Читаем без скачивания Двойной оскал - Дмитрий Федотов

Касательно же второго звонка дело обстояло гораздо проще и одновременно сложнее. Я вынужден был признаться самому себе, что против воли меня все сильнее тянуло к Ксении. И дело было вовсе не в физическом влечении, хотя и это тоже… Просто в какой-то момент я осознал, что она непостижимым образом превратилась для меня даже не в наставника, не в гуру, а… в часть меня самого? Я чувствовал это буквально на всех четырех, доступных мне, уровнях восприятия! Как когда-то впервые почувствовал Ирину… Был момент, когда я почти уверовал в реинкарнацию моей любимой, но нет! Здесь было другое, более земное, но и более сильное ощущение родства. По рассказам Ирины я знал, что генеалогические связи людей весьма запутанны и неоднозначны: на физическое родство накладывается родство духовное, и в сумме они порой дают самые неожиданные результаты, начиная от элементарного «дежа вю», до мгновенного признания единородства между случайно встретившимися людьми. Наши предки, видимо, знали об этом феномене, иначе как объяснить, например, смысл такого странного, болезненно-сочувственного выражения — «Иван, родства непомнящий»… Короче, если где я и мог укрыться на время в относительной безопасности, так это у Ксении Меньшиковой. Вот только захочет ли она меня принять?

В общем, после пятиминутных раздумий и выкуренной до фильтра сигареты я набрал номер Андрея Воробьева, разумеется, рабочий, поскольку трудовой день еще был в разгаре. На десятом гудке трубка наконец отозвалась знакомым низким, с хрипотцой, голосом:

— Воробьев слушает.

— Доброго вам здоровьичка, Андрей, свет Васильевич!

— Кто говорит? Представьтесь, пожалуйста, — не узнал он меня.

— Добрый день, господин Воробьев, — перешел я на официальный тон. — Вас беспокоит ведущий обозреватель отдела уголовной хроники еженедельника «Вестник» Котов Дмитрий Алексеевич. По личному делу.

В трубке явственно послышалось сдавленное ругательство.

— Черт!.. Димыч, это ты?!

— Нет, не я.

— Черт… Так ты живой? — облегченно рявкнул Дюха так, что у меня заложило ухо. — Значит, опять наврали твои коллеги!

— А что, уже был некролог?

— Нет, только сообщение в дневных новостях, дескать, сегодня утром на квартире известного журналиста господина Котова прогремел взрыв…

— …и почему-то все решили, что господин Котов почил в бозе! — не слишком вежливо оборвал его я. — Андрей Васильевич, уж кому как не тебе знать, что в новостях всегда сообщается искаженная в угоду заказавшему ее информация! Короче, я жив и даже в неплохой форме.

— Извини, Димыч, я рад тебя слышать, — виновато прогудел он в трубку. — Какие проблемы?

— Мне нужно найти полную информацию об одном человеке, — я решил не ходить вокруг да около, помня о том, что Андрюха — человек прямой и бесхитростный, но и друг — настоящий. — Ты как, еще не забыл увлечение юных лет?

— Да вроде помню еще, чем «эскейп» от «ресета» отличается…

— Тогда сиди там и слушай сюда. Мэнэ бардзо трэба пошукаты знайчову гарну дывчину, таку Тояну Тудегешеву, чуешь?

— Добре, пошукаем, — важно ответил Андрей, потом хмыкнул и ехидно поинтересовался: — Это личное али общественное?

— Профессионально-необходимое.

— Ого, даже так?

— А у нас всегда так! — я сменил игривый тон. — В общем, Дюха, если я ее раньше не найду, то уж она до меня точно доберется. И тогда можно будет поверить нашим правдивым СМИ насчет безвременной кончины выдающегося, талантливого, неподражаемого, неподкупного и прочая журналиста Котова.

— Что, неужели все так серьезно?

— Надо бы хуже, да некуда… Выручишь?

— О чем речь, Димыч! Прямо сейчас и займусь, — в его голосе сквозь озабоченность явно проступили азартные нотки.

— Спасибо, я тебе перезвоню, — искренне сказал я. — На всякий случай, сбрось мне на «мыло» результат. Лады?

— Заметано, друже!

В трубке запикали гудки отбоя, а я все еще держал ее перед собой, разглядывая тонкую трещинку возле микрофона, и в носу у меня подозрительно щипало.

— Спасибо, друже, — повторил я Андрюхины слова замолчавшей трубке, глубоко вздохнул, нажал на рычаг и набрал второй важный номер.

Сигнал за сигналом уходили в пустоту вместе с секундами, а с ними — и надежда на удачу, на спасение. И вдруг на какой-то краткий миг я совершенно ясно, как и в первый раз в случае с Сильвером, увидел Ксению, стоявшую в раздумье рядом с телефоном, в коротком пушистом домашнем халатике, с распущенными, еще чуть влажными после душа волосами. Мне даже почудился слабый цветочный аромат дорогого шампуня, исходящий от них. В то же мгновение Ксения, словно почувствовав мое незримое присутствие, резко вскинула голову и буквально пронзила меня взглядом. Я почти физически ощутил боль от ментального удара, растерялся и инстинктивно закрылся «Щитом Шамбалы». Возникшая странная связь тут же прервалась, и трубка телефона выскользнула из моментально вспотевшей ладони, глухо стукнув о крышку стола. И сразу я услышал голос Ксении:

— Котов, это ты?

— Да-да, Ксюша, — я поспешно поднял трубку и прокашлялся, потому что в глотке стало сухо, как в Сахаре. — Извини, но у меня нет другого выхода, как снова обратиться к тебе…

— Мы же договорились…

— Прости, но ближе тебя, у меня уже три дня никого нет, — в отчаянии ляпнул я, опасаясь, что не успею ей все объяснить. — Это не шутка и не розыгрыш, Ксения Олеговна. Если мы сейчас не договоримся и не объединимся, у нас может не быть завтра!..

Я замолчал и даже зажмурился в ожидании ответа, но Меньшикова упорно молчала, и когда она наконец заговорила, мне показалось, что я успел прожить не одну тысячу жизней. Собственно, Ксения произнесла только одно слово:

— Приезжай.

И я понял, что спасен!

Она действительно встретила меня в коротком атласно-золотистом халатике, только волосы успела забрать в высокий греческий хвост, скрепив их костяным гребнем в форме львиной лапы. Однако, несмотря на несколько провокационный внешний вид, вела себя Ксения подчеркнуто холодно и настороженно. Никак не отреагировав на дружеский поцелуй в щечку, она круто развернулась и пошла в глубину квартиры, бросив через плечо:

— Проходи в зал.

Я молча повиновался, разувшись и повесив куртку на развесистые рога изюбря в углу прихожей. Гостиная действительно оказалась залом как по размерам, так и по убранству. Вся обстановка имела стилизацию под эпоху времен короля Артура Пендрагона — этакий Камелот в миниатюре: объемные стенные панели имели вид грубой каменной кладки с вбитыми в щели коваными светильниками в форме драконьих лап, поддерживающих большие плоские чаши с плавающими в них горящими масляными фитилями; половину одной из стен занимала разверстая пасть гигантского камина, в котором трещало и исходило кровавым пламенем целое бревно; высокое стрельчатое окно с абстрактной витой решеткой было на треть прикрыто тяжелой атласной занавесью какого-то неопределенного цвета, а напротив камина раскинулось низкое квадратное ложе, застланное шкурой неизвестного животного с раскиданными по ней тоже атласными подушками. Над ложем в центре стены висело огромное овальное и по-видимому бронзовое зеркало, в котором не отражалось ничего, кроме мутных красноватых отсветов. Весь пол в этом странном и мрачном помещении был выложен каменной мозаикой в виде древних кельтских символов, из которых я смог признать только «солнечный крест». Против ожидания плиты пола оказались теплыми и приятными наощупь для уставших от обуви ног.