Читаем без скачивания Оперные тайны - Любовь Юрьевна Казарновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сцена из оперы «Богема» в постановке Франко Дзеффирелли. Севилья, арена «Маэстронца»
…Несколько аккордов, один шаг – и ты уже в мансарде, вернее, каморке с этими ютящимися в ней вечно голодными молодыми людьми, у которых нет решительно ничего для обеспеченной и сытой жизни. Но они ничего иного и не хотят, потому что они могут свободно жить, свободно творить, свободно делать всё, что им захочется… а на горячий хрустящий багет и бутылочку столового вина даже их грошей всегда хватит. Даже когда в кармане огромная дыра, всегда есть возможность толкнуть совсем задёшево какую-то свою картину на монмартрской толкучке. Всегда есть надежда, что в канун Рождества им кто-то подкинет какую-то денежку – свет-то не без добрых людей!
Жить так, чтобы душа твоя пела – вот их главный императив, главная идея. Гулять и пить – как будто завтрашнего дня просто не существует. И обязательно шутить при этом. И над самими собою. И уж тем более над притворяющимся примерным семьянином, старым селадоном Бенуа, который не пропускает мимо глаз, ушей и особенно рук, которыми можно ущипнуть за причинное место, ни одной девчонки.
И всю жизнь свою они как будто обращают в шутку. Хотя надежды на лучшее очень мало.
Земляки-моденцы, или Корона Миреллы Френи
Очень помогла мне в постижении образа Мими Мирелла Френи. Я тогда репетировала «Онегина» в «Метрополитен», и она однажды мне сказала: «Я слышу, что ты в Татьяне совсем иначе произносишь и фразируешь, чем я. Помоги мне». Я от души изумилась: «Да кто я такая, чтобы помогать великой Френи?»
Мирелла Френи в роли Мими
А она продолжала настаивать: «Но ты же носитель этого языка и этой культуры. Со мной Николай (Гяуров, второй муж М. Френи. – Ред.) занимался русским языком. Но он болгарин, и я чувствую, что некоторые вещи произношу твёрже, не так, как русские. У тебя это звучит совсем по-другому – помоги мне!»
Вот не свалилась корона у Френи попросить свою коллегу, молодую девочку, ей помочь! А потом она сказала: «Тебе скоро “Богему” петь, и теперь я тебе помогу». Она рассказывала: «Для меня роль Мими была огромным шагом вперёд. До неё я пела Норину в «Доне Паскуале», Адину в «Любовном напитке», и вдруг Караян мне предлагает Мими. Я спросила: «Маэстро, а я смогу?» И он ответил: «Работая – сможете». И тогда с моим первым мужем Леоне Маджера мы начали выстраивать роль так, чтобы она нигде не была в ущерб моему голосу. Иначе говоря, чтобы я нигде не орала. Караян требовал от меня именно этих красок: piano, mezzo forte, piano, mezzo forte, piano, mezzo forte и так далее.
На этом построена вся Мими. Весь её характер. Это девочка-белошвейка, которая вышивает цветы. Для неё каждый цветок, только не вышитый, а живой – символ её счастья, символ её расцвета. И как женщины, и как личности, и просто как человека, который таит в душе постоянную надежду. Надежда же эта в ней живёт до последнего…
Очень хорошо, что исполнение Миреллой Френи роли Мими сохранилось на киноплёнке. Живьём в этой роли я её слышала в Венской опере – Рудольфа пел Пласидо Доминго. Это было прекрасно… Но тот спектакль с Караяном – это шедевр.
Френи, как известно, ровесница и землячка Лючано Паваротти – их матери работали на одной фабрике в старинном итальянском городе Модена. Гастролируя по всему миру, Паваротти регулярно возвращался в родной город, и вот в один из его приездов, в 1992-м, я там услышала его в роли Рудольфа. Это был уже зрелый Паваротти, он уже попел весь «крупняк»… но всё равно с точки зрения вокала это было совершенно грандиозно. До такой степени, что я даже не припомню, кто в этом спектакле пел Мими – она просто потерялась на фоне великого Лючано…
Не в силе Бог, а в тембре
«Богему» нередко ставят в оперных студиях. А почему – лично мне не очень понятно. Я бы не рекомендовала молодым певицам без достаточного вокального и сценического оперного «багажа» приниматься за Мими, потому что с первым актом они худо-бедно ещё справятся, а вот в полном объёме с задачами, которые ставил перед исполнительницами этой роли Пуччини, они вряд ли справятся – настолько они серьёзны. То, что на сцене – по возрасту – студенты и студенческая, так сказать, проблематика, вовсе не означает того, что молодые певцы справятся с этой оперой.
И это относится не только к «Богеме», а ко всему традиционному репертуару оперных студий: «Онегину», «Иоланте», «Свадьбе Фигаро». Графиню – да и Сюзанну тоже! – хорошо спеть крайне трудно. И никаких скидок на так называемый «студенческий вокал» быть не может! Вокал должен быть даже не совершенным, а суперсовершенным и в «Онегине», и в «Свадьбе Фигаро», и в «Богеме».
Если у молодой певицы нет достаточного вокального и сценического опыта, нет в связках той потенции, которая позволяла бы, с одной стороны, петь лирический репертуар, а с другой – петь страсть, она третий акт как должно не споёт. Это будут либо какие-то сладкие слюни и напевание, либо просто форсирование голоса.
Но молодой певец молодому – рознь. Кто-то и с опытом поёт эти роли, скажем мягко, очень плохо. А мне просто повезло – я, ещё будучи студенткой, оказалась готова сразу к трём ролям в «Свадьбе Фигаро»: тогда и уровень подготовки в консерватории был повыше, и рядом были Надежда Матвеевна и Елена Ивановна. Потом я выучила Татьяну, Иоланту, «Человеческий голос» Пуленка, успела дебютировать и в «Онегине», и в роли Панночки в «Майской ночи». Только после этого я услышала: «Будешь учить «Богему». И Мими, и Мюзетту».
Надежда Фёдоровна Кемарская
Мне этот опыт потом очень пригодился и в Мариинском театре. Перед самым уходом в осиротевший оркестр Мравинского – было это в 1988 году – Юрий Хатуевич Темирканов собрался ставить «Богему». Уже и составы были объявлены. Темирканов мне сказал: «Люба, вы обязательно споёте Мими. Но вы мне нужны и как Мюзетта!» Я
