Читаем без скачивания Проклят и прощен - Эльза Вернер

— Тогда будет поздно, ведь ты слышала! Ну, а какова дорога туда, Экфрид? Доеду ли я в санях до лесничего?

— Да, до дома лесничего вы доедете хорошо, но оттуда вам придется идти пешком. Дорога хороша, я только что прошел по ней... впрочем, я шел днем. Но ночью и притом в такую непогоду... правда, вы рискуете жизнью.

— Которая принадлежит не одному тебе, — заметила Анна. — Подумай о твоих обязанностях, о твоей пастве, которой ты так необходим! Ничто не может заставить тебя жертвовать своей жизнью ради умирающей.

Грегор гордо выпрямился.

— Когда зовут священника, он должен идти! Это его первая и главнейшая обязанность, все остальное должно быть отодвинуто на задний план! Я в руках Божиих, а умирающая не может отойти в вечность без последнего утешения.

С этими словами он отворил дверь и позвал служанку.

— Велите сейчас же запрягать для меня сани, да приготовьте облачение. Пусть также возьмут фонарь и горную палку.

Служанка в ужасе всплеснула руками.

— Бог с вами! — воскликнула она. — Возможно ли ехать в горы в такую непогоду!

— Я еду к умирающей! — пояснил Вильмут тоном, не допускающим никаких возражений. — Да скорее, времени терять нельзя! — Потом он обернулся к молодой женщине и протянул ей руку.

— Прощай, Анна... на всякий случай!

Анна взглянула на него не то со страхом, не то с невольным уважением.

— Неужели необходимо ехать, Грегор?

— Да, необходимо. Успокойтесь, Экфрид, я поеду к вашей дочери!

Старик встал и, молитвенно сложив руки, прерывисто произнес:

— Я никогда этого не забуду... Да и вся деревня не забудет. Господь сжалится над нами и не отнимет у нас нашего достойного пастыря... второго такого у нас никогда не будет!

Четверть часа спустя сани отъехали от дома и маленькая, но крепкая горная лошадка, привыкшая ко всякой непогоде, смело и весело побежала вперед. До дома лесничего дорога была довольно сносной, и, только проехав его, священник встретился с настоящей опасностью. Приходилось идти пешком лесом, где ветки трещали и ломились под тяжестью снега, грозя ежеминутно придавить идущих, и где не было никакой защиты от страшного порывистого ветра. Притом стояла глухая ночь, когда даже всякое животное испуганно забивалось в свою нору.

Но священника призывали, и он шел, не щадя жизни для исполнения своего долга. Смелому и неустрашимому путнику в бурную ночь и проницательному сердцеведу недоставало только одного, чтобы сделаться истинным служителем Бога — любви и милосердия...

Глава 10

Весь Верденфельс и окрестные деревни пребывали в волнении, так как всем уже стало известно, что барон переехал жить в Верденфельский замок. Через прислугу, которая не прерывала своих отношений с деревней, узнали, что он и тут продолжал по-прежнему жить отшельником. Он не выходил из своих комнат, никого к себе не пускал и даже со своим родственником виделся не более, чем полчаса в день. Приезд его во время бури и страшной непогоды дал только новую пищу суеверию, связанному с его личностью.

Действительно буря, разразившаяся над Верденфельсом в ту ночь, когда владелец его возвращался к себе в замок, причинила много бед. Худшей погоды он не мог и выбрать для своего приезда, а потому крестьяне говорили в один голос, что именно он принес с собой все несчастья.

Между тем наступило воскресенье, и снежная буря, продолжавшаяся в течение нескольких дней, сменилась, наконец, ясной, хорошей погодой. Служба в церкви только что окончилась, и народ отдельными группами стоял еще на церковной площади. Тут обыкновенно передавали друг другу главнейшие происшествия целой недели и обсуждали разные вопросы, но сегодня говорили лишь о приезде барона Верденфельса и о геройском поступке священника.

Вся деревня уже знала о том, что Грегор Вильмут не отказался в ту бурную ночь поехать в Маттенгоф, чтобы приобщить святых тайн дочь старого Экфрида. Крестьянам была хорошо известна тамошняя дорога, точно так же как и то, что человек, отважившийся идти туда в такую непогоду, рисковал своей жизнью. Среди них, пожалуй, не нашлось бы ни одного подобного смельчака, и потому подвиг священника приобретал в их глазах двойную цену, и о нем говорили не иначе, как с глубоким уважением.

Госпожа фон Гертенштейн, согласно своему обещанию, приехала с сестрой и фрейлейн Гофер погостить к священнику. Она также была у обедни и теперь говорила со старым Экфридом, стоявшим на паперти у двери. На старике была его праздничная одежда, а за руку он вел мальчика лет четырех. Это был красивый ребенок со свежим, розовым личиком, белокурыми волнистыми волосами и голубыми глазами, которыми он весело, без малейшей робости смотрел на молодую женщину.

— Так вы взяли маленького Тони к себе, — сказала она. — Он очень похож на свою покойную мать, у него все черты вашей дочери.

— Еще больше он похож на своего покойного дядю, — возразил старик, смотря долгим, пристальным взглядом на милое личико мальчика. — Он вылитый покойный Тони, точно его родной сын, да и зовут его также Тони.

— Вы в самом деле хотите оставить внука у себя? — спросила Анна с состраданием наклоняясь к маленькому сиротке.

Старик кивнул головой.

— Да, ваша милость, он останется у меня. Господин пастор говорит, что мальчишка обременит меня, но ничего не поделаешь.

Он замолчал и поспешно снял шляпу, так как в это время священник вышел из ризницы, где снимал с себя облачение. Нельзя было не видеть, каким почетом пользовался Вильмут в своем приходе; владетельному князю не кланялись бы с большим уважением. Все столпились, чтобы еще раз подойти под благословение, и каждый, удостоившийся отдельного поклона или разговора, чувствовал себя счастливым.

Экфрид был в числе этих счастливцев, пастор специально подошел к нему, когда заметил ребенка.

— Вы остаетесь при своем решении? — спросил он. — Трудно будет вам прокормить ребенка, вам самому едва хватает на жизнь.

— Ничего не поделаешь, ваше преподобие! — возразил старик. — Ведь вы знаете, как обстоят дела в Маттенгофе. На доме дочери огромные долги, и его приходится продать. А мой зять, вы его знаете, от него толку не дождаться, и Стаси не сладко с ним жилось. Теперь он хочет ехать в Америку, и мальчишка был бы ему в тягость, вот он и рад, что отделался от него. Он дурно обращается с ним, а если опять женится, мальчику будет совсем плохо. Поэтому я и взял Тони. Где я найду хлеб, там и для него хватит: это — все, что у меня осталось, кроме него, у меня никого нет.

Старик осторожно погладил ребенка по голове жесткой, мозолистой рукой. В этом движении была какая-то особенная нежность, и по обветренному и морщинистому лицу Экфрида пробежала легкая судорога. Вильмут устремил на осиротевшего ребенка проницательный, испытующий взор, в котором не было ни доброты, ни приветливости, и произнес: