Читаем без скачивания Последний роман Владимира Высоцкого - Юрий Сушко

«Я его очень любила, – признавалась она. – И я думаю, что, конечно, ему помогала. Не писать, конечно, – это не моя сфера. Но иметь хорошую жизнь (ну, по моим возможностям), чтобы он мог работать спокойно… Я старалась предугадать, опередить его желания. У меня характер все-таки попроще, чисто по-женски более пластичный. К тому же у него в голове было больше, чем у меня, так что прислушаться к его мнению было не зазорно… Он был больше, чем просто муж».

Марина напрасно скромничала, говоря, что не помогала Высоцкому писать. Без нее не родились бы у поэта прекрасные строки: «Нет рядом никого, как ни дыши…», «Это время глядело единственной женщиной рядом…», «Не сравнил бы я любую с тобой, хоть казни меня, расстреливай! Посмотри, как я любуюсь тобой, как мадонной Рафаэлевой!..», «Кровиночка моя и половинка!..», «Я жду письма… Мне все про тебя интересно…», «Люблю тебя сейчас, не тайно – напоказ!..», «Не видел я любой другой руки, которая бы так меня ласкала…», «Ты – это ты!».

И так далее – до бесконечности.

Правда, находились и оппоненты, которые самоуверенно полагали, что не стоит в поэзии верить конкретике, и Высоцкий писал не о ней вовсе, а о чем-то, что ему мерещилось… Его, дескать, привлек некий романтический флер, как же, жена – француженка! Но даже Валерий Золотухин, высмеивая тех, кто пытался представить роман Высоцкого и Влади эдаким мезальянсом, писал: «Что за ерунда! Лучшим подтверждением Володиных чувств является его любовная лирика. Глядя в потолок, ничего не испытывая, человек вряд ли напишет: «Двенадцать лет тобой храним…» Стихи – они всегда идут от сердца, из души».

Именно Влади мы обязаны тем, что узнали Льюиса Кэрролла в интерпретации Высоцкого. Поэт и знать не знал ничего про «Алису…» и, когда ему предложили принять участие в создании дискоспектакля, удивился: «При чем тут я?..» Но именно Марина сумела настоять и убедить Владимира взяться за эту работу.

Она гордилась тем, что была первым слушателем большинства его песен: «Были тексты, которые очень долго не материализовывались, но он о них думал. Я чувствовала, как они рождаются… Вдруг он вставал ночью и, стоя, писал там на бумажке какие-то обрывки, и из этого рождалась песня через какое-то время. Ему нужно было записать то, что у него в голове было. Я всегда была первый зритель или слушатель. Он очень любил, когда работал, чтобы я лежала на диване, около стола. Я засыпала, конечно. Он меня будил, пел. Я снова спала…»

Марине, обладавшей изумительным природным женским чутьем, удалось точно угадать неизбывную тягу Владимира к странствиям, перемене мест. Хотя, отвечая на вопрос «Ваше представление о счастье?», он говорил: «Счастье – это путешествие, необязательно из мира в мир. Это путешествие может быть в душу другого человека… И не одному, а с человеком, которого ты любишь. Может быть, какие-то поездки, но вдвоем с человеком, которого ты любишь, мнением которого ты дорожишь». Но она справедливо считала, что «помогла ему увидеть мир, который он, конечно, не мог бы открыть без меня… И Володя мне так много дал и открыл…»

Самое главное – он открыл ей свою любимую, а порой ненавидимую родину-мачеху, которая, втайне обожая своего непутевого сына, так больно его принародно пинала.

Высоцкий нуждался в постоянном присутствии Марины, он тянул ее за собой на съемки, в гастрольные поездки, в невиданные ею прежде края. А ее приводило в восторг, как ее Володю встречают, как радуются, как ему аплодируют, как его любят и всегда ждут. Она рассказывала: «Володя старался показать мне как можно больше всего из того, что он любил, что было ему дорого… Он очень любил Москву, и хорошо знал ее. Не традиционные достопримечательности, которые всегда показывают приезжим, а именно город, где он родился, вырос, учился, работал. Со всякими заповедными уголками, чем-то близкими и дорогими ему… Мы очень любили вечерами бродить по московским улицам. И что больше всего меня поражало, изумляло, покоряло: чуть ли не из каждого окна слышны были Володины песни…»

Она считала, им повезло, что они оба были знаменитыми. Но у них не было борьбы за первенство, они были на равных. «А в смысле власти в паре, – открывала секрет Марина, – я его все-таки держала немного в руках. Как все бабы, в общем, когда мужик такой шальной, нужно держать его в руках…»

– Марин, собирайся поживее! Завтра едем в Белоруссию! – не давая опомниться, он обрушил на нее свои новые планы. – Я – в отпуске, ты свои фестивальные дела уже завершила, ведь так?..

Она кивнула.

– Ну вот и прекрасно! – Он прямо по-детски радовался. – Витя Туров там, где-то в лесах, снимает фильм «Сыновья уходят в бой». Я ему уже звонил, он ждет. Ты такой красоты сроду не видела, клянусь! А я ему заодно новые песни привезу… Поехали?

– Конечно.

«Встретил я их в Барановичах и привез на озеро Свитязь, под Новогрудком, где проходили съемки, – вспоминал Туров. – Оставил одних погулять в лесу вдоль озера. А было воскресенье, из Барановичей и Новогрудка понаехало много отдыхающих. И вот ко мне прибегает художник Женя Ганкин и кричит: «Там бить собираются Высоцкого и Влади!»

После картины «Служили два товарища» у народа укоренилось мнение, что Высоцкий – бывший белогвардеец, со шрамом на лице, огромного роста и прочее… А тут… Плюс Марина в своем обыкновенном сарафанчике, поношенных босоножках и с волосами, собранными в пучок. Местные франтихи с пышными прическами выглядели куда более эффектнее. Словом, никак эта парочка не тянула на звезд. Вот и заподозрили люди, что они самозванцы. Чуть не отколотили…»

Любуясь белорусскими красотами, Марина тем не менее зорко наблюдала за всем, что происходило вокруг. Однажды обратила внимание на довольно симпатичную молодую женщину, которая не отводила глаз от ее Володи.

– Кто такая?

– Моя жена, Оля Лысенко, актриса, – представил ее Туров.

Марина изобразила искреннюю радость. Но интуитивно почувствовала: а девочка-то влюблена…

Вскоре Высоцкий (уже один) вновь нагрянул в съемочную группу Турова. Отработал свой эпизод. Записал новые песни. Когда работа закончилась, Ольга сама вызвалась отвезти Высоцкого на вокзал.

«Выехали мы рано и почти весь путь ехали молча, – вспоминала она. – Володя был с гитарой. Вдруг Высоцкий попросил остановить наш студийный УАЗик, вышел из машины: «Послушайте, я сейчас песню сочинил». Это была «Песня о земле». После строк «Кто сказал, что земля умерла…» у меня просто сердце упало, не знаю, что на меня нашло.

А дальше пошло какое-то наваждение. Стоило ему появиться у нас в Минске, первое, что он делал, так это начинал петь эту песню. При этом прямо сверлил своим коротким взглядом. От его пения нервы мои напрягались, меня начинало трясти, я чувствовала, что душе моей больно, больно.