Читаем без скачивания Черчилль: Частная жизнь - Дмитрий Медведев

Третьим и, пожалуй, самым известным символом Черчилля станут сигары. Об этом же свидетельствуют и его близкие друзья, утверждавшие, что сэр Уинстон был не таким уж заядлым курильщиком, как это принято считать. Сведения о том, что он выкуривал якобы по восемь-девять, а то и по двенадцать– пятнадцать «гаван» в день, явно преувеличены. Например, в 1947 году, когда Черчиллю удаляли грыжу, он, опасаясь возникновения пневмонии после общего наркоза, решит не рисковать и бросит курить за две недели до операции. [372] Когда же в 1952 году, во время тяжелого финансового положения для Соединенного Королевства, зайдет разговор об экономии, Уинстон скажет:

– Интересно, сколько это будет стоить для страны, если все согласятся бросить курить. Я, например, не возражаю отказаться от моих сигар. [373]

Не менее примечательным выглядит и тот факт, что, подъезжая 5 марта 1946 года к фултонскому колледжу, где он собирался произнести свою знаменитую речь о «железном занавесе», Черчилль обратится к президенту колледжа доктору Макклюру:

– Попросите остановить машину, а то я не могу зажечь сигару при этом ветре.

Увидев удивленный взгляд Макклюра, он добавит:

– Публика будет ждать от меня фирменного знака, и я не могу их разочаровать. [374]

После всего вышесказанного становится ясно, что Черчилль не просто получал от кубинских сигар удовольствие, он заставил их работать на себя и свой имидж. Не кроется ли в столь искусном умении сочетать приятное с полезным секрет большинства великих людей нашей планеты?

ГЛАВА V ДОМАШНИЙ УЮТ

Землевладелец из Кента

Осенью 1922 года Уинстон вместе со своими детьми – тринадцатилетней Дианой, одиннадцатилетним Рандольфом и семилетней Сарой – отправился в небольшое путешествие. Во время поездки Черчилль признался своим спутникам, что хочет показать им один загородный дом – Чартвелл, который ему очень понравился, – и он намеревается его купить.

Первый раз Уинстон увидел Чартвелл в июле 1921 года. Это была любовь с первого взгляда. Плоская равнина, переходящая в невысокие холмы – Крокхем на западе и Тойс на востоке. В ложбине расположено небольшое озеро, как нельзя кстати вписывающееся в местный пейзаж. Самым же главным был панорамный вид графства Кент.

– Мне всегда хотелось жить в Кенте. Ни одно другое графство не могло сравниться с Кентом, точно так же, как ни одна другая страна не могла сравниться с Англией, – признавался будущий премьер-министр. [375]

Не последнее место занимал и исторический фон, с которым был связан Чартвелл. Говорят, что даже сам Генрих VIII провел здесь ночь, разместившись в дубовой комнате. [376]

Как вспоминала впоследствии Сара, Уинстон «очень нервничал», показывая Чартвелл первый раз. Он все время суетился и переспрашивал с нескрываемым беспокойством:

– Он вам нравится? Он нам понравится?

Его дети, пораженные увиденным, смогли лишь вымолвить:

– О да! Покупай его! Покупай его!

– Ну, я еще не очень-то и уверен, – как-то нерешительно произнес Черчилль. [377]

Только вернувшись в Лондон, Уинстон скажет им правду – он уже купил дом и отныне он принадлежит им. Как заметит его внучка Целия Сэндис:

– Это было очень характерно для моего дедушки, только по возвращении в Лондон он признался в своей покупке. [378]

Что же побудило Черчилля скрыть столь крупное приобретение не только от друзей, но и от членов своей семьи? Для ответа на этот вопрос придется вернуться немного в прошлое.

После окончания Первой мировой войны Соединенное Королевство вновь окунулось в светскую жизнь, полную обедов, раутов и приемов. Несмотря на внешнее сходство с Викторианской эпохой, это была уже другая Англия и другое общество. Социальное лицо великой Британии было искажено гримасой боли и растерянности. Большая часть аристократии погибла во время войны. Силу набирали новые политические движения, среди которых на первое место выходила партия лейбористов. Как вспоминал Черчилль, «это была истощенная нация, отягощенная налогами и опустошенная социалистами». [379]

В ходе произошедших перемен для правящих кругов, к которым принадлежал Уинстон, стало необязательным иметь загородные резиденции. Да и сами поместья из символа власти и благополучия превратились в финансовое бремя и жертву огромных налогов. Поворотным станет 1917 год, когда Артур Ли предложит использовать свой загородный дом Чекерс в Бирмингемшире в качестве новой загородной резиденции для премьер-министра. Не менее показательно произойдет и смена власти в 1922 году, когда после падения кабинета Ллойд Джорджа вместо аристократа лорда Курзона, владевшего Кедлестон Холлом и многочисленными угодьями, в качестве нового премьер-министра изберут безземельного адвоката из Глазго Эндрю Бонар Лоу.

Психологический кризис в стране совпадет с кризисом в семье Черчилля. В 1921 году Уинстон лишится двух близких ему людей – леди Рандольф и своей третьей дочки Мэриголд. К тому же во время всеобщих выборов Черчилль попадет в больницу и не пройдет в палату общин. Как он вспоминал спустя годы:

– Не успев и глазом моргнуть, я оказался без должности, без места в парламенте, без партии и без аппендикса. [380]

Несмотря на браваду, в глубине души Уинстон был опустошен. Лишь приобретение Чартвелла станет для него одним из светлых моментов в темной полосе сменяющих друг друга неудач и провалов.

В начале 1921 года Уинстон еще не располагал финансовыми средствами для столь крупной покупки. Однако уже через год ситуация резко изменится. Сначала Черчилль получит в наследство небольшое поместье в Кантри Энтрим от своего дальнего родственника лорда Герберта Вейн-Темпеста, погибшего в железнодорожной аварии в январе 1921 года. Этот участок земли, приносящий своему новому хозяину 4 000 фунтов ежегодного дохода, будет завещан Уинстону его прабабушкой маркизой Лондондерри. [381]

Помимо наследства в конце 1921 года Уинстон получит 22 тысячи фунтов от английских и американских издателей, согласившихся опубликовать первый том его «Мирового кризиса». Узнав в середине 1922 года, что Чартвелл выставляется на продажу, Черчилль, уже год мечтавший о приобретении кентского особняка, примется форсировать события. 12 сентября 1922 года, в четырнадцатую годовщину своей свадьбы, поздравляя Клементину, Уинстон начнет зондировать почву:

– Дорогая, я думаю, что мы сейчас миновали финансовый кризис, и все беспокойства по этому поводу могут быть отодвинуты на второй план. Если бы мы имели загородный дом, он бы принес в нашу жизнь огромное счастье, мир и спокойствие. [382]

Вряд ли Клементине было в тот момент до домашнего уюта – спустя всего три дня, 15 сентября 1922 года, она родит четвертую дочку Мэри. Нетрудно представить, насколько Черчилль был увлечен новой покупкой, если в такой ситуации он только и думал что о Чартвелле.