Читаем без скачивания Дом дервиша - Йен Макдональд

Ужин накрыт в длинной гостиной, обставленной в духе элегантного минимализма. Одна стена сделана из дымчатого стекла, которое приглушает огни побережья Мраморного моря, превращая их в светлячков, а другая высечена из горной породы острова.

Айше тайком проводит по столу пальцем. Прикосновение подтверждает то, что она поняла глазами и носом, — стол сделан из цельного куска ливанского кедра. Над головами висят лампады, как в мечетях, и сначала они кажутся ей нетипично простыми, а потом она распутывает значение, скрытое за витиеватой арабской вязью, и понимает тайный замысел. Лампы развешены так, чтобы в итоге получалась карта весенних созвездий.

Ее сажают настолько далеко от Аднана, насколько это позволяет этикет. Во главе стола с одной стороны сидит Ферид Адаташ. Слева от него Айше. Напротив нее миссис Чиллер, жена генерала. У нее широкие крестьянские ладони и свет мудрости в глазах. Айше думает, что ей эта женщина понравится. Слева от Айше Эртем-бей, признанный критик и поэт. Дальше по часовой стрелке вокруг кедрового прямоугольника: элегантная и надменная миссис Гюней, потом и сам генерал Чиллер. Что такое с военными, думает Айше, они носят отутюженную форму с достоинством, но, стоит им нарядиться в костюм, пусть даже отлично сшитый, тот сразу кажется помятым. Сюрейя-ханым, само очарование, сидит на противоположном конце стола, напротив супруга. Слева от нее, по диагонали через весь стол, Аднан. Слева от него профессорша Будак. Рядом с госпожой Будак Мунир из Европейской комиссии, и снова круг дам. Чиновник, военный, гуманитарий и жесткий капиталист.

Айше поворачивает стакан с водой на девяносто градусов. Аднан не перестает очаровывать хозяйку и генерала, но Айше знает, что он заметил знак. Это просто проверка. Она разработала план, заранее предвидя такую рассадку. Они с Аднаном репетировали, пока плыли. Повернуть стакан, стукнуть себя по мочке уха, повертеть кольцо, дотронуться до ожерелья, потеребить сережку.

— А вот этот? — Палец дотрагивается словно бы невольно до сжатых губ.

— Он означает: замолчи, мать твою, немедленно.

— Мне нравится ваше украшение, миссис Эркоч, — говорит Ферид. — Это греческий крест?

— Армянский, двенадцатый век, — отвечает Айше. Господин Гюней и господин Будак вытягиваются в струнку, словно сурикаты, навострив свою политическую чуткость. — Скорее всего, из мастерской при церкви Святой Рипсиме.

— Очень мило, — подает голос госпожа Будак, — мне так нравятся старинные вещицы. А где вы его достали? Мне никогда не везет. Их либо кто-то покупает задолго до меня, или это оказывается болгарская или курдская подделка.

— Для начала обратите внимание на гроздья винограда у основания креста. — Айше наклоняется вперед. — Видите? Шесть на одной грозди и пять на другой, это апостолы за минусом Иуды Искариота. Концы должны заканчиваться тремя петлями в честь Святой Троицы, а еще говорят, что традиция уходит дальше в историю, к солярным культам, когда это были солнечные диски. Если всего этого нет, это определенно подделка. Кроме того, у меня есть одно неоспоримое преимущество, когда речь о таких вещицах, я владею галереей.

— Антикварным салоном? — спрашивает Гюней.

— Нет, — осторожно отвечает Айше. — Галереей. Я специалист по религиозному искусству, в основном это миниатюры и каллиграфия, но бывает сложно устоять, когда приносят хороший крест, хотя кресты появляются и вполовину не так часто, как мне хотелось бы.

— Что ж, если вам принесут такой же крест, я определенно к вам загляну, — говорит госпожа Чиллер.

Подают первое блюдо. Маленькое и изысканное, как брошь. Ферид-бей уверенно наклоняется над тарелкой. Он любит тесный контакт. Его пальцы ложатся на запястье Айше.

— Тайибе не говорит, что и сама торгует антикварными безделушками.

Это не безделушки, собирается сказать Айше, это слова и выражение Всевышнего, но госпожа Чиллер перебивает ее своим восклицанием:

— О, Ферид!

Госпожа Чиллер ударяет Ферида Адаташа ложкой по тыльной стороне ладони.

— Мы перешли на торговлю недвижимостью. Покупаем новые дома в Мекке. Бизнес процветает. Вы даже не поверите, сколько людей хотят провести остаток жизни тихо и чинно в квартире с видом на Большую мечеть. Мы не справляемся со спросом.

Когда тарелки уносят молчаливые и проворные официанты, генерал Чиллер наклоняется и говорит через стол Гюнею:

— Что это я такое читаю в «Хюрриет» про то, что Страсбург раскалывает нацию?

— Нет никакого раскола, есть попытка французов осуществить Европейскую региональную инструкцию за номером 8182 с требованием Курдского регионального парламента.

— А это не раскол? — генерал Чиллер в злобе вскидывает руки. Он огромный коренастый человек, образцовый солдафон, но двигается быстро и легко. — Французы попирают наследие Ататюрка. Вы как думаете, господин Сариоглу?

Ловушка более чем очевидная, но Айше видит, как Аднан поправляет галстук, этот код означает: доверься мне, я знаю, что делаю.

— Что я думаю о наследии Ататюрка, генерал? Давайте попробую ответить. Мне плевать. Эпоха Ататюрка прошла.

Гости замирают на своих местах, еле слышно втягивают воздух, ахая. Это ересь. На улицах Стамбула расстреливали и за меньшее. Аднан привлек к себе все взоры.

— Ататюрк был отцом нации, без вопросов. Не будь Ататюрка, не было бы и Турции. Но в какой-то момент любой ребенок должен покинуть отца. Надо встать на ноги и обнаружить, что ты и сам уже мужчина. Мы как дети, которые хвастаются, чей папа круче: мой папа всех сильнее, а мой лучше всех дерется, а мой быстрее всех водит, а у моего самые длинные усы. А когда кто-то к нам цепляется, задирает или даже просто косо смотрит, то мы несемся обратно с криками: «У меня есть папочка! У меня есть папочка!» В какой-то момент надо подрасти. Простите за грубость, но надо отрастить яйца. Мы сильны в бла-бла-бла: великая нация, гордый народ, глобальное объединение тюркских племен и все такое. Никто не умеет лучше нас расхваливать себя. А потом ЕЭС говорит: ладно, докажите. Дверь открыта, входите, садитесь, будьте одним из нас. Покиньте родной дом, въезжайте в новый с другими парнями. Выйдите из тени своего Отца нации. И знаете, что ЕЭС показал нам? Что мы и впрямь такие крутые, как говорили. Мы не лгали и не хвастались. Мы хорошие. Великие. Мы держава. У нас экономика, которая простирается до Южно-Китайского моря. У нас энергетика, идеи и талант, только посмотрите на все, что производят бизнес-парки в наносекторе, и на все новые проекты в области синтетической биологии. Турецкое. Все турецкое. Это наследие Ататюрка. И неважно, что у курдов появится собственный парламент или что французы заставят всех встать на площади Таксим и извиниться перед армянами. Мы и есть наследие Ататюрка. Турция — это ее народ. Ататюрк сделал свое дело. Теперь он может превратиться в пыль. С ребенком все хорошо. Очень даже хорошо. Вот почему я считаю, что вступление в ЕЭС это самое лучшее, что с нами случалось, поскольку это научит нас в итоге как быть турками.

Генерал Чиллер хлопает кулаком по столу, отчего ножи и вилки подпрыгивают.

— Аллах Всемогущий, это безрассудство, но вы совершенно правы!

Приносят главное блюдо. Маленькое, темное и скульптурное. Аднан ловит взгляд Айше. Она переворачивает вилку. Не дави. Генерал и госпожа Адаташ втягивают Аднана в жаркий спор, в ходе которого в основном Чиллер тараторит, тряся в воздухе пальцем. А госпожа Чиллер расспрашивает Айше о галерее.

— Галерея находится в старом переделанном текке в Эскикей в Бейоглу. Я уверена, что там до сих пор обитают последователи ордена Мевлеви и множество джиннов. Какое текке без джинна? В этом месте определенно что-то есть, иногда, когда я смотрю на каббалистические тексты, то боковым зрением вижу, как текст движется, сам себя переделывает, переписывает. Я всегда с неохотой продаю их.

— Как вы там работаете? — говорит госпожа Чиллер. — У меня бы душа ушла в пятки.

В разговор вклинивается господин Будак. Это плотный, грубоватый мужчина, который любит поспорить.

— Но вы их таки продаете. У вас там не музей, а коммерческое предприятие.

— У меня специфическая сеть коллекционеров.

— Да-да-да. Я уверен, что они самые благородные и образованные ценители, но в конечном итоге вы обращаетесь с предметами религиозного искусства, священными текстами — ценными культурными артефактами для создавшего их народа — как с товарами в супермаркете.

— Между Кораном и пакетом с йогуртом большая разница.

— Это моя точка зрения. Вы видите утонченных ценителей, а я вижу присвоение чужого культурного наследия. Вот вы говорите, что у вас есть тексты сефардов, а кто дал вам право продавать их? Вы задумывались о желаниях самих сефардов или любой другой общности, чьи святыни вы продаете в галерее? Вы когда-нибудь думали о том, чтобы спросить разрешения?