Читаем без скачивания Том 6. Дураки на периферии - Андрей Платонов

Хоз. Не выходит ничего, девочка, смерть же — это вещь несерьезная.

Суенита (садясь рядом с Хозом). А как же ты будешь теперь?

Хоз. Никак. Буду неподвижно томиться среди исторического теченья. Я такой же пустяк, как все живое и мертвое. Понять все можно, сирота моя, а спастись некуда.

Суенита (печально). Ты уйдешь от нас?

Хоз. Я пойду. Вы надоели мне со своей юностью, энтузиазмом, трудоспособностью, верой в будущее. Вы стоите у начала, а я знаю уже конец. Мы не поймем друг друга. Прощай Суня!

Суенита. Прощай, дедушка, навеки! (Бросается к Хозу, обнимает его и целует в губы).

Хоз (держит Суениту в объятиях). Навеки?! Нет, с тобой навеки прощаться нельзя… Я еще вернусь к тебе, но — не скоро! Когда и ты уже будешь старушкой, бедная, худая моя, глупая теплота моего старого сердца… (Целует Суениту в глаза. Затем отстраняется от нее и уходит от сцены).

Пауза. На море показывается белый парус маленького рыбачьего судна; над белым полотном паруса — красный флаг. Суенита паруса не видит.

Суенита. Ребенок мой не дышит. Дедушка Хоз ушел. Скоро уже вечер — как скучно мне одной!

Антон (вскакивая на ноги). Я с тобой один остался до полной победы — кто кого — на эн-количество веки веков! (Падает снова на землю).

Суенита (равнодушно видит парус). Вон корабль наш плывет, хлеб и овцы едут домой… Один мой ребенок не чувствует ничего… Пойду колхоз разбужу.

На сцене остаются лежать Антон и рядом с ним мертвый ребенок Суениты. На море — парус. Пауза.

Антон (вскакивая в рост). Пора вперед!!!

Мгновенно исчезает.

Занавес

Конец

1932–1933

Голос отца

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Яков

Бывший служащий

Милиционер

Кладбище. Железная низкая решетка. За решеткой — у изголовья могилы — вертикально поставленный тесаный камень, с надписью: «Александр Спиридонович Титов. Инженер. Продолжатель дела Уатта и Дизеля. Скончался в 1925 году, жития его было 38 лет и 3 месяца. Мир праху твоему, великий труженик для облегчения участи людей».

У могилы — старое дерево. На могиле несколько жалких жестяных цветов, издавна оставленных здесь. На втором плане видны такие же надмогильные камни и деревья.

Вечернее время. Кладбище пусто.

Появляется Яков, юноша лет девятнадцати-двадцати. Он входит за решетку, на могилу отца.

Молчание.

(В дальнейшем идет диалог между сыном, Яковом, и отцом его, говорящим через сердце Якова, — голосом, однако, того же сына; т. е. Яков говорит, спрашивает и отвечает сам себе; но в голосе сына и отца есть все же разница, хотя эти два голоса и принадлежат одному реальному человеку — Якову, и «Голос отца» по существу голос того же Якова. Играть на сцене «голос отца» другому актеру не следует, потому что это будет грубой художественной ошибкой, которая придаст сцене мистический оттенок, тогда как эта сцена должна быть совершенно реалистической! Впрочем, «Голос отца» как раз следует играть другому актеру).

Яков. Отец, зачем ты умер?.. Зачем ты лежишь здесь один в могиле?.. Все равно ведь я люблю тебя!

Краткое молчание.

Голос отца. Меня здесь нет, дорогой мой. Могила под тобой пуста.

Яков. А где же ты? — Я к тебе пришел…

Голос отца. В могиле никого нет — в ней земля, и что в нее входит — тоже становится землей. Но земля обращается в цветы и в деревья — и уходит через них на свет из темноты могил.

Яков. Но где же ты теперь, отец?

Голос отца. Я в твоем сердце и в твоем воспоминании, — больше меня нигде нет. И ты — моя жизнь и надежда, а без тебя я ничтожней того праха, который лежит под этим могильным камнем, без тебя я мертв навсегда и не помню, что был живым.

Яков. Папа, а как ты будешь жить, если я тоже умру когда-нибудь, как ты?

Голос отца. Тогда я исчезну вместе с тобою. Без тебя я существовать не могу.

Яков. Но я часто забываю тебя, отец, и мое сердце бывает пустым, — где ты тогда живешь?

Голос отца. Я живу тогда в твоем забвении и ожидаю твоего воспоминания обо мне.

Краткое молчание.

Яков. Папа. А зачем тебе еще жить, когда ты уже умер? Раз ты умер, больше тебе ничего не надо… Значит ты опять хочешь жить?

Голос отца. Нет, жизнь моя окончена. Больше я жить не могу и не буду, — я умер. Но я хочу остаться в тебе памятью и слабым теплом, чтобы ты думал иногда обо мне и утешался, когда тебе бывает трудно.

Яков. А зачем тебе так жить, — тебе разве нужно?

Голос отца. Мне ничего не надо… Но я хочу сберечь тебя от горя, от ненужного отчаяния и от ранней гибели, — от всех бедствий жизни, которые с тобой могут случиться. Поэтому я живу тебе на помощь.

Яков. Ты живешь не сам для себя, ты из-за меня?..

Голос отца. Я ради тебя томлюсь, чтобы ты не изменил мне.

Яков. Папа, как же я могу изменить тебе? Ты уже умер, а я жив.

Голос отца. Это верно. Но ты можешь мне изменить, и твоя измена будет самой страшной для меня, потому что я мертв и беспомощен, я уже не могу бороться, я лишь слабый свет в тебе.

Яков. Я чувствую тебя, я знаю этот далекий смутный свет, когда думаю и тоскую о тебе… Но я не могу тебе изменить.

Голос отца. Нет можешь.

Яков. Почему, отец?

Голос отца. Посмотри вокруг себя. Здесь одни могилы. И в них люди. Все они, — и тот, кто умер уже старым и кто молодым, — все они умерли, не узнав истинной жизни. Все они — мертвые, что лежат в этой земле под тобою, умерли не потому, что тело их утомилось от счастья, а ум от истины и сердце от славы жизни. Не потому. Нет, мы не знали ни счастья, ни истины, ни простого удовлетворения от своей работы и от своих страданий. Но мы тоже хотели создать великий мир благородного человечества, и мы чувствовали себя достойными его. Мы спешили работать, мы воевали, мучились и болели, мы устали и умерли…

Яков. Я все знаю это, папа…

Голос отца. Мы верили в прекрасную душу человека. Мы жили на свете как больные, как в бреду. Мы собирались друг с другом и согревались один от другого. Жили мы или нет? Я уже не помню. Все прошло слишком быстро, как в детском сновидении, я помню лишь свою муку, однако и ее теперь забыл и простил… Но мы сделали кое-что в жизни: мало, но сделали. Мы верили в лучшего человека, — не в самих себя, но в будущего человека, ради которого можно вынести любое мученье. И мы передаем вам, своим детям, эту надежду, больше нам некому ее передать. А вы не должны изменить нам. А если и вы нам измените, тогда сравняйте наши могилы.

Яков (улыбаясь). Папа. Ты умер давно. Ты не знаешь, что теперь на свете. Твоя работа по экономии топлива в машинах сберегла миллионы тонн мазута, и мама получает пенсию. Если бы ты был живым, ты был бы счастливым…

Голос отца. Не знаю, был бы я счастливым… Твоя мать говорила наверно тебе, как это было трудно сделать — мало сжигать топлива и получать много энергии… Нет, сделать это было легко, даже весело. Я хочу сказать, что не природа враг человека, — разгадать ее, использовать ее свойства на добро для человека нетрудно. Но как было мне мучительно доказывать людям, где их выгода, как трудно облегчить участь людей! Я в тюрьме сидел за это.

Яков. Кто же враг человеку?

Голос отца. Другой человек.

Яков. А кто друг?

Голос отца. Тоже человек. Вот в чем тягость и печаль жизни. Если бы против людей стояла одна природа, тогда бы осталась одна простая и легкая задача.

Яков. Мама мне говорила, как тебе было тяжело работать. Я это знаю.

Голос отца. Я был идеалистом. Я думал, что людям будет лучше, если на одну лошадиную силу в час потребуется всего полтораста граммов мазута.

Яков. Людям стало лучше, ты думал правильно.

Голос отца. Не знаю, как у вас теперь. Но я знаю, что я думал неправильно, я ошибался. В руках зверя и негодяя самая высокая техника будет лишь оружием против человека.

Яков (в волнении). Ты прав, отец! Так делают теперь враги людей, но мы их раздавим, потому что самая лучшая техника — это высший человек, а высший человек живет у нас, в Советском Союзе.

Голос отца. Откуда ты это узнал?.. Высший прекрасный человек — вот в чем тайна, которую мы не могли открыть — и поэтому мы умерли в тоске.