Читаем без скачивания 1812. Русская пехота в бою - Илья Ульянов

Левее измайловцев встали батальоны лейб-гвардии Литовского полка, действия которого были подробно описаны в рапорте командира полка полковника И.Ф. Удома:

«По приходе полка на… место, неприятель сделал сильное нападение на батарею нашу, о чем известясь я…, пошел со вторым баталионом вверенного мне полка и, сделав сильной отпор, прогнал неприятеля, которой, после усилясь, принудил всю линию нашу отступить на 50-т шагов. Неприятель осыпал нас ядрами и картечами и выслал на полк кавалерию в атаку. Все три баталиона мною к сему построены были в каре против кавалерии, быв окружены многочисленным неприятелем, приняли оного храбро и мужественно, и, подпустя на дистанцию, выстрелив прежде батальным огнем, закричав ура, расстроили и прогнали неприятеля до самой высоты с большим для него уроном как убитыми, так и ранеными, а в плен по ожесточении наших солдат никого не взято. С нашей же стороны никого от кавалерии тогда ранено не было. Неприятель, собравшись на той высоте, вторично сделал нападение на полк, но с таковым же мужеством, получа отпор, отретировался вправо, а высоту стали занимать неприятельские стрелки, для чего мною и был послан подполковник Тимофеев со вторым баталионом сбить неприятеля и занять оную. Что, хотя и с довольным успехом им было исполнено, но как уже неприятель несколькими колоннами усилился на сем пункте и подкреплял своих стрелков, то овладеть оной высотою уже полку было невозможно. Тут ранен пулею в ногу подполковник Тимофеев, и баталион отступил к полку. Потом по приказанию господина генерал-адъютанта графа Сен-При откомандированы были два баталиона для подкрепления высланных им армейских стрелков, где я ранен в правую руку пулею. Сначала же сражения старшей подполковник Угрюмов уже был ранен, и потому остался при полку подполковник Шварц, которой, оставя 2-й и 3-й баталионы, уже много притерпевшие убитыми и ранеными, в подкрепление, пошел с 1-м баталионом на оную высоту и выслав стрелков, овладел совершенно оною. Урон с обеих сторон был велик, причем и сам получил смертельную рану, от которой на другой день по утру помре. Неприятель усилился снова и уже полк потерял множество людей. По приказанию господина генерал-адъютанта Васильчикова, который во все сие время сражения при оном находился, отступил, отстреливаясь, к лесу, откуда снова выслав стрелков для прикрытия, соединился к Измайловскому баталиону» [125, с. 10].

С точки зрения использования разнообразных тактических приемов немалый интерес представляет описание действий подполковника В.И. Тимофеева, составленное им самим. Во время первых атак кавалерии Литовский полк примыкал к левому флангу Измайловского, находясь в таком же боевом порядке. 2-й батальон отразил атаку кавалерии без выстрела и преследовал ее. Тимофеев вспоминал: «В это же время каре 3-го батальона Измайловского полка, стоявшего правее, открыло пальбу рядами. За дымом нельзя было видеть, что выстрелы по бегущему неприятелю попадают в Литовцев, выдвинувшихся вперед из линии, вследствие предшествовавшей атаки. Затрудняясь дать знать этому каре, что выстрелы оного попадают в нас, я побежал к оному сам (верховая лошадь моя была уже давно убита) и под дымом выстрелов набежал прямо на капитана Катенина, стоявшего на левом угле переднего фаса. Начальник каре, узнав от меня о помянутом обстоятельстве, приказал ударить дробь и прекратить пальбу Возвратясь к батальону, я отвел его на прежнее место и построил опять каре против кавалерии.

Французские батареи снова начали действовать по нас картечью. Вблизи неприятеля не было видно; но влево с версту или около версты, из-за леса выходила французская пехота с артиллерией, вероятно с тем, чтобы занять высоту, находившуюся на протяжении нашего левого фланга.

А между тем влево от Л.-Гв. Литовского полка войск почти не было… Л.-Гв. Финляндский полк стоял в 3/4 версты позади Семеновского на дороге в Псарево, следовательно также довольно далеко от Литовского полка. Положение Литовцев было критическое.

Я просил полкового командира полковника Удома командировать меня для занятия этой высоты; но он не решался, отзываясь приказом строго воспрещавшим оставлять назначенные места. В это самое время подъехал с левой стороны к нашему полку генерал Коновницын. Я поспешил обратить его внимание на движение неприятеля и доложить, что под картечью перекрестных огней мы потеряли много людей, но эта потеря ничто в сравнении и с последствиями, если французы, заняв высоту у нас на левом фланге и далее беспрепятственно могут обойти и явиться у нас в тылу

У генерала Коновницына невольно вырвалось восклицанье: «Боже мой, что делать!» Эта фраза в устах неустрашимого генерала доказывает важность и трудность минуты.

Он обращается с вопросом к полковнику Удому, нет ли вблизи армейских полков и, услышав отрицательный ответ, сказал: кого же послать? я вызвался на это назначение и получив дозволение поспешил с своим 2-м батальоном через кустарник занять высоту. Рассыпав по ней 6 взводов в стрелки, оставив в резерве за горой под начальством капитана Арцыбашева два взвода 2-й гренадерской и 4-й фузилерных рот.

В это время французские войска из двух егерских батальонов с 6 орудиями, двух колонн гренадер, имея в третьей линии колонну драгун, стали выстраиваться впереди леса. Французы без сомнения предполагали значительные силы за высотой, занятой батальоном, остановились и ограничились одною перестрелкою. Но их старший начальник (у которого вероятно под командой состоял этот отряд), находясь в довольно значительном расстоянии позади на одной из высот, хорошо видел, какова наша численная сила. Два адъютанта поскакали от него, конечно, с приказанием — решительно атаковать.

Не видя возможности устоять против в 5 или 6 раз превосходящих сил противника, я решил хоть удержать их от смелого напора.

Пришлось пуститься на хитрости: оба взвода, стоявшие в резерве, были поставлены в одну линию и притом не в три, а в две шеренги, и как только французские колонны, предшествуемые густыми цепями, двинулись вперед, резервные взводы поднялись на высоту и остановились так, чтобы неприятель мог видеть только головы солдат первой шеренги и принял бы их за голову сильной колонны, готовой вступить в бой. Обманутые таким образом французы снова остановились и снова открыли огонь, а взводы капитана Арцыбашева скрылись за высотой.

Французский генерал, выведенный из себя, послал еще трех адъютантов с приказанием атаковать высоту; отряд двинулся вперед, но капитан Арцыбашев опять показался из-за высоты со своими тощими резервами, и французские колонны опять остановились. Таким образом 2-й батальон Л.-Гв. Литовского полка, истощенный предшествовавшими потерями, удерживал высоту без всякой посторонней поддержки и без резерва, сильно страдая от огня многочисленного неприятеля. В это время я был тяжело ранен в левую ногу с раздроблением кости. Не чувствуя сначала большой боли, я перевязал крепко платком рану и оставался значительное время при батальоне; но когда начало ногу сводить и боль чрезвычайно усилилась, я подозвал к себе капитана Арцыбашева, объявил ему о своей ране и о том, что не имею уже сил стоять и поручил ему командовать батальоном. А чтобы не обескураживать солдат, я не взял ни одного человека для помощи, хотя и чувствовал, что далеко не уйду, и пошел, опираясь на саблю, искать лекаря» [125, с. 71, 72].

По свидетельству очевидцев, батальоны Литовского полка постоянно находились в сфере действия картечного огня, что подтверждается и самыми крупными (в абсолютных величинах) безвозвратными полковыми потерями — полк потерял 436 человек убитыми и ИЗ пропавшими без вести, при этом ранено было 532 человека.

Подробности боя за саму деревню Семеновскую мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Видимо, немногие из находившихся на развалинах солдат остались в живых: защитники деревни не оставили своих позиций. После одновременной атаки неприятельской пехоты и кавалерии русские батальоны были рассеяны, но солдаты продолжали сражаться до конца [130, с. 36]. Н.И. Андреев из 50-го егерского вспоминал: «Наша дивизия была уничтожена… Меня опять послали за порохом, и я, проезжая верхом, не мог не только по дороге, но и полем проехать от раненых и изувеченных людей и лошадей, бежавших в ужаснейшем виде. Ужасы сии я описывать не в силах; да и теперь вспомнить не могу ужаснейшего зрелища. А стук от орудий был таков, что за пять верст оглушало, и сие было беспрерывно… Это было в 7 часов вечера. Я отослал ящики назад, а сам поехал вперед к деревне Семеновской, которая пылала в огне. На поле встретил я нашего майора Бурмина, у которого было 40 человек. Это был наш полк. Он велел сих людей вести в стрелки. Я пошел, и они мне сказали: «ваше благородие, наш полк весь тут, ведите нас последних добивать». [87, с. 192, 193]