Читаем без скачивания Повседневная жизнь французов при Наполеоне - Андрей Иванов

«Чувствуется близость вечерних сумерек, среди которых уже не замечается и следов сияния утренней зари», — писала опальная литераторша.

Она тайно обвенчалась с молодым офицером Альбером де Рокка, прибывшим в Швейцарию лечить раны.

В 1807 году Жюли Рекамье посетила Коппе — и теперь за ней установлена полицейская слежка. Наполеон громко заявил в салоне своей супруги, что «будет смотреть как на личного врага на всякого иностранца, который посещает салон госпожи Рекамье».

Прекрасная Жюльетта, любви которой безуспешно добивались Бернадот, Люсьен и Наполеон Бонапарты, позднее скажет: «Герои имели слабость любить женщин, Бонапарт первый, кто имеет слабость их бояться…» 

В 1811 году банкира Рекамье, мужа Жюльетты, вызовут к префекту полиции барону Паскье. Он не спал всю ночь. Паскье зачитал приказ: «Госпоже Рекамье, урожденной Жюльетте Бернар, надлежит удалиться за сорок лье от Парижа». Объяснения? Такие приказы не объясняются!

Супруга маршала Мармона, герцогиня Рагузская, написала Жюли теплое письмо, где указала на главную причину опалы: «Уверяют, что приказ вызван вовсе не вашим посещением госпожи де Сталь, а тем, что у вас вели разговоры о войне и политике…»

В 1812 году швейцарские власти вынудили госпожу де Сталь уехать из Коппе. 23 мая она тайно покинула замок и направилась в Россию через Австрию.

Император Александр оказал ей сердечный прием, однако ограничился двумя короткими беседами и не пригласил на обед во дворец. Госпожа де Сталь была расстроена. Ведь она преследовала ту же политическую цель, что и русский император, а тот вдруг проявляет непонятную сдержанность!

Гостья встретилась с Кутузовым, в то время руководителем столичного народного ополчения. Преклонив перед ним чело, она торжественно произнесла: «Приветствую ту почтенную главу, от которой зависит судьба Европы».

— Сударыня! Вы дарите меня венцом моего бессмертия! — ответил Кутузов.

Мадам де Сталь провела в России около двух месяцев, а затем поехала в Швецию (наследный принц Бернадот предоставил ей убежище). Оттуда она направилась в Англию, где в почетном плену находился Люсьен Бонапарт[272].

Изгнанница попала в Лондон лишь в июне 1813 года и оставалась в Англии до полной победы союзников. Здесь она выпустила в свет запрещенную книгу «О Германии».

Бродяги, нищие, шуаны и бандиты

В 1799 году почтовая карета — «редкая и опасная роскошь», пишет Альбер Вандаль. Если француз отправляется в путь, то в дилижансе — «грязном, оборванном, чуть живом», запряженном клячами. «…Эта фура с трудом движется по ужасным дорогам, через ухабы и рытвины; иной раз приходится объехать препятствие, тогда дилижанс сворачивает прямо на поле, где грязь до колена, и, чтобы вытащить его оттуда, нужны усилия десятка быков. Если местность неоткрытая, вечерний привал несет с собой тревогу и вам снятся дурные сны в гостиницах, которые все слывут разбойничьими притонами. Вы едете дальше и чем ближе к опушке бора, чем больше по дороге холмов и откосов, тем больше опасность. Но вот на одном из поворотов блеснули наведенные ружья и из кустов выскакивают какие-то сатанинские фигуры с черными лицами, закрытыми крепом или выпачканными сажей. Эти страшные маски окружают карету Лошади бьются в постромках; почтальон или кондуктор, видя направленные на них ружейные дула, под страхом смерти принуждены остановиться.. Разбойники шарят в карете, выбирают из взломанных сундуков казенные деньги, бумаги, мешки с пакетами. Путешественники подвергаются строгому допросу, и горе тому, кто окажется чиновником, священником, присягавшим конституции, офицером, покупщиком национальных имуществ или просто известным патриотом. Чаще всего его тут же на месте пристрелят и уж самое меньшее, если ограбят дочиста, отберут деньги и платье и бросят на дороге избитым и голым. Остальным пассажирам велят проваливать на все четыре стороны».

Бывали банды многочисленные, но чаще они состояли из четырех или пяти человек. Преступники могли вести мирную жизнь, а в условленное время сходиться для разбоя. В Альпах целые деревни стали разбойничьими, а в окрестностях Оржера, что в департаменте Эры-и-Луары, обитало хорошо организованное и великолепно оснащенное сообщество — атаманы, их заместители, кладовщики, шпионы, гонцы, швеи, повара, наставники ребят (gosses), лекарь, цирюльник и даже священник! 

Они промышляли не только на дорогах. Порой врывались в дома, убивали людей и отнимали деньги. Они повсюду: на западе страны и в Провансе, в устьях Роны, Варе, Воклюзе и Нижних Альпах. Это остатки роялистских банд, беглые рекруты, бродяги без паспорта и «поджариватели», или «истопники», терроризировавшие Северную Францию. Последние пытали людей огнем, отнимая деньги и ценности.

Крестьяне, ставшие собственниками земли, работают в поле. Бандиты, как правило, нападают на богатых и на тех, кто так или иначе связан с властью, но не трогают простых тружеников и сельских рабочих.

В 1799 году традиционная ярмарка в Бокере проводилась под защитой пехоты и кавалерии. (Когда Наполеон писал свой «Ужин в Бокере», он не привел в памфлете подобных деталей — а ведь то было в ужасном 1793 году!)

Ярмарка проходит днем, а ночь принадлежит контрабандистам. В Париже они оккупировали восток города. «Контрабандистов насчитывают больше десяти тысяч, — доносит полиция, — все народ храбрый, мужественный, отлично вооруженный; ими предводительствуют смелые предприимчивые вожди: говорят, они заклятые враги правительства. Между портом Ла-Рапэ и Ла-Вильетт живет около 2500 контрабандистов; жилища их расположены за стенами, но невдалеке от них; при домах довольно обширные склады товаров. Многие из главарей хвастаются тем, что, если бы началось движение, они могли бы направить по желанию всех своих подчиненных…»

Из правительственной переписки: «Сборщики податей при перевозке денежных сумм подвергаются величайшей опасности: на днях ограблены двое, ехавшие с транспортами из Вигана и Сюзы; назначенные на постой солдаты не смеют явиться в дом к плательщикам налогов по причине открытого сопротивления этих последних».

Кажется, что в ту пору вся Франция была вне контроля правительства! В окрестностях Парижа бродили «роялисты боевого закона», готовившие нападения на членов Директории. Это была настоящая война униженных против тех, кто что-либо приобрел в годы революции.

Бонапарт, который сам пострадал от разбоя (его багаж был захвачен под Эксом, на обратном пути из Египта), направил на борьбу с разбойниками отряды регулярной армии и в течение полугода уничтожил массовый бандитизм.

Пленных не брали. Сообщников, укрывателей, перекупщиков награбленного и полицейских, виновных в попустительстве разбойникам, тут же казнили.

Оказалось, армия была единственной силой, способной победить бандитов. Ни жандармерия, ни Национальная гвардия со своими задачами не справлялись. Но главное зло было не в разбойниках, а в разложившейся, коррумпированной администрации.

Будущий маршал Монсей[273] писал из Лиона: «Теперешние власти, и в особенности центральная администрация, благодаря своему взяточничеству и лихоимству, стали поистине общественным злом. Администрация все портит своим вмешательством, все расхолаживает своими внушениями, самим своим присутствием».

Альбер Вандаль назвал местные власти «четвертой разновидностью бандитов» — если считать, что представители первых трех останавливают курьеров и дилижансы, грабят на постоялых дворах, взламывают двери лавок, магазинов и квартир. В том же Лионе во главе департамента стояли люди, «присутствие которых казалось вызовом, брошенным общественной нравственности…».

Конечно, не весь бандитизм был немедленно искоренен[274], но страна постепенно вернулась к нормальной жизни. Бонапарт победил бандитов — безыдейных преступников, но не смог полностью одолеть шуанов[275], сражавшихся «за веру и короля».

Партизаны, действовавшие в департаментах Нижней Луары, Мэна и Луары, Сарты, Майенны, Илль-и-Вилены, Орны, Манша, Морбиана и Кот-дю-Нор, отличались необычайной дерзостью и жестокостью. Бонапарт захочет покорить весь мир, но до конца не справится с тем, что творилось зачастую в нескольких лье от Парижа!

Эти мстители нападали из засады. Они отваживались атаковать жандармские бригады и армейские полки. Шуаны угоняли скот, врывались на площади в базарные дни, разгоняли торговцев. Они устраивали массовые самосуды, выносили приговоры целым селениям и сжигали деревни. 

Незадолго до 18 брюмера шуаны вошли в Нант. Под прикрытием густого тумана они ринулись к центру города, подбадривая друг друга криками: «Да здравствует король! Сдавайтесь! Сдавайтесь! Вперед, ребята! Вперед!»