Комиссаршу, прижав ее к стене дома, что стоял против здания комиссариата, разоружил, затем офицер что-то сказал солдатам и отошел в сторону. Те, тоже отступив на несколько шагов, вскинули винтовки и по команде залпом выстрелили в Красную Комиссаршу.

Она, вскрикнув, упала, перевернулась раз, другой и затихла. Патруль ушел. Стал накрапывать крупный дождь, смывая кровь Красной Комиссарши с тротуара в водосток улицы.

Дождь, начавшийся во второй половине дня 6 августа 1918 года, превратившийся вечером в ливень и окончившийся только к полуночи, начисто и, как казалось, навсегда, смыл с города вместе с семечной шелухой всю злобу и ненависть.

Утро следующего дня было похоже на Светлое Воскресенье. Сначала рассветное солнце высветило купола кремлевских церквей, затем ударило золотом лучей в окна домов, из-за которых вскоре запахло припрятанным до лучших времен кофе «Мокко», и, наконец, обняло весь город. Плиты тротуаров были до того чисты, что даже звенели под ногами.

Тела Красной Комиссарши возле дома уже не было; только ржавое пятно недалеко от парадного крыльца напоминало о событиях вчерашнего дня, которые, как считали горожане, больше уже никогда не повторятся.

Старший следователь Губернской Чрезвычайной комиссии товарищ Херувимов тоже не успел эвакуироваться вместе с сотрудниками Губчека. Приход чехословаков в город застал его дома, у себя в квартире. Высунуть нос на улицу, полную чехословацкими патрулями, он не решился и до вечера так и просидел у окна. А когда начался ливень, он увидел, что к его дому бегом направился один из патрулей.

«Это, верно, по мою душу», — подумал Херувимов и сиганул, как был, в одной рубахе, портах и босый прямо в окно.

На улице было темно. Потемки усиливались мощным ливнем, полностью заштриховавшим небо и все остальное пространство. Это дало возможность бывшему надворному советнику беспрепятственно перелезть через забор во двор Художественной школы. Затем, как и два года назад, когда за ним пришли полицианты по делу «Черных валетов», он залез по наружной лестнице под крышу школы, снял промокшую одежду, натерся опилками, чтобы разогреть мокрое тело, зарылся голым в эти опилки, что были, как обычно, насыпаны в специальные деревянные желоба для паровой системы отопления школы, и уснул.