Читаем без скачивания Одержимый - Владимир Санин

– Даже подумываю, не пора ли списаться, – признался я.

– Де-ла… – протянул Чернышев. – Материальчик собрал – второй сорт? Не дадут Знака качества?

– Скорее дадут по шапке, – неуклюже сострил я.

– Кто же в этом виноват? – Чернышев изобразил на лице чрезвычайную работу мысли и, озаренный, хлопнул ладонью по колену. – Бьюсь об заклад – однообразное, недостаточно калорийное питание! Говорил же я Любе – икры и балыка бери побольше, а она… Неужто не угадал? Ладно. Чернышев виноват?

– В значительной мере.

– Ай-ай, как подвел, – сокрушенно пробормотал Чернышев и вдруг уставился на меня острым взглядом. – А как бы ты поступил на моем месте? Ну?

Я промолчал.

– Боишься оскорбить? – с вызовом, теперь уже без всякого глумления спросил он. – А ты не бойся, если уж сама Маша… одним словом, тебе разрешается. Ну? Разочарован?

– Да.

– Тем, что Чернышев поднял ручки кверху?

– Да.

– А почему, не знаешь?

– Вы не пожелали со мной объясниться.

– Верно, – мрачно подтвердил Чернышева, – не пожелал. А теперь уж все равно скажу. Мне, Паша, до пенсии четырнадцать лет; иной раз приснится, что остался без моря, – ночь ко всем, чертям, я без моря не могу, Паша. Отбери у меня «Дежнева» – и приходи на капитанское кладбище с большущим букетом, цветов. А Виктор Сергеич Корсаков грозился отобрать!

– Вы имеете в виду ту злосчастную радиограмму?

– От начальника, управления? Ерунда, кого-кого, а Чернышева он в обиду не даст! В тот самый вечер Корсаков имел со мной доверительную беседу. В гости пришел, чай пил, остроумно шутил, про семью свою рассказывал – ну, брата не надо, друг до гробовой доски! И между прочим, вскользь, этак совершенно случайно упомянул, что женат на родной сестре заместителя нашего министра, который что хошь для зятя сделает, любого капитана усадит за самый обшарпанный канцелярский стол – до пенсии бумаги регистрировать. Поверь, Паша, этот усадит – всесильный человек, захочет найти у Чернышева блоху, глазом не успеешь моргнуть, как найдет. Ну, как бы ты повел себя на моем месте? Не знаешь? То-то, сила солому ломит, получил по морде – облизнись и делай вид, что только о таком знаке внимания и мечтал…

– Так вот почему мы стреляем из пушки по воробьям…

– А вот это баранья чушь! – с живостью возразил Чернышев. – Очень важные вещи изучены, рекомендации правильные подготовлены… о том, как быстро надо уходить из зоны обледенения. Опять же Баландину от рыбаков низкий поклон, Ерофееву и Кудрейко… Не говори, много сделано… в пределах земной атмосферы, до космоса – это я, Паша, образно – руки у нас не дотянулись. Закончим экспедицию, благодарности получим, Виктор Сергеич монографию напишет и один экземплярчик – хочешь пари? – с дарственной надписью пришлет. Он теперь во мне души не чает – Виктор Сергеич, уж очень вы, говорит, Алексей Архипыч, умный и покладистый человек. Такие дела, Паша. Значит, надумал уходить?

– Меня тигроловы в тайгу приглашают, – невпопад сказал я.

Чернышев оживился:

– Ты про Лыкова напиши, он у нас крупный специалист по тиграм. Позапрошлым летом поехал на мотоцикле в тайгу, у него в деревне старики живут, и вдруг навстречу тигр – здесь они непуганые, наглые, знают, что заповедник. Антоныч брык в обморок, а тигр подошел, оттащил его в кусты и листьями забросал, сытый был, на завтра полакомиться оставил.

– Брехня, – сказал я.

– Я тоже так думаю, – кивнул Чернышев, – хотя Филя божится, что не брехня. Он следом ехал и очень удивился – мотоцикл валяется, а тут Лыков из кустов выполз, весь в листьях и это… помыться ему очень было необходимо. Так что, Паша, первым делом запасись двумя сменами белья, очень нужная вещь при охоте на тигра. Мы посмеялись, поговорили о том, о сем; Чернышев зевнул и взглянул на часы. Я встал и с тяжелым сердцем стал прощаться.

– Спасибо за все, Архипыч, пойду укладываться. Списываюсь.

– Да, да, – пробормотал Чернышев, делая вид, что пытается что-то вспомнить. – Тьфу ты, дьявол, забыл, я ведь хотел в ресторан тебя пригласить, столик обеспечен: друг директором работает.

– Сан Саныч? – усмехнулся я.

– Он, – не моргнув глазом, подтвердил Чернышев. – Посидим вчетвером, потравим, кваску медового попьем, а?

– С кем это?

Чернышев широко открыл глаза и дернул себя за нос.

– Как… разве не говорил, что они приехали? Ну, Маша с Инной?

Я вздохнул.

– Зачем?

– Инна будет выступать на судах по приглашению знатных рыбаков тралового флота. И Маша с ней, как эта… компаньонка, бесплатное приложение, тетку у себя поселила за дочками присматривать. Так что брейся, Паша, штаны утюжь и сапоги ваксой надраивай. Хочешь, «Шипру» дам? А то в ресторан всякую шантрапу не пускают. В девятнадцать ноль-ноль, договорились?

– Жаль, не смогу. – Я по возможности равнодушно зевнул. – Никите обещал вечером в шахматы сгонять.

– Раз обещал, то конечно. – Чернышев изобразил понимание. – Привет-то хоть передать?

– Непременно передайте, – попросил я, вставая. – Самый теплый, удачи, мол, и счастья.

– Садись. – Чернышев с обычной бесцеремонностью толкнул меня рукой в грудь. – Не строй из себя надутого индюка, Паша, я этого не люблю. Прочисти оба уха и внимай. Двум людям я верю, как самому себе, и один из этих двух – Мария Чернышева. Думаешь, моя бесовка только юбки с заманочками шить умеет да лещей на красную нитку ловить? Глаз у нее хороший, нашего брата насквозь видит, человека от хмыря в два счета умеет отличить – и ты ей показался. Ну, понравился, хотя и не пойму, что она в тебе увидела: тощий – штаны падают, грудь цыплячья и глаза телячьи.

– Спасибо, – с чувством сказал я.

– Носи на здоровье. А теперь слушай и каждое слово взвешивай, как ювелир камушки: как, по-твоему, почему Инна Крюкова, у которой этих приглашений вагон и маленькая тележка, именно сюда приезжает, не догадываешься?

Я промолчал.

– Взвесил? – Чернышев снова воткнул в меня пронзительный взгляд. – Слушай дальше: от мужа Инна ушла, уже десять дней как у Марии живет. Так что думай. В твой огород я залез не по своей охоте – приказано высшей инстанцией, понял? Все, можешь идти.

Я поднялся и побрел к двери, в голове у меня гудело.

– Постой! – рявкнул мне в спину Чернышев. – Придешь?

– Приду.

– Тогда вот что…

В каюту быстро, без стука вошел радист Лесота, самый важный и неприступный человек на судне. Он искоса взглянул на меня и сунул Чернышеву листок. Чернышев пробежал его глазами, крякнул, сделал знак Лесоте, и тот вышел.

– Застолье отменяется? – спросил я.

– Очень даже возможно, – пробурчал Чернышев, сбрасывая домашние тапочки и надевая сапоги. – Раньше не мог, петух длинноногий!