Читаем без скачивания Чёрный Мустанг - Карл Май

— Ты его хорошо видел?

— Да. Это был не бледнолицый.

— Значит, индеец?

— Виннету не знает. Голова была видна лишь какое-то мгновение, которого мне хватило лишь на то, чтобы вскинуть ружьё, а потом она исчезла.

— Гм! Никого из наших людей наверху давно уже нет. Пусть мой краснокожий брат пойдёт туда вместе со мной. Правда, я уверен, что этот человек не будет ждать, пока мы поднимемся. И нужно будет на всякий случай выставить несколько постов, потому что сверху не представляет особого труда застрелить кого-нибудь из нас.

И они начали подниматься по склону, взяв с собой обоих кузенов Тимпе, чтобы те подежурили на вершине горы до утра. Когда спустя некоторое время белый охотник и апач вернулись, Фрэнк в ответ на свой вопрос услышал, что они никого не обнаружили. Наверху было сейчас темно, но поиски следов даже при свете дня не дали бы никаких результатов, поскольку вся территория вокруг ущелья за ночь была затоптана и различить на земле какой-то отдельный след не представлялось возможным.

Впрочем, всё это происходило уже под утро, и вскоре начало светать. Бледнолицые не собирались слишком долго возиться индейцами, но выпускать их слишком близко от Фирвуд-Кемпа не хотели. Правда, команчи были разоружены, но их было так много, а жители этого посёлка так трусливы, что им могла бы грозить серьёзная опасность, если бы индейцы решились напасть на них. Поэтому было решено отвести команчей на порядочное расстояние в глубь прерии, а потом отпускать небольшими группами. Пространство там было открытым, и можно было издали наблюдать за ними. Краснокожим тоже было известно, что они находятся под скрытым наблюдением, и они не осмелились бы предпринимать попытки мести.

Инженер Сван отправился в посёлок, чтобы по телеграфу вызвать поезд, в то время как Олд Шеттерхенд и Виннету давали рабочим необходимые наставления. Индейцам развязали ноги, зато руки сзади связали ещё крепче, после чего каждого привязали к стременам лошади. Потом рабочие сели на коней и опухали вместе со всеми пленниками. Оставшиеся, то есть Олд Шеттерхенд с товарищами, на протяжении получаса провожали их, дойдя до границы леса и прерии, потом вернулись, чтобы встретить поезд.

Теперь появился и инженер Леврет. Когда он узнал, каким образом были наказаны индейцы, то не одобрил мягкости приговора, но протестовать не стал. Вскоре прибыл поезд, всё погрузились в него, не забыв прихватить с собой и новых лошадей Фрэнка и Дролля.

Нужно было подумать ещё и о предстоящем наказании метиса. Особенно волновало это Хоббла Фрэнка. И он обратился к Олд Шеттерхенду:

— Я хочу высказать одну просьбу, в исполнении которой вы не должны мне отказать.

— Что это за просьба?

— Разве вы не говорили, что Ик Сенанде, который называл себя Ято Инда, должна быть задана порка, после которой его можно выпустить на свободу?

— Говорил.

— Но послушайте, этого наказания отнюдь не достаточно для такого подлого изменника! Порют ведь любого школьника, не нужно для этого быть метисом; я думаю, что и вам в своё время доставалось от вашего отца, хотя вы никогда не собирались выдавать команчам такое количество китайцев, да и я, хотя с детства отличался незаурядными способностями, тоже не раз убеждался на собственной шкуре, что есть на свете строгие отцы и ласковые матери, которые чуть что хватаются за розги и дерут своё чадо как сидорову козу, но тем не менее мне никогда и в голову не приходило устроиться в Фирвуд-Кемп следопытом и заодно изменником. Поэтому, уважаемый мистер Шеттерхенд, если в вашем сердце хоть в малой доле есть чувство справедливости, то вы должны признать, что одной только порки для этой дряни слишком мало. У меня есть одно предложение, которое я не вправе держать дольше в своей душе, словно канарейку в клетке, и поэтому я хочу внести его на ваше рассмотрение.

Всех, за исключением Виннету, рассмешила манера, с какой маленький охотник имел привычку выражать свои мысли. Олд Шеттерхенд спросил:

— В чём заключается твоё предложение?

— Собственно говоря, вы и сами должны были бы догадаться о том, что я хочу сказать, поскольку вы человек не глупый. Ведь можно одно и то же наказание привести в исполнение в более или менее деликатной форме; я высказываюсь в данном случае за последнее.

— Ты имеешь в виду толстые розги?

— Речь не об этом. По собственному опыту я могу судить, что порка тонкими розгами даже более болезненна, чем толстыми. Пороть ими удобнее, к тому же, джентльмены, как всем известно, толстые розги оказывают своё действие прежде всего на поверхность тела, в то время как тонкие проникают гораздо глубже. Нет, я имею в виду совсем другое. К наказанию розгами, то есть к физической мере воздействия, мы должны присовокупить ещё одно, обладающее скорее психологическим эффектом, что больше соответствует совершённому метисом преступлению. Эта дрянь ведь сидит в колодце. Мы нальём туда столько воды, что она дойдёт ему до середины лица, так что он с трудом будет ловить ртом воздух. Это вызовет у него настоящий страх перед смертью, хотя от этого и не умирают. Когда он простоит так несколько часов и вымокнет насквозь, мы его вытащим и будем пороть до тех пор, пока он не просохнет. Таким образом, он не простудится и не сможет нас упрекнуть в том, что мы не наверстали того, что упустил его отец в своё время. Он вполне заслужил этого: quod erat demimonstrum![5]

Здесь он вынужден был прервать свою речь, потому что раздался такой взрыв смеха, что он не слышал собственного голоса. Он подождал, пока смех стихнет, и сердито крикнул:

— Нет, такого поведения и такой неучтивости я ещё не видел! Стало быть, если так добросовестно продуманный мной план приведения наказания в исполнение вызывает у вас только веселье вместо задуманного устрашения, то я умываю руки. Мистер Шеттерхенд, может, вы объясните мне причину, по которой я должен выслушивать этот сатанинский хохот? Нет, я не могу общаться с людьми, которые высмеивают меня и мои благородные предложения!

И, разгневанный, он отошёл в дальний угол вагона. Хотя огорчение маленького охотника выглядело со стороны так комично, Олд Шеттерхенд не стал долго отмалчиваться и через минуту спросил:

— Дорогой Фрэнк, ты совсем уже отказался от своего предложения?

Саксонец взглянул на него сердито, но в то же время уже и несколько примирительно, и ответил:

— Будьте спокойны! Я уже никогда ничего предлагать не буду!

— Мне очень жаль. Ведь ты знаешь, как высоко я ценю твои советы.

Тогда взгляд Хоббла Фрэнка ещё более смягчился, и, облегчённо вздохнув, он продолжил:

— Вы так говорите только для того, чтобы меня умилостивить. А как вы меня рассердили — меня, своего друга и благодетеля! К таким деликатным людям, как я, нельзя подходить со смычком от контрабаса, с ними нужно обращаться так же нежно, как с гитарой или мандолиной. Я глубоко обижен. Поэтому я остаюсь в моём углу и не позволю стронуть меня с этого места даже течению Миссисипи или Амазонки. У образованного человека тоже должен быть характер.