Читаем без скачивания Тайна «Нереиды» - Марианна Алферова

Будущего сенатора не интересовали факты. Его задачей было ошеломить, свалить читателя с ног. Вся столица читала Бенитовы речи и приходила в восторг. Входила в моду грубость и пошлость. Ценители возмущались. Но кто теперь обращает внимание на ценителей? Сами литераторы плюют на них.

«Эстетизм — это выдумка гениев, людям он не нужен, — заявлял Бенит в другой статье. — Что нужно людям? Бабам — мужики, мужикам — новые территории и война. Нормальному римлянину время от времени хочется пострелять».

«Элий — преступник, он предал жрецов Либерты, убил главного, ограбил остальных и бросил беспомощных в Аравийской пустыне. Вот откуда у него дар гладиатора. Все исполнители желаний — убийцы!»

Здорово придумано. Бенит и сам уже верил, что Элий поступил именно так. Обвинить Элия в подлости — что может быть удачнее. Цезарь не будет оправдываться — он выше этого. Разумные люди не поверят в выдумку Бенита. Но судьбу Рима, как и мира, решают не они. Гней Галликан прав. Наступало время Бенита. В новом мире без гениев, который помогли создать Элий и Юний Вер — два клятых Бенитова врага, будет торжествовать Бенит.

Глава 20

Новые игры императора Руфина

«Никто не знает, как жить в новом мире без гениев и без исполнения желаний. И потому все мы живем, как прежде».

«Наибольшим позором покрывает себя душа человеческая, когда возмущается против мира, становясь… как бы болезненным наростом на нем»[48].

Но Элий день ото дня все более возмущается этим миром. Так что же делать? Воспитывать в себе равнодушие или нечто другое? Вопросы всегда умнее ответов. Вопросы восхищают остротою. Ответы разочаровывают. В чем тогда выход? Взять лист бумаги и начать писать? Звать к ответу немых, ругаться с глухими? Зачем?

Чужое прошлое вспоминалось легко, куда легче собственного.

Душа несчастного народного трибуна спустя сто лет была наконец допущена в лодку Харона, отведала ледяной воды Леты и, позабыв прежнюю боль, вернулась на землю. Было множество жизней. Он был солдатом и медиком, сражался и погибал на войнах с готами и вандалами, играл на сцене театра Помпея, восстанавливал разрушенный землетрясением форум Траяна, участвовал в заседании Большого Совета в Аквилее, испытывал на себе новую вакцину в Александрии, строил пароходы, конструировал двигатели внутреннего сгорания, плыл в Новую Атлантиду и возвращался. Было много смертей, а несчастий еще больше. Но все его жизни были связаны неразрывной нитью с Вечным городом. У него было множество ролей, но он никогда не был ни палачом, ни трусом.

— Ну, каково быть наследником Гая Гракха? — поинтересовался лемур. Элий поднял голову. Призрак плавал под потолком, этакая светящаяся амеба в воздухе. Запах плесени выветрился, но не до конца. — Не так плохо, по-моему. Если бы тебе досталась душа Филиппа Араба, ты был бы расстроен куда сильнее. Неприятно помнить, что в прошлой жизни ты прикончил мальчишку-императора, чтобы получить власть, а потом тебя самого укокошили собственные солдаты. Что бы ты делал, имея такую душу?

— Сошел бы с ума, — отвечал тихо Элий.

— А Трион не сходит, — хихикнул лемур.

Элий не сомневался, что Лемур намеренно завел речь о Трионе.

— И как ты это узнал? — Элий старался говорить как можно равнодушнее.

— Как всегда — побеседовал с душой во время сна.

— Где же такое случилось? — Элий затаил дыхание, ожидая ответа.

Голубое облачко под потолком задрожало — лемур хохотал.

— Хочешь, чтобы я выдал тебе Триона? Скажу откровенно: ты мне нравишься, Элий. Когда-то я был таким же: страстно хотел что-то сделать, чтобы исправить жестокий мир вокруг. Но не знал — что. Как и ты теперь не знаешь. И никто не знает. Потому что спустя тысячу лет по-прежнему нельзя сказать — прав ты или ошибался. Так вот: в Ноны октября Трион был в Каррах.

— В Месопотамии?

— Вижу, ты знаешь географию. Я должен был свести тебя с ума, а вместо этого помогаю. Сам не знаю почему.

— Может, потому что я сумасшедший? Вокруг тела Элия вспыхнула аура, будто солнечная корона в момент затмения. Таблин сделался свинцово-серым. А потом аура погасла, приобрела красноватый зловещий оттенок и наконец сделалась невидимой. Судьба Элия переменилась.

Император разгуливал по экседре в толстом белом халате из махрового хлопка. Он самодовольно улыбался и на ходу полировал пилкой ноготь на большом пальце, то и дело отставляя руку и изучая правильный розоватый овал, Император помолодел. Сейчас он выглядел лет на пять старше Элия и раз в десять глупее.

— Отправиться с молодой женой в Месопотамию? Что за чушь ты задумал, мой маленький сыночек? — ухмыльнулся Руфин. — Право же, я бы выбрал курорт на Лазурном берегу — самое лучшее место в это время года. Да я и сам туда скоро отправлюсь. Поедем вместе на Лазурный берег.

— Меня беспокоит Месопотамия. И я не собираюсь ехать туда с Летицией. Я поеду один. Руфин удивленно приподнял бровь.

— Бросить молодую жену? Она успела тебе надоесть? Все эти желтые вестники с ума сойдут, разглагольствуя о причинах вашей размолвки. Ну, понимаю, девчонка слишком молода… гм… после Марции, так сказать, пресная пища. Так в чем дело? Найди себе более опытную штучку. — Руфин понимающе подмигнул.

— Я не бросаю Летицию. Моя поездка займет дней двадцать. Максимум месяц.

— Чушь! Никакой Месопотамии! Это еще что такое! Как отец я запрещаю тебе ехать! И не вздумай меня ослушаться! Прежде ты мог сумасбродить. А теперь — нет. Мне хватит этой истории с Трионом. Его нашли?

Элий отрицательно покачал головой.

— Ну так поищи его, — тоном капризного ребенка приказал Руфин.

— У меня есть данные, что он в Месопотамии. Мы должны это проверить.

— Мы должны… — передразнил Руфин. — А на что «Целий» и тысячи фрументариев? Или они даром едят хлеб?

Элий вынужден был признать, что замечание Руфина вполне резонно.

— Хорошо, пусть наши фрументарии займутся Трионом.

«А ведь ты не хочешь, чтобы его отыскали, — мысленно обратился к императору Элий. — И я знаю — почему».

— Но это не так просто, — тут же возразил Руфин. — Месопотамия не наша провинция, а наш союзник, причем союзник ненадежный. Здесь надо действовать весьма осторожно. Пусть этим лучше занимается Скавр.

«Нет, он не безумен, — со злостью подумал Элий. — Он осмысленно губит все, что я предлагаю. Руфин даже слишком разумен. Каким-то антиразумом. И этот антиразум отнюдь не глупость… Это нечто другое».

— Скавр не принимает мои заявления всерьез, — сказал Элий.

— Тогда о чем разговор?! Неужели думаешь, что ты в военных вопросах компетентнее префекта претория? — Руфин расхохотался. Кажется, прежде он был не столь бестактен.

— Прошу не так много: только проверить мою версию, — сухо отвечал Элий, подавив раздражение. — Я прошу… — он сделал ударение на слове «прошу» и замолчал.

Руфин с удивлением посмотрел на него и сморщился.

— Ну что еще…

— Я прошу послать фрументариев в Месопотамию. Одобряет это Скавр или нет.

— Ну до чего же ты доставучий, Элий! — воскликнул Руфин. Жаргонное уличное словечко в его устах звучало нелепо. — Ну хорошо, хорошо. Пошли туда своего человека.

Руфин самодовольно улыбнулся. Глаза хитро прищурились. Сами глаза пусты, а усмешка хитрющая.

«Антиразум, — вновь подумал Элий. — Что может сделать антиразум в данной ситуации?»

Император согласился, потому что это входило в планы его антиразума. Но чтобы понять задуманное Руфином, надо самому обладать таким же антиразумом.

Гет лежал на кровати и смотрел, как Квинт укладывает вещи. Огромное тело змея лоснилось в свете матового светильника. Квинту казалось, что за последние дни на Элиевых харчах змей растолстел как минимум втрое, Так растолстел, что Квинту становилось не по себе: если эта тварь вылезет на улицу хотя бы на миг, охотники за гениями тут же растерзают змея.

— Уезжаешь? — спросил Гет печально. Сейчас в его голосе присутствовали в основном шипящие. Квинт кивнул в ответ.

— Мне будет грустно. Я к тебе привык.

— Не могу сказать о себе то же самое, — не очень-то любезно буркнул Квинт.

— А кто будет теперь обо мне заботиться? Кто будет меня кормить? — с нарастающей тревогой прошипел Гет. — Гению необходимо, чтобы о нем постоянно заботились.

— Не волнуйся, есть подходящая кандидатура, — и, распахнув дверь. Квинт крикнул: — Гимп!

Бывший покровитель Империи явился. Одет он был в темно-синюю тунику с длинными рукавами и узкие светлые брюки. Платиновый ореол полностью померк. И все же опытный глаз сразу распознавал в нем гения. Что-то нечеловеческое было в его облике, что-то прежнее, надменное — в глазах.