Читаем без скачивания Дневники 1932-1947 гг - Лазарь Бронтман

Он воодушевился этой идеей. Пошли в кабинет, к карте.

— Из Москвы — на Омск, оттуда напрямую через Якутию в Ном. Там через Америку в Нью-Йорк. Океан? Да, пожалуй лучше вылетать не из Москвы, а из Нью-Йорка.

— Почему?

— 7500 км. над водой — это не шутка.

— Якутия — тоже вещь.

— Да, но там над землей! Над водой надо лететь на свежих моторах. Ну, а от Парижа до Москвы — пустяк, туту как дома. Раз плюнуть! Лететь надо троим. Три летчика — каждый чтобы штурманить мог.

— Так ты и доверишь одному!

— Одному нет, а двоим — да. Когда я буду вести — пусть оба спят.

— А ты откуда такой штурман-связист?

— Эге, ты знаешь, я у себя на заводе поставил ключик и барабаню каждый день. Выберется чуть позже время — поеду в НИИ изучать радиокомпас. Сам себя буду хозяин, не буду кричать: «Миша, Мишенька!! Ну найди мне на минутку эту станцию. На одну секундочку!»

— А у меня лучше есть маршрут…

Оживился, заинтересовался.

— Какой?

— Вокруг, через два полюса.

Он задумался на минуту:

— А что это даст? На скорость тут жать нельзя. Да и чесать на юге ой много (он подошел к карте) — от Огненной Земли 40о, да до Австралии 40о. Нет, это не работа.

— Ну иди. Уже два. А мне завтра летать.

— Куда?! Ты же больной!

— Ничего, отлежался. На высоту надо.

— Соскучился?

— Какое! Знаешь, я недавно смотрел отчеты наших летчиков (их четыре). Так они все налетали на высоте меньше половины моего в этом году. У меня как-то получается — что ни полет, то на высоту.

— Раза два в неделю ходишь?

— Я тебе говорю — каждый полет. И все 10, 11, 10, 11 км. Вот под выходной ходил (как раз и простудился, t= -48°). Так я сразу четыре задания в один полет выполнил: скороподъемность, потолок, километраж, и скорость на снижение до земли. Вчера мне лаборант звонил: «Знаете, Владимир Константинович, все точечки, как в теории получились, никакой средней выводить не надо — вот это работа!». Всё удивляется.

Вчера вечером в редакцию заехал Папанин.

— А где Лев, почему не видно?

— Лежит пластом, болен.

— Что ты говоришь? Эх, уже первый час! Если бы не так поздно, я бы заехал к нему.

Сегодня Лев мне говорит:

— Звонил сейчас Папанин. Спрашивает, как здоровье, не надо ли чего?

30 декабря

Заворачиваются интересные дела с Финляндией. Они отвергли наши предложения, посему переговоры были прерваны. 26-го финны обстреляли наши погранвойска из орудий. Это у нас в редакции стало известно в 12 ночи. В 1:30 ночи ушел домой. Только пришел, еще в пальто — телефон:

— Немедленно к Ушеренко, Бегом!

Прихожу.

— Садись делать полосу откликов на ноту Молотова. Вот нота. Отклики можно делать порезче, чем нота.

Разослал людей по заводам. Митинги были в 3–4. В шесть все сдал, в семь сверстал, в 8:20 кончили газету.

28-го финны ответили базарной нотой. Молотов ответил очень резко. В «Красной Звезде» был опубликован приказ по войскам Ленинградского военного округа, в котором говорилось: «в случае новой провокации — отвечать огнем, вплоть до уничтожения стрелявших».

В Ленинград еще 18 или 19 уехали Верховский, Ходаков, Темин, Бернштейн, вчера выехал Иткин.

В 12 ч. ночи с 29 на 30 декабря Молотов выступил по радио дипломатические отношения с финнами прерваны.

Сегодня с утра все ходили по редакции и спрашивали друг друга «что слышно?». Часика в четыре поступили первые сведения от иностранцев: наши части перешли в наступление в 9 часов утра, самолеты бомбили аэродром в Хельсинки и Свеаборг (крепость).

К 9 часам вечера стало известно, что мы углубились на 12–15 км., ширина фронта 120 км. Ребята наши — с частями.

Город пока еще ничего не знает. Звонков нет.

1940 год

19 февраля 1940 года

Много воды опять утекло. Ушел старый год. Я успел смотаться в Арктику к «Седову», вернуться, начать работать, а дневник все лежит.

Ну, эту воду надо будет потом восполнить, а пока запишу только сегодняшний день.

Утром, когда я еще спал, позвонил Папанин из Архангельска.

— Здравствуй, Лазурька!

— Здравствуй!

— Ну как дела с писаниной?

— Никак. Плохо идет дело.

— Почему?

— Материала мало.

— А ты папку с приказами у Фирсова взял?

— Да. А что там есть?

— А, может, тебе сюда подъехать? И материал для «Правды» подберешь, и с книжкой посидим? А? Ну я тебе еще буду звонить. А насчет списка не беспокойся. Я сказал — будешь, значит — будешь.

— Звони.

Днем занимался подготовкой юбилейного номера (день Красной Армии), говорил с зашедшим Ардаматским, доделывал передовку «Сталинские стипендии в ВУЗах».

Вечером позвонил Коккинаки. Подошла Валентина Андреевна.

— Вовка, иди, тебя Лазарь зовет.

— Не пойду. Спроси — что хочет?

— Позовите, по делу.

Басит:

— Ну что?

— Ты давно знатный стал?

— Нет, я не потому. Партнера нет, так я думаю: может, если не подойду, так ты приедешь? А, езжай! Зина дома?

— Я из редакции. Володя, надо статью к 50-тилетию Молотова о встречах.

— Неужели он такой молодой?

— Да вот, так получилось.

— Ну, приезжай.

— Со стенографисткой?

— Нет, один.

— Я голодный.

— Наскребем.

Приехал. Вал. Андреевна вышивает скатерть. Володька листает книжку «Торговцы смертью» (о пушечных королях запада — «Забавно, не читал?»). Сидит в кожаной блузе, кожаных штанах, черных унтах.

— Летал сегодня, что-то ты усталый?

— Нет, погода плохая, да и заседаловка заела. Вчера погодка лучше была.

— Летал?

— Одиннадцать раз. Смешно садился. Сел какой-то «Дуглас» и другой самолетишка. Тесно. Между ними метров 10, не больше. Мне выложили крест. А мне курить до смерти охота. Я подошел чистенько, хлопнулся у самого самого «Т» и проскочил между ними. Смеху было! Да ты садись, турка, обедать. Целый час из-за тебя суп греем. Водку будешь?

— Нет.

— А настойку от кашля?

— Лекарственную? Конечно буду!

— Будь здоров, не кашляй!

По радио дали Давыдову.

— Люблю я ее слушать. Держится хорошо, на мелочь не идет, а поет как… Вот и Барсова тоже… Это, знаешь, мастера. Не то, что Козловский.

Поговорили об опере. Очень любит «Князя Игоря». В остальных слушает хороши арии, очень любит хорошую эффектную постановку («Руслан», «Сусанин»).

Потолковали за финнов.

— Здорово, турки, дерутся! Упорный народ, воинственный.

Сыграли в преферанс.

— Писать будет?

— Нет, что ты! Давай в следующий раз. Знаешь, трудно писать. Встречался я с ним много, но все встречи кончались хозяином.

Перед уходом показал пачку писем: