Читаем без скачивания Сказочная древность Эллады - Фаддей Зелинский

Геракл вскочил с места при его появлении. «Как? — воскликнул он. — Еще поручение? Да разве есть на земле конец, еще не причастный труду и славе моих подвигов?»

— На земле нет, — угрюмо ответил Копрей, — но под землей и над землей есть. Этот раз царь Ефрисфей приказывает тебе привести ему Кербера, пса-стража преисподней. — И он ушел, не дожидаясь дальнейших вопросов.

Все почувствовали, что ледяной ужас сковал их члены. Спуститься заживо в обитель мертвых! Да есть ли смертный, отважившийся на подобное дело?

— Про одного я знаю, — сказал Геракл.

— А я про другого, — тихо и мрачно прибавил Иолай. — Но кого ты имеешь в виду?

— Орфея, моего товарища по походу аргонавтов. Была у него невеста, Евридика; ее в самый день свадьбы ужалила змея, и она должна была преждевременно последовать за Гермесом, проводником душ, в подземное царство. Не вынес потери Орфей; со своей волшебной кифарой в руке он пошел за ней. Своей дивной игрой он зачаровал Кербера, зачаровал всех духов преисподней, зачаровал даже ее владык, Аида и Персефону: они разрешили ему увести обратно свою невесту под тем условием, однако, чтобы он не оглядывался на нее, пока не достигнет поверхности земли. Сгорая нетерпением любви, он оглянулся — и вторично и окончательно лишился Евридики. В утешение смертным, вспоминая виденное им в подземном царстве, он учредил свои орфические таинства; их смысл — любовь, дающая воссоединение. Он предлагал и мне поступить в число посвященных; но я, смелый в своей тогдашней молодости, не воспользовался его предложением. А теперь уже поздно: когда я был во Фракии, мне говорили, что Орфей погиб таинственным образом на горе Пангее, растерзанный вакханками.

Он подумал немного и продолжал:

— Но я могу приобщиться элевсинских таинств и сделаю это. Завтра же иду в Афины. Рассчитываю в этом деле на помощь Фесея, нашего товарища по походу на амазонок.

— И я советую тебе это сделать, — сказал Иолай, — но Фесея ты в Афинах уже не найдешь. За время твоего отсутствия он подружился с опасным человеком — с Перифоем фессалийским, сыном того Иксиона, который в своем безумном самомнении отважился похитить Геру с олимпийской трапезы. Страдая тем же безумием, Перифой задумал увести Персефону из подземного царства. Он уговорил своего друга Фесея помочь ему в этом нечестивом предприятии; они спустились — и не вернулись обратно.

— Если бы я знал об этом раньше, я бы не стал дожидаться приказа Еврисфея. Фесей также и мой друг; я не могу его покинуть в его нужде. Итак, завтра в Афины, а затем — дальше.

Деянира плакала всю ночь, но к утру она предстала перед мужем с разъясненным лицом — не потому, чтобы ей стало легче, нет; но она не хотела слезами и жалобами создавать дурной приметы для трудного пути Геракла. Они простились.

В Элевсине Геракл был принят с честью: удостоенный его таинств, он бодро, под сенью божьей благодати, отправился на свой подвиг. Его намерением было спуститься в преисподнюю через пещеру в Тенаре, самом южном мысе Пелопоннеса. Он достиг ее после целого дня утомительного пути; так как был уже вечер, то он лег спать перед ней, откладывая начало спуска на следующее утро.

Засыпая, он думал с удивлением о том, почему путь минувшего дня его так утомил. Правда, ему было уже около пятидесяти лет, но до тех пор он не замечал убыли своих сил. Неужели и для него наступает уже пора увядания? Заснул он крепко; в течение всей ночи образы прошлой жизни чередовались перед глазами его души; казалось, что тенарская пещера высылала к нему призраки убитых чудовищ и беззаконников, от немейского льва до Гериона и разбойников италийских дорог. Но затем явился новый образ — слабый, но, как это ни было странно, сильный своей слабостью.

Это была женщина глубокой старости, но старости безотрадной и безобразной. Почти все волосы повылезли на ее голове, лишь сзади беспомощно болталась жиденькая седая косичка. Кожа лица тысячью морщин окружала ее впалые, потухшие глаза; рот выступал узкой бледно-синей чертой между стиснутыми за отсутствием зубов скулами. Не способная ходить, она ползла на четвереньках; доползши до спящего Геракла, она обхватила его своими тощими руками, с которых вместо мышц свешивались пустые мешки кожи. Казалось, ребенок мог бы сбросить с себя эти бессильные объятия; но Геракл, покоившийся в оцепенении дремоты, не мог даже пальцем двинуть, даже головой шевельнуть. Обвив его ноги своими руками, она поползла все выше и выше по его телу и уже приближала свой рот к его лицу, уже готовилась влить ему между губ отраву своего естества…

Вдруг сильный голос к нему воззвал:

— Геракл! Проснись!

Он вмиг встрепенулся, небрежным движением левой руки смел со своего тела гнусный призрак и вскочил на ноги. Увидев, кто перед ним, он молитвенно поднял правую руку:

— Радуйся, благодатный Гермес!

— Радуйся и ты, сын Зевса! Старость ты благополучно стряхнул, но молодость еще впереди. Пока же меня послала царица преисподней, таинств которой ты приобщился в Элевсине, чтобы быть мне твоим проводником по ее царству. Идем.

Они вошли в пещеру. Там их уже дожидались души, бесплотные призраки людей. Гермес, касаясь каждой своим золотым посохом, определял, к какому из трех отрядов ей пристать. Направо он поставил посвященных и достойно Деметры проведших свою ^жизнь; посредине — сонм обычных душ, не отличавшихся ни в правде ни в неправде; налево — неисправимых грешников. Взяв Геракла за руку, он повел его вперед через белесоватый сумрак пещеры. Вскоре ее своды поднялись и расширились; с левой стороны появились высокие известковые скалы, подножие которых омывала сонная, поросшая бледными водорослями вода.

— Это Левкада, белая скала, — пояснил Гермес, — и тихая Лета под ней. Здесь непосвященные теряют память о своей земной жизни: и Левкада ее всасывает, и глоток Леты ее затопляет.

Действительно, и Геракл, проходя мимо Левкады, почувствовал какую-то таинственную тягу своих мыслей к ней; но только средний отряд, запивший эту тягу усыпляющей водой Леты, испытал окончательное забвение всего. Уже не раздавалось среди него ни стонов, ни вздохов; в немой безучастности продолжал он свой путь.

Река Забвения впадала в другую, мутную и тинистую — Ахеронт, как пояснил Гераклу Гермес. Ахеронт, расширяясь, образовал озеро Ахерусию, преградившее путь отрядам душ. Но у берега стояла емкая лодка, и перевозчик при весле уже дожидался пришельцев.

— Здравствуй, Харон! — воскликнул Гермес. Все души повторили его привет.

Харон молча указал каждой ее место в лодке. При виде Геракла он вопросительно посмотрел на Гермеса. «Волей царицы», — ответил ему тот. Он кивнул головой, Геракл вошел, и лодка отвалила. Тихо журчала вода под легким прикосновением весла и легким движением киля; лодка скорее скользила, чем шла, и трудно было определить, медленно ли или быстро она движется. Вскоре берег был достигнут; Геракл увидел рощу из ракит и черных тополей, в которых реяли, тревожно носясь туда и сюда, призраки людей, многие с зияющими ранами в груди.

— Тени непохороненных, — сказал Гермес, — посмотри, не узнаешь ли кого-либо из них. Геракл принялся их рассматривать.

— Боги! — воскликнул он. — Не Тидея ли я вижу, младшего брата моей Деяниры? А это не Капаней ли? А здесь ты, Иппомедонт? Ты, Парфенопей, смелый сын Аталанты? Почему вы здесь?

— Прибавь Полиника, Эдипова сына, — сказал ему Тидей, — Мы были в числе Семи, пошедших войною на Фивы; мы пали в бою, и победоносный фиванский царь запретил нас хоронить. Когда будешь опять на земле, не забудь напомнить ему об общеэллинском законе!

Геракл обещал ему так поступить и пошел дальше.

За рощей возвышалась огромная черная стена; дорога душ вела к широким медным воротам. Оба их створа были открыты; но с внутренней стороны Геракл увидел внушительной величины собачью будку, а перед ней исполинского пса, трехглавого стража преисподней. Гермеса он встретил, как своего, и даже лизнул ему ногу одним из своих трех языков; но и к Гераклу он отнесся дружелюбно, опустив все свои шесть ушей и вильнув хвостом.

— Он еще не почуял в тебе своего врага, — сказал Гермес, — впрочем, это благодушие он проявляет ко всем входящим в начинающееся именно здесь царство Аида. Зато к пытающимся уходить он суров и злобен; яростно лает на них и норовит вцепиться им в икры всеми зубами своих трех пастей. Свой подвиг ты, конечно, отложишь до возвратного пути; я мог бы уже теперь передать тебе разрешение Аида и Персефоны, но ты, вероятно, пожелаешь увидеть их самих.

— И не только их, — прибавил Геракл.

За воротами расстилался необъятный луг, поросший бледным лозовидным растением — асфоделом, как его звали на земле. Здесь было главное сборище душ; здесь они встречались, здесь разговаривали — тихо, бесстрастно; это было точно чириканье пташек или стрекотание кузнечиков. Ни радости, ни страдания не было видно на их лицах; но не было также и выражения скуки. Было полное отсутствие какого-либо волнующего сердце чувства. Геракл узнал здесь многих, но его не узнавал никто. Послышался легкий топот; Геракл повернул голову в его сторону, удивленный, что здесь есть и всадники. Но это был кентавр Хирон; Геракл протянул руку к нему, но он безучастно посмотрел на него и промчался мимо.