Читаем без скачивания Курганские - Валерий Карышев

Оперативник стал подсчитывать деньги, лежащие у меня в бумажнике. Тут я вспомнил, что под кроватью у меня лежит коробка из-под обуви, набитая деньгами, привезенная с рынка… «Все, – тю-тю мои денежки, – подумал я. – Сейчас они и коробочку найдут!» Но оперативники даже не приблизились к коробке.

Через несколько минут на меня надели наручники и повезли на допрос.

– А куда вы меня везете? – спросил я.

– В Центральный округ, допрашивать, – ответил Кузьмичев.

Когда меня усадили в машину, рядом со мной сел Кузьмичев. Он традиционно надел один наручник на мою руку, второй – на свою. Всю дорогу мы молчали. Я гадал, куда меня везут. Три варианта – на Петровку, где находился МУР, на Шаболовку, где московский РУОП, а могли отвезти и на Лубянку, где находилась ФСБ. Но машина направилась в сторону Петровки. Неожиданно мы свернули направо и поехали в сторону. Странно, куда же мы едем? Ясно, не на Петровку…

Вскоре машина пересекла Октябрьскую площадь, и мы въехали на Шаболовку. Знакомый адресок – Шаболовка, 6, московский РУОП…

Машина остановилась. Кузьмичев сказал:

– Выходи!

Я вышел из машины. Войдя в небольшой дворик, мы направились к трехэтажному зданию. Я знал уже, что здание московского РУОПа в коммунистический период принадлежало Октябрьскому райкому КПСС. Затем там сидели какие-то коммерческие структуры, а в настоящее время работает РУОП. Проводив мимо дежурного милиционера на первом этаже, сидящего около небольшого столика, меня оставили у первой двери. Кузьмичев застегнул на моей руке второй наручник:

– Ты пока постой тут поскучай, мы тебя позовем. – И вошел в первую комнату.

Я оглянулся. Уже было около десяти вечера, народу вокруг не было, только милиционер одиноко стоял у стола. Сзади него находились стеклянные двери, которые легко открывались. Я оглянулся назад. Коридор был пуст. «Так, – подумал я, – а если попробовать сбежать? В конце концов, я милиционера наручниками отшвырну… Шанс есть! И я свободен! Никого ведь нет вокруг! А если это сделано специально, чтобы я побежал, а они в это время вскочат и начнут стрелять, а потом скажут – попытка к бегству… Что же делать?»

Неожиданно из ближней двери вышел оперативник в темных брюках и такой же темной рубашке, перепоясанный специальной кобурой, из которой торчал «макаров». Он обратился к дежурному:

– Иди скажи этим гаврикам, чтобы хотя бы машину выключили!

– А что такое? – удивился милиционер.

– Да они сидят ждут, а выхлопные газы из машины прямо к нам в окно! Мы же задыхаемся!

Дежурный вышел и что-то крикнул сидящим в машине. Оттуда вылезли несколько оперативников. «Слава богу, – подумал я с облегчением, – что я не поддался этому соблазну, не побежал! Сейчас бы выскочил – и сразу тепленьким к ним! Меня тут же и пристрелили бы…»

Наконец в дверях появился Кузьмичев.

– Олег, заходи, – сказал он и пропустил меня в комнату.

Я вошел. Это было что-то типа фотолаборатории. Меня поставили к стене и стали фотографировать – сначала анфас, потом в профиль, на фоне специальной длинной линейки, которая показывала мой рост. Дали в руки табличку, где уже были набраны мои фамилия, имя, стоял какой-то номер.

Затем другой оперативник взял видеокамеру и стал меня снимать, заставляя поворачиваться. После этой процедуры с меня сняли отпечатки пальцев. Пальцы стали грязными. Мне бросили какую-то серую тряпку:

– На, вытрись!

Но после того, как я потер свои пальцы этой тряпкой, мои ладони стали черными.

– Ну что, Олег, процедура закончена, теперь пойдем на разговор, – сказал Кузьмичев и вытолкнул меня в коридор.

Мы поднялись на второй этаж. Остановились перед дверью, на которой висела табличка с номером какого-то отдела. Все отделы там были обозначены лишь цифрами – пятый, шестой, седьмой и так далее. Нумерация отделов говорила об их секретности. «Интересно, какой же номер отдела, где меня будут допрашивать? – думал я. – Может, по нему я что-то вычислю… Хотя что гадать, все равно будут задавать конкретные вопросы, и выяснится, чего от меня хотят…»

– Итак, – сказал Кузьмичев, – хочу сразу тебе сказать, что сейчас между нами просто беседа, разговор по душам. Никакого протокола мы вести не будем, потому что завтра тебя будет допрашивать следователь, и он будет вести протоколы.

– Завтра же суббота, – уточнил я.

– Да, действительно, суббота, – улыбнулся Кузьмичев, – но, учитывая особую опасность вашей банды, в субботу мы вынуждены будем работать с тобой и с твоими людьми.

– Я не знаю, о чем вы говорите.

– Сейчас узнаешь. Итак, меня интересует вот что. Скажи мне, пожалуйста, просто ради любопытства, – Кузьмичев придвинул свой стул ближе ко мне, – что вы хотели на рынке сделать? – И он назвал рынок. – Какие проблемы решить?

После первого же вопроса мне все стало ясно. Значит, Сашка все же ничего не сказал.

– О ком вы говорите, я не понимаю…

– Ну как же? О твоем земляке, Александре, который находится в розыске. Ты, надеюсь, в курсе, что он задержан и тяжело ранен? Кстати, он во всем признался.

– Но если он признался, зачем же вы меня спрашиваете?

– Мы обязаны тебя допросить, хотя бы для уточнения фактов, которые он нам выдал.

– Вы задавайте конкретные вопросы, – сказал я, – на которые я буду отвечать. Ничего лишнего рассказывать вам не буду, потому что ничего лишнего нет.

– Послушай, – неожиданно обратился ко мне Кузьмичев, – ты видел, мы тебя снимали на «трубу»?

– На какую трубу?

– На видеокамеру. Ты что, хочешь, чтобы мы тебя завтра по телевизору показали, во всех передачах? Чтобы на тебя сразу много пострадавших заявы написали? Ты этого хочешь? Ты хочешь, чтобы твое уголовное дело было напичкано множеством эпизодов? Ради бога, мы это обеспечим!

– Что вы предлагаете?

– Мы предлагаем тебе написать чистосердечное признание, и ты пойдешь только по одному эпизоду. Хочешь – наркотики, хочешь – оружие, – сказал Кузьмичев.

– Какое оружие, какие наркотики? Вы же у меня ничего не нашли!

– Это же не значит, что мы и при повторном обыске ничего не найдем…

– А какое право вы имеете проводить повторный обыск, если меня задержали?

– Ну это уже наши проблемы, – усмехнулся Кузьмичев. – Есть у нас такая возможность. Ну, решай!

– Ничего я говорить не буду, – сказал я. – За мной ничего нет.

– Зря ты так считаешь, – сказал Кузьмичев, подойдя к небольшому столику, на котором стоял видеомонитор. – Смотри, что мы тебе покажем! – Он включил запись. Я увидел лежащего на больничной койке под капельницей перевязанного человека. Это был Сашка. Он слабым голосом говорил: «Я, такой-то, признаюсь в совершении преступлений и убийстве вора в законе Грома, уголовного авторитета Барона, а также… – и назвал еще какую-то фамилию. – Все эти убийства совершены мною».

Кузьмичев нажал на кнопку. Запись остановилась.

– Вот видишь, твой приятель и сообщник уже во всем признался!

Я понимал – если они показали мне не всю пленку, значит, кроме этого признания, больше ничего у них нет, а тем более обо мне в записи не упоминалось.

– Я не знаю никакого сообщника, и этого человека я вижу впервые.

– Здравствуйте! Вы же с ним из одного города!

– Ну и что? Мало ли моих земляков по Москве ходит! Теперь что, за каждого карманника, вами пойманного, вы меня дергать будете, если он моим земляком окажется? – съязвил я.

– Хорошо, не хочешь говорить нормально – будем ненормально, – раздраженно проговорил Кузьмичев. – Сюда через некоторое время доставят твою жену, Олесю.

Меня бросило в жар: при чем тут Олеся?! Как они ее нашли?

– Но она ведь уехала!

– А мы ее уже нашли, по старому домашнему адресу. Мы будем ее допрашивать. Причем, Олег, допрашивать будем очень подробно, – подчеркнул Кузьмичев. – Если ты – кадр более или менее подготовленный, ведь это твоя профессия, – то ее, я думаю, мы разведем в три минуты. Ну что, будешь говорить?

– Я хочу в камеру, ни на какие вопросы отвечать больше не буду.

– Ладно, в камеру так в камеру! – согласился Кузьмичев.

Через несколько минут меня уже закрыли в одиночной камере, расположенной в подвале этого здания.

Я стал соображать: неужели они действительно привезут Олесю?

Через час меня вновь вытащили из камеры на допрос к Кузьмичеву. Но на сей раз – почему-то на третий этаж. Я вошел в комнату и остолбенел. За столом сидела Олеся, заплаканная, держа в руках носовой платок. Увидев меня, она воскликнула:

– Олежек, любимый! Я люблю тебя! Как ты? Тебя тут не били?!

– Успокойся, Олеся, – ответил я, – все в порядке. Никто меня не трогал.

– Так, все! Мне это лирическое отступление не нужно! – жестко проговорил Кузьмичев. – Выведите гражданку!

Оперативник вывел Олесю из кабинета. По настроению Кузьмичева я понял, что она ничего не сказала.

– Ну что, садись, – кивнул Кузьмичев на стул. – Давай продолжим разговор.