Читаем без скачивания Убить миротворца - Дмитрий Володихин

От очередного посещения Обожаемой осталось у Дмитрия непривычное двойное послевкусие: если пробовать его напрямую, то горькое, но если прикасаться к нему со скользящей извращенной нежностью, то сладкое. Поделится им с Падмой, когда тот явится, или с двойником? Именно они вели с ним самые откровенные разговоры в жизни, они вызывали трепетное желание стать объектом допроса. Падма ткал узелки на самой изнанке его биографии, а Виктор носился сумасшедшим светлячком на головой… Ни с родителями, ни с Пряхиной Сомов не мог, да и не стремился открываться по-настоящему; и Падму, и Виктора он боялся до дрожи; но именно им хотел бы доверить свои маленькие тайны. Хотел и не решался…

Но горечь, пожалуй, стилистически соответствовала их фантастическим беседам с «близнецом». Ее можно было предъявить… как-нибудь вскользь.

— Витя… Не поговорить ли нам сегодня о женщинах? Как там… у вас… с ними?

— Обычно, — усмехнулся двойник, — они есть.

— Есть! Ты говоришь — есть! Конечно, есть. Но проблемы, происходящие от их власти, тоже, наверное, присутствуют?

— Власти? Проблемы?

По лицу было видно: у «близнеца» не осталось сил даже как следует задуматься на вопросом. Он проскочил над ним, подобно водомерке, носящейся по водной плоскости над рыбами и водорослями. Сомов на минуту задумался.

— Что же, если ты не против, я расскажу… Обозначу существующие неприятности.

— Ладно, слушаю тебя, брат.

— С чего бы начать… Витя, давай начнем с главного. У кого власть? У женщин. В выборных органах их большинство. Если не лжет статистика, то более семидесяти процентов на уровне риджн’ов и семьдесят пять на уровне всей Федерации. Еще пять-семь процентов приходится на существ, которых иногда сложно назвать… которые не очень похожи… — по традиции даже самый простецкий и безобидный разговор с двойником выкинул опасное коленце, — ээ… официально их зовут гандикаперы… одним словом, их тело не идентично человеческому и порой не несет признаков пола…

— Клоны? У вас вроде бы запрещено… Мутанты?

— Всего понемножку… гандикаперы их принято называть. Называй их так. Я мог бы поподробнее остановиться на них потом. А сейчас продолжу тему ээ…

— Баб.

— Собственно, да. Так вот, сам видишь, как мало места оставлено мужчинам для участия в законодательной власти. В администрации нас чуть больше, но общее преобладание опять-таки не за нами. А суды! Вот уже сорок лет как судьями и прокурорами могут быть только женщины. За мужчинами остался незначительный сектор адвокатуры, но и там их теснят. Почти все высшие офицеры силовых органов и а том числе гражданской милиции — женщины. Женщины быстрее продвигаются по службе в любом ведомстве. У женщин больше премиальных, которые выплачиваются сверх жалования, но по размеру нередко его перекрывают. Они располагают четырьмя дополнительными днями отдыха каждый месяц… В искусстве творец-мужчина вызывает недоверие и плохо скрываемые насмешки. «Как все это неуклюже, поспешно и по-мужски нелепо…» В конце концов, есть и чисто психологическая сторона дела. Видишь ли, они просто-напросто подавляют нас. Эта вечная самоуверенность, этот комплекс превосходства, эта показная неуязвимость, это неумеренная жажда властвовать! Порой с одной-то женщиной невероятно трудно ужиться… а когда все они вокруг тебя — подобие высших существ, каких-нибудь перворожденных, становится очень некомфортно. Прости, даже в чисто интимных вопросах… время от времени… Впрочем, я не должен так говорить. По большому счету, это не только неправильно, но и безответственно… Но… мне не с кем больше про… про…

— Опять же баб.

— Нда-да… Сущность проблемы относится скорее к философии, чем к социологии… Вот уже полтора столетия… или даже больше… две разных цивилизации пытаются как-то ужиться: мужская и женская. Не знаю, как было до того, но на протяжении этих полутора веков велась настоящая война, в которой мужчины отвечали одним ударом на десяток женских. И мы проиграли. Мы проиграли, Витя, как ни печально. Мы — под, они — над. Они… какая-то более молодая… и энергичная что ли… раса. Мы старше, печальнее и опустошеннее. Мы даже не уверены в собственной необходимости. Они видят смысл жизни… — в самой жизни. А мы не видим никакого смысла… Вообще никакого. Конечно же, постоянное совершенствование нашего общества, которое при наших отдаленных потомках приведет к…

— Пропусти.

— Но мы обязаны так думать. Любой ответственный человек, вне зависимости от половой принадлежности…

— Пропусти.

— Как скажешь. В целом, они, женщины, непреодолимо сильно отличаются от нас. Они, если, здраво рассуждать, чужие. И как чужие не могут не относиться к нам враждебно. Пока еще они не прочь использовать нас. Но когда-нибудь это желание в них угаснет. Возможно, лет через двадцать или тридцать женщины подсчитают все издержки, связанные с нашим существованием и примут совершенно законное и юридически обоснованное решение об ампутации такого атавизма, как мы. Технически не столь уж трудно выполнить такую операцию. Отсечь ненужное. Лишнее. Избавиться от хлопот, досаждавших целую вечность.

— Что ж вы себя так мало любите? И совсем не уважаете?

— За что нас уважать, Витя? Мы побежденные. Мы самые настоящие классические побежденные. И все поголовно испытываем ненависть к победителям пополам с презрением к самим себе, нашим неудачникам-предкам и нашим обреченным потомкам. Мы желаем иметь наследников-мальчиков, но… испытываем облегчение, когда рождаются на свет девочки. Им будет легче на этом свете… За что нас любить? Если бы в нас была сила, мы любили бы себя. Но как быть сильным, когда подняться могут только слабые?

Тут неожиданно сработал предохранительный клапан, защищающий Сомова от опасных словоизвержений. Сработал с необыкновенным опозданием. Как обычно. «Близнец» неизъяснимо легко приводил все отлаженные механизмы психологической защиты Дмитрия в состояние полной дезорганизации. Заставлял злиться, спорить, проявлять неуместное любопытство и столь же неуместную доверительность… На сегодня Дмитрий успел наболтать столько, что любому психоаналитику материала хватило бы для самых радикальных выводов. Лучше не думать об этом. Лучше даже не задумываться. Квалифицированная половая ксенофобия. Ни один горожанин с таким долго не живет…

Привычный страх ледяным пальцем прошелся по внутренностям. Нет. Поздно. Останавливаться следовало намного раньше. Теперь либо все кончено, либо… он как-нибудь проскочит. Не заметят. Не отфиксируют. Ведь не могут же они фиксировать абсолютно все. Определенно, не могут. Должны оставаться хоть какие-то щелочки. Невозможно просмотреть и прослушать все источники информации за все время. А тут всего-навсего жилая кубатура транспортника средней руки… правда, члена Братства, но, скорее, какого-то жалкого недочлена…

Дмитрий, наконец взял себя в руки. Неоспоримый факт: вычеркнуть все сказанное не представляется возможным; следовательно, надо довести беседу до конца. Иначе в ней не останется ни грана пользы.

— Я рассказал все как есть… лучше ли у вас? Надеюсь, в твоем мире у мужской цивилизации большая жизненная территория?

Двойник вместо ответа хмыкнул, пожал плечами, усталым движением пригладил волосы. Глаза его выражали неуютное удивление.

— Витя, боюсь показаться назойливым или даже глуповатым, но мне не верится, что у вас этот вопрос не стоит. Если возможно, если я не прикасаюсь к твоим эмоциональным резонаторам, просто ответь: кто у вас наверху?

— Не знаю, Дима. Удивляюсь я твоим словам. Какая-то мешанина. Не разбери-пойми. Как мы живем? Да мы живем совершенно обыкновенно. Просто живем рядом. Женщины с нами рядом, мы с женщинами. Кто у нас наверху? Да никто, наверное. В семье — понятно, чья возьмет, тот и сверху. Но такая круговерть, она в виде исключения. Говорить-то противно. У нас не любят двух вещей: нестойких семей, а еще когда муж и жена за власть между собой дерутся. Я вообще-то монархист. То есть, всему должен быть один хозяин, а не свора вороватых козлов в огороде… Но по семейным делам я республиканец. Пускай вдвоем разбираются. И мы с Катенькой моей тоже вроде бы в республике живем… Она по одним делам за старшего, я по другим… На Терре вообще не принято со звоном и гамом разбираться кто выше, — на таких дел мастеров косо смотрят. Не знаю, как тебе еще объяснить, все какая-то ерунда получается… Ты чушь плетешь, и я, видишь, от тебя заразился… В общем, как-то вопрос не стоит… просто живем. Как-то и так все хорошо…

— А, допустим в других местах… странах… не знаю, как сказать… в твоем «русском мире», до сих верю в него лишь наполовину… извини…

— Да что там! Я сам в твою пошлую Федерацию едва-едва поверил… В других государствах? Дай подумать… — Виктор погрузился в молчание и закрыл глаза. Дмитрий не знал, до какой степени болели у «близнеца» веки, до какой степени отяжелела его голова, до какой степени виски требуют подушки… Он лишь видел: Вите приходится удерживать себя на грани сна настоящим остервенением воли. И не желал прерывать беседу: раз двойник явился, пусть говорит, пусть рассказывает свои сказки… или не сказки? не могут они быть не-сказками… Иначе разум его ведает, зачем он здесь, этот двойник!