Читаем без скачивания Наследство рода Болейн - Филиппа Грегори

Малютка Екатерина Говард считает, что нелепо распускать такие слухи — я чуть-чуть поправилась на жирном английском масле, и только слепой не увидит, как мне это идет. Я ей благодарна. Она глупенькая, легкомысленная девчонка, но в хитрости ей не откажешь — как все неумные люди, она думает всегда об одном и том же, и уж тут она — знаток. О чем же она думает? Все время, каждый день, каждую минуту Китти Говард думает о Китти Говард.

Ради поста мы отказались от многих придворных увеселений, после обеда нас ждет чтение религиозных текстов и пение псалмов. Никаких маскарадов, никаких ряженых и уж конечно никаких турниров. Для меня это только облегчение, а лучше всего, что король не сможет переодеваться. Никак не забуду нашу первую неудачную встречу, боюсь, и он тоже. Ужасно не то, что я его не узнала, а то, что с первого взгляда он вызвал у меня сильнейшее отвращение. Ни разу с того дня ни словом, ни делом, ни даже взглядом не давала я понять королю, что он мне неприятен — толстый, старый, вонючий. Но поздно задерживать дыхание и улыбаться, ничего не исправишь. Он все понял по моему лицу, когда впервые полез с поцелуями. Я оттолкнула короля, я плюнула! Меня до сих пор в жар бросает. Первое впечатление не забывается, любезностью ничего не загладишь. Он прочел правду в моих глазах, хуже того, он себя увидел моими глазами — толстого, старого, отвратительного. Боюсь, его тщеславие никогда не оправится от такого удара. А вместе с верой в себя пропала и мужская сила. Во всем виноват один плевок, и ничего теперь не изменишь.

Благодарение Богу, еще кое-что тоже нельзя делать в пост! Каждый год буду я ждать этого времени. В моей замужней жизни каждый год будут эти сорок ночей. Король не придет ко мне в спальню, не надо будет улыбаться при его появлении, ложиться так, чтобы ему было удобнее навалиться на меня всей своей тушей, изображать готовность, в этой вонючей постели, в полумраке, рядом с мужчиной, не умеющим выполнить свой супружеский долг.

Ночь за ночью оскорбительные, унизительные неудачи. Меня словно в грязи вываляли, а ведь вина целиком его. Утром я просыпаюсь в отчаянии, ночью лежу без сна, слушаю, как он стонет, пускает газы, и мечтаю оказаться где угодно — только подальше от королевской постели. Хорошо будет на сорок дней избавиться от сурового испытания — бессмысленных попыток и бессонных ночей, когда знаешь, что завтра все начнется сначала, он снова потерпит неудачу и будет винить меня все больше, а любить все меньше.

Теперь у нас есть время отдохнуть. Мне не надо беспокоиться, чем помочь королю. Он не придет ко мне в спальню, перестанет возиться и пыхтеть, как жирный боров, и простыни будут пахнуть лавандой, а не гноем.

Знаю, это ненадолго. Придет Пасха, предстоит празднование. Мою коронацию, назначенную на февраль, отложили до мая, до торжественного возвращения в Лондон. Пока отдохну от супруга, но, пожалуй, надо постараться, когда он снова посетит мою спальню. Как найти способ помочь ему сделать наконец свое дело?

Томас Кромвель — вот кто даст мне совет. От Китти Говард нечего ждать. Чем мне может помочь эта обольстительная, испорченная девчонка? Я не решаюсь даже вообразить, что она творила, пока не попала ко мне. Вот все устроится, обязательно поговорю с ней. Девушка — почти ребенок — не должна знать, как спускать лямку сорочки, как улыбаться поверх оголенного плечика. Она очень неосторожна, очень опрометчива. Мои фрейлины, как я сама, должны быть выше всяких подозрений. Ее необходимо предупредить — пусть оставит свои ухищрения. Мне нечему у нее учиться. На меня не должна упасть и тень сплетен. В этой стране королеву казнили за меньшее.

Обед закончен, король, как всегда, проходит между столов, приветствуя придворных. Он сегодня настроен дружелюбно — наверно, нога не так болит. Иногда трудно сказать, что его тревожит, он выходит из себя по любому поводу. Если неправильно угадать причину, тоже обида.

Я ищу взглядом Томаса Кромвеля, маню его пальцем. Встаю, опираюсь на его руку, он ведет меня от обеденного стола к окну, выходящему на реку, словно мы просто решили полюбоваться видом. В морозном воздухе сияют сотни звезд.

— Мне нужна помощь.

— Все, что пожелаете. — Он вымученно улыбается.

— Никак не могу угодить королю, — выговариваю я заранее приготовленные слова. — Помогите мне.

Он смущен. Оглядывается вокруг, как будто ему самому нужна помощь. Мне стыдно обсуждать такие вещи с мужчиной, но мне необходимо с кем-нибудь посоветоваться. Я не доверяю придворным дамам. Я не доверяю и тем, кто из Клеве, даже Лотти. Они же могут предупредить мать или брата, в конце концов, они служат именно им. Но наш брак не настоящий. Он не завершен, а раз так, я не исполнила свой долг перед королем, перед Англией, перед самой собой. Наше супружество должно осуществиться на деле, а не только на словах. Если этот человек знает, в чем ошибка, он должен помочь.

— Это… дело личное. — Он прикрывает рот рукой, словно не решается продолжать. Ему есть что сказать, но он молчит.

— Нет. Это король. Это Англия. Долг, не личное дело.

— Вам бы посоветоваться с дамами, со старшей фрейлиной.

— Вы нас поженили. — Я ищу слова. — Помогите браку осуществиться.

— Это не мое дело…

— Будьте мне другом.

Он снова оглядывается, явно хочет улизнуть, но я не отпускаю.

— Прошло мало времени.

— Уже пятьдесят два дня. — Кто считает дни точнее меня?

— Он как-нибудь объясняет свою неприязнь? — вдруг спрашивает он. Слишком быстро, я не понимаю ни слова.

Кромвеля раздражает моя тупость. Он хочет позвать кого-нибудь перевести, но вспоминает — дело сугубо секретное.

— Что с вами не так? — говорит он мне на ухо очень медленно и отчетливо.

Я потрясена. Отворачиваюсь к окну — двор не должен видеть мой ужас, мою боль.

— Дело во мне? — Я требую ответа. — Он сказал, дело во мне?

В маленьких темных глазках страдание. Ему стыдно, вот почему он молчит. Я поняла — виноват не король, старый, усталый, больной, дело во мне. Просто я ему не нравлюсь, он меня не хочет, я ему отвратительна. По лицу Томаса Кромвеля, напряженному, встревоженному, я догадываюсь — король уже успел поговорить с этим злобным человечком.

— Он меня ненавидит? Он так и сказал? — вырывается у меня.

Мучительная гримаса яснее, чем «да». Король признался — он не в силах меня любить. Наверно, он сказал и другим, всем. И двор смеется в кулак над уродиной из Клеве — вышла замуж за короля, да не смогла его привлечь.

Я содрогаюсь от унижения, отворачиваюсь от Кромвеля, чтобы не видеть его поклона, его стремительного бегства. Конечно, неудачников сторонятся.