Читаем без скачивания Страж фараона - Михаил Ахманов

В подземелье наступила тишина, прерываемая лишь шумным дыханием Семена да стонами человека со сломанной рукой. Писец-дознаватель был мертв, лежал у стены с раскрытым ртом и изуродованным черепом, двое стражей валялись без чувств, Пуэмра не шевелился на каменном ложе – видимо, был в глубоком обмороке. Рихмер стоял на карачках, вывернув голову и с ужасом глядя на Семена; силы покинули жреца, и он не пытался удрать или хотя бы подползти к двери. Да и куда удерешь от ночных демонов и от гибели, подстерегающей дочь?

Семен отдышался, шагнул к хранителю врат, присел и заглянул ему в глаза.

– П-пощади… Я… я не приказывал этим глупцам нападать… Клянусь Амоном и жизнью дочери!

Кровь текла по плечу Семена. Он стер ее резким движением, вытянул руку к Рихмеру и растопырил окровавленные пальцы. Потом начал медленно сжимать их, будто сдавливал чье-то невидимое трепещущее сердце.

– Не-ет! – От вопля хранителя зазвенело в ушах. – Не-ет! Сожги мое тело, возьми мою душу, и пусть ее терзают демоны! Вечно терзают, ибо я – грешник, и заслужил страшную кару! Но она – она невинна! Она всего лишь моя дочь, которой еще не исполнилось пятнадцати! Она не мучила, не убивала, не богохульствовала! Я повторю это даже перед судом Осириса!

– Суд Осириса уже здесь, – промолвил Семен, не опуская руки. – Скажи, красива ли твоя дочь? Умна ли, добра? Готова ли взойти на ложе мужчины?

– О, она прекрасна, как свежий бутон лотоса! От нее пахнет, как от лугов с медвяными травами, голос ее звонок, глаза ясны, а сердце не ведает зла! Счастлив будет муж, обнявший ее! Пусть она живет, и я отдам ее тебе!

Хоть и мерзавец, а любит свое дитя, подумал Семен и опустил руку.

– Мне она не нужна. Если юноша, которого ты мучил, будет жить, отдашь свою дочь ему. Он станет твоим наследником и преемником на посту Уха Амона.

– Но Софра…

– О Софре не тревожься. Побеспокойся о здоровье своего нового родича. А еще о том, чтобы твои люди не проболтались.

Бритоголовые зашевелились, и Семен поднял их пинками на ноги. Они глядели на него со страхом, будто на воплощение самых ужасных богов, жуткую помесь шакала Анубиса с крокодилом Себеком. Рихмер тоже встал; ноги его тряслись, лицо посерело, но в глазах мелькнула тень облегчения.

– О том, что случилось здесь, молчать! Клянитесь! – Он поднял руку, и трое жрецов послушно забормотали слова священной клятвы. – Хорошо. Теперь слушайте, что скажет господин! Слушайте и повинуйтесь ему, как звукам голоса Амона!

Оглядев жрецов, Семен кивнул на тело дознавателя.

– Труп убрать. Ты это сделаешь, – он ткнул пальцем в стража со сломанной рукой. – А вы двое возьмете юношу и, омыв его раны, положите в носилки. В удобные носилки с подушками и восемью носильщиками! Пусть юношу отнесут в дом Инени, третьего пророка, и пусть один из вас разыщет его и скажет: Сенмен, брат Сенмута, просит поспешить к больному. Это все! Шевелитесь, жабий помет!

С этими словами он шагнул к плите и склонился над Пуэмрой. Кажется, ученик еще дышал; на его губах вздувались кровавые пузыри, пальцы на левой руке были обуглены, но вроде он еще не собирался пуститься в дорогу к полям блаженных.

– Они все сделают, господин, – прошелестел за спиной голос Рихмера. – Все сделают и будут молчать, как гуси со свернутой шеей. А ты… ты не желаешь проследовать в другой покой? – Он кивнул в сторону проема, ведущего в канцелярию.

Оторвавшись от Пуэмры, Семен направился туда и сел на табурет, скрипнувший под его тяжестью. Воздух в этом помещении был таким же затхлым, как в камере пыток, но хоть горелым мясом не воняло, а пахло старым деревом и сухим папирусом. Он бросил взгляд на ровную шеренгу сундуков с бесчисленными свитками. Туда, вероятно, заносились признания и речи тех, кто отдыхал на ложе Сохмет, и на мгновение Семену почудилось, что плотно пригнанные доски истекают кровью.

Рихмер, поджав ноги, опустился на циновку.

– Ты пощадишь мою дочь и меня, господин? Ты не отправишь нас до срока за горизонты Западной пустыни?

С минуту Семен взирал на него, прислушиваясь к шорохам в соседней комнате и тихим стонам Пуэмры. Потом негромко произнес:

– Ты как говоришь со мной, моча гиены? Забыл, как обращаться к посланцу Осириса? К тому, кто держит в руке твою жизнь и смерть?

Хранитель врат ткнулся лицом в его сандалии и забормотал:

– Прости, повелитель! Тысячу раз простираюсь ниц и целую прах под твоими ногами… Прости!

Семен ухватил его за ворот туники и приподнял.

– Так уже лучше, порази тебя Сохмет от пупка до колена! Много лучше! Теперь мы можем поговорить. Слушай и запоминай!

– Я покорен твоему зову, мой господин.

– Дочь свою отправишь в дом Инени, чтобы ухаживала за моим учеником. Хочу убедиться, так ли она прекрасна и добра, как обещалось. – Он сделал паузу, разглядывая бритый череп Рихмера. – Теперь об этом ученике, поклявшемся в верности Уху Амона… Говоришь, что он следил за мной? Это с каких же пор?

– С тех, господин, как ты появился у третьего порога.

Брови Семена взлетели вверх.

– Язык твой лжив, хранитель! Кто знал, где и когда я появлюсь!

– Не гневайся, посланец Осириса, это правда! Конечно, никто тебя не ждал, но этот юноша… он… он просто оказался в нужном месте и в нужное время. Его обет – сообщать о всем увиденном и услышанном, особенно о странных деяниях, опасных речах и даже мыслях, какие не высказывают вслух. С тех пор, как ты появился в Уасете, он рядом с тобой по моему приказу, а до того… видишь ли, он был учеником пророка Инени и присматривал за ним. Так повелел Софра, который мало кому доверяет. А ведь Инени отправился на юг, чтобы…

– Я знаю, что он там делал и с кем встречался, – прервал хранителя Семен. – Я даже знаю, сколько воинов Инхапи прячется по дворам в Нут-Амоне, Кебто и остальных городах! С точностью до одного человека и до последней стрелы в их колчанах… Ты ведь не забыл, хранитель, кто я такой и откуда явился в этот мир?

Он поглядел в помертвевшее лицо Рихмера и медленно, веско промолвил:

– Запомни: я – Страж, посланный сюда богами, и боги желают, чтобы все случилось так, как должно случиться. Амон и все остальные божества благоволят прекрасной дочери Джехутимесу, а это значит, что Софра с Хоремджетом уже покойники. Они мертвее, чем труп осла, обглоданный шакалами, и если ты не желаешь разделить их участь, то должен служить мне.

– Я слушаю твой зов, господин! Слушаю и повинуюсь! Что ты прикажешь?

– Пусть твои люди берегут царицу от слишком сладких пирожков, а юного пер’о – от колесничных гонок. Пусть, заметив людей, похожих на воинов с юга, закроют глаза и сунут голову в песок. Пусть они следят за Хоремджетом, докладывают тебе, а ты обо всем расскажешь Инени и выполнишь любой его приказ. А я прикажу одно насчет Хоремджета: если пискнет в ближайшие двадцать дней, укороти его на голову.

– Но у него в войске – безбожники из Хетуарета, господин… Могут разорить храмы…

– Амон спасет, – пообещал Семен. – Я точно знаю, что с храмами ничего не случится – ничего такого, что нельзя восстановить с помощью камня, глины и краски. – Он приподнялся и заглянул в пыточную – там уже не было ни единой души, живой или мертвой – ни Пуэмры, ни жрецов, ни трупа с разбитой головой. Успокоившись, он сел и хлопнул ладонью по крышке ближайшего сундука. – Ну, теперь поговорим о Софре, бывшем твоем повелителе, и трех отпущенных им днях. Как он их проведет? Будет пускать слюну, мечтая о ложе царицы?

– Нет, мой господин. Сегодня он отплывет в свое имение, а завтра, взяв дротики, лук и стрелы, поедет на охоту. От того и назначены три дня – дольше он не задерживается в Западной пустыне.

– Хмм… Охота – развлечение опасное… еще опаснее, чем колесничные гонки…

– Опасное, если охотиться на львов или ночевать в пустыне, – заметил Рихмер. – Но Софра, мой го… мой бывший господин, стреляет из лука газелей, а ночует в своей усадьбе на левом берегу. Она, эта усадьба, в точности напротив Ипет-сут, над горным обрывом. – Он прикрыл глаза и негромко добавил: – Скалы там приметные, мой господин, цветом похожи на красную медь, а рядом с усадьбой – заросли акации. Слышал я, в них бродят львы… а с Софрой лишь колесничий да трое-четверо проводников-ливийцев…

«Догадливый, поганец! – подумал Семен, вставая. – Догадливый, хоть и пугливый! Ну, пугливость только к пользе… чтобы, значит, не тянуло к опасным догадкам».

Он потрогал слегка саднившее плечо и произнес:

– Хорошо! Я принимаю твою службу, и, может быть, когда ты встанешь перед Сорока Двумя, это тебе зачтется. А сейчас проводишь меня наверх, к незаметному выходу, потом отправишься к Софре и скажешь, что ваятель Сенмен целует его задницу, лижет копчик и все исполнит так, как приказали. В самом лучшем виде! – Злобно усмехнувшись, Семен потер ладони, отшелушивая засохшую кровь, и добавил: – Пусть только как следует подмоется, чтобы лечь в постель к царице! И не забудет плату – сто дебенов!