Читаем без скачивания Лондон. Прогулки по столице мира - Генри Мортон

— У пожарных было много работы, и они очень уставали, — пояснила миссис Роуэл. — Отдохнуть и некогда, и негде, а у нас всегда были наготове чай, кофе, какао и вообще все, что мы тогда могли раздобыть. Знаете, порой мы очень неплохо проводили время. Даже устраивали музыкальные вечера во время налетов!

Если уж призрак старого Сэма Джонсона когда-либо и возвращался в Лондон, это произошло именно в те времена. Впрочем, как ни странно, ни один пожарник не сообщал, что ему пришлось столкнуться на лестнице с дородным джентльменом или что кто-то предложил сменить его на посту и при этом назвал «сэром».

— Доктор Джонсон, несомненно, был мужественным человеком, — сказал я, — и его вряд ли напугали бы те испытания, которые вы выдержали.

— Напугали бы моего милого старика? — возмутилась миссис Роуэл. — Ну уж нет! Для того чтобы напугать доктора Сэмюела Джонсона, потребовалось бы нечто большее, чем какой-то там фугас.

Вот тогда я понял, что разговариваю с истинной поклонницей Джонсона.

Потом мы побродили с ней по симпатичному старинному дому. В комнате нижнего этажа стоит книжный шкаф-секретер из красного дерева, принадлежавший миссис Элизабет Картер и обезображенный следами шрапнели. В другой комнате хранится локон Джонсона — шелковистый и рыжеватый, слегка тронутый сединой.

— Мой милый старик, — повторила миссис Роуэл, не сводя взгляда с локона.

Затем мы увидели «чайный сервиз» миссис Трейлс — ее подарок Джонсону. В сервиз входят две чашки, заварочный чайник, сахарница и кувшинчик для молока. Думаю, что после смерти Джонсона в 1784 году им ни разу не пользовались.

Здесь есть одна интересная картина, которую приписывают Рейнольдсу. На ней изображен чернокожий слуга Джонсона по имени Фрэнк Барбер. Он был рабом на Ямайке, получил свободу в 1752 году и стал слугой Джонсона. Барбер верой и правдой служил Джонсону почти тридцать два года, вплоть до кончины своего хозяина.

Из окон гостиной доктора Джонсона открывается ужаснейший вид. Все старые дома Феттер-лейн исчезли, вместо них видны курганы щебня, покрытые сорняками и высокой бирючиной. Ступени ведут в подвалы, многие из которых впервые за несколько столетий оказались на свету. Прямо напротив дома Джонсона находится резервуар для питьевой воды, ныне превратившийся в гнездовье уток. По словам миссис Роуэл, эти утки ухитрились в самом центре Лондона выкормить не один выводок утят. Джонсон, частенько покупавший птичье мясо для кошки, наверняка распространил бы свою «монументальную доброту» и на этих птиц.

Люди со всего света приезжают посмотреть на дом Джонсона. Некоторые из них знают о Джонсоне больше, чем он сам о себе знал. Другие приходят сюда просто потому, что это одна из городских достопримечательностей.

Думаю, что из всех многочисленных лондонских домов Джонсона именно дому на Гау-сквер мы отдаем предпочтение, когда испытываем желание пройтись по джонсоновским местам. Ведь как раз тут обнищавший тридцатидевятилетний писака приступил к своему знаменитому «Словарю», который и принес ему славу.

На верхнем этаже шестеро подручных многие годы занимались пополнением лексикона и подбором ссылок, а внизу располагались жилые помещения, где обитали Джонсон и его жена Люси, вдова мануфактурщика из Мидленда. Внешне этот союз выглядел нелепо: огромный импульсивный доктор, резкий в движениях, вечно мучимый сомнениями и что-то бормочущий себе под нос — и его пожилая, на двадцать лет старше мужа супруга, о которой Гаррик довольно резко сообщает: «Она отличалась общей дородностью и необыкновенно пышной грудью, а ее пухлые ярко-красные щеки свидетельствовали о злоупотреблении косметикой и чрезмерном пристрастии к сердечным каплям». Анна Сьюард характеризовала ее как обладательницу «совершенно неподобающего девичьего легкомыслия и отвратительного жеманства». От миссис Трейл мы узнаем, что Люси была блондинкой, волосы которой «напоминали волосы ребенка». Она хотела перекрасить их в черный цвет, но воздержалась, поддавшись уговорам своего обожаемого Сэмюела. Разорившийся друг Джонсона доктор Роберт Леветт говаривал, что миссис Джонсон была пьяницей и увлекалась опиумом, который в восемнадцатом веке употребляли для поднятия тонуса, точно так же, как в наши дни употребляют аспирин. Даже если это правда (есть подозрения, что Леветт сознательно оклеветал бедную женщину), Джонсон все равно души не чаял в своей Люси. Она умерла в шестьдесят три года; Джонсону тогда исполнилось сорок три. Ее кончина на какое-то время полностью выбила его из колеи, и он до конца жизни оплакивал свою «милую Тетти».

В этом доме он написал пьесу «Айрин», поставленную Гарриком в «Друри-Лейн». В повседневной жизни Джонсон был ужасно неопрятным человеком, его одежду покрывала пыль, чулки вечно сползали, пышный старомодный парик изобиловал подпалинами от прикроватных свечей. По случаю премьеры он, полагая, что драматург должен выглядеть модно, вырядился в алый жилет с золотым шнуром и сидел в ложе, положив перед собой шляпу с золотым шитьем. Это была единственная его уступка соображениям приличия; надо, конечно же, отдать должное Трейлам, которые следили за костюмами Джонсона и приводили их в порядок перед зваными обедами.

На Гау-сквер Джонсон начал работу над «Рамблером». Он садился за работу дважды в неделю и трудился в течение двух лет. Именно в этом доме он написал и свое знаменитое письмо лорду Честерфилду. Возможно, здесь и умерла его «милая Тетти», кончина которой привела доктора в отчаяние[13].

Джонсон покинул Гау-сквер за четыре года до того, как началась его весьма плодотворная дружба с Босуэллом. Когда они познакомились, Джонсону было пятьдесят четыре года, он уже был знаменит и носил прозвище Великого Хана Литературы. Что касается Босуэлла, тому едва исполнилось двадцать три года. Оба принадлежали к ярко выраженному невротическому типу. Босуэлл отличался пристрастием к алкоголю, а вот случай Джонсона — до сих пор непроясненная совокупность скрытых комплексов и неврозов. Некоторые убеждены в том, что Джонсон и Босуэлл никогда не расставались, однако на самом деле за все время многолетнего приятельства, то есть двадцать один год, они встречались крайне редко. Обычно Босуэлл находился в своем шотландском имении, а его выезды в Лондон были чем-то вроде каникул, или, как он их называл, «увеселительных прогулок». Крокер подсчитал, что, если исключить совместную поездку на Гебриды, Босуэлл провел рядом с Джонсоном всего сто восемьдесят дней. Он явно не тратил время понапрасну.

Джонсону и Босуэллу посвящена масса литературы, но одна книга о них до сих пор не написана. Думаю, ее автором мог бы стать врач соответствующего профиля. Эта книга могла бы пролить свет на любовь Джонсона к «милой Тетти» и последующую привязанность к хрупкой миссис Трейл. Босуэлл вне всяких сомнений написал лучшую биографию Джонсона, которая к тому же является одной из самых увлекательных на свете книг, но все же в Джонсоне было много такого, чего Босуэлл не сумел увидеть и постичь.