Читаем без скачивания Убить миротворца - Дмитрий Володихин

Такова горькая истина. Четыре миллиарда не-вполне-людей на планете Земля.

…На весь Зарайский дистрикт полагалось две станции монорельса. Первую, «Зарайск-заповедник» он пропустил. Маленькая зона отдыха, анклав Москвы, окруженный плотью рустики. Дмитрий сошел на второй — «Зарайск-центр». Тут на строго охраняемом пятачке были собраны администрация, экологический контроль, склады, казармы и станция снабжения. Покидая терминал, Сомов тревожно огляделся. Ему очень не хотелось приехать сюда в день вспомошествования. Говорят, десятки тысяч местных беспорядочно роятся по таким дням у окошек снабженцев, устраивают свалки, доходит до смертоубийства… Не стоит даже визуально соприкасаться с темной человеческой тучей, у которой подобная аура. Благо, царило затишье. Никаких гостей.

Здесь все было старым. Постройки из древнего пластикета с облупившейся лаковой пленкой, из бетона и даже, кое-где, — из дерева. Идеальной чистоты и стерильности он и не ожидал тут увидеть, но такое! Неубранные собачьи какашки… да все ли домашние животные тут освидетельствованы и официально зарегистрированы? Кажется, он видел даже курицу — разносчик всевозможных заболеваний… Ржавые контейнеры с консервами стояли прямо под открытым небом. Вонь от дешевых инсектицидов просто разрывала ноздри! Лужи грозили чудовищными радужными пятнами то ли технических масел, то ли топлива. А грунтовые дорожки с проросшей беспорядочными клочьями травой? Его ботинки моментально промокли. Офис экологического контроля помещался в странном здании. С некоторым содроганием Сомов понял: перестроенная церковь. Право, работать в условиях патогенной энергетики — нерасчетливое отношение к собственному здоровью. Лучше с понижением перейти в город, чем лечиться потом от расстройства всего и вся. Он не понимал этих людей. Может, энтузиасты? Тогда конечно…

Сомов почувствовал непобедимое омерзение. Во-первых, он уедет отсюда как можно скорее. Во-вторых, он постарается ни к чему не прикасаться. Жаль, что у него не было с собой перчаток… Возможно, кое-что из одежды понадобится потом выбросить, и лучше бы не скупиться при этом. Обувь — точно.

Офис администрации дистрикта стоял на вершине холма. Вдаль открывались бесконечные поля с высокой травой, и лишь на горизонте виднелась черная лента лесопосадки. Или просто леса? Ведь тут возможно всякое, даже дикий лес… Ниже по склону тянулась оборонительная линия. Единственное, пожалуй, что здесь постоянно обновляли, судя по состоянию краски и по некоторым техническим новинкам. Небесполезно иметь инженерное образование: понимаешь важные вещи без лишних слов. Чуть поодаль, за периметром, — какие-то старые развалины. Даже не развалины, а скорее, пустырь с битым кирпичом. Отправляясь в Зарайск, Сомов нашел в Сети его карту. Кажется, тут был какой-то кремль. Комментарий к карте: «Оборонительная постройка эпохи варварства». И какие-то там, разумеется церкви. Как водится…

Он сунул карточку в идентификатор, и автоматика подняла перед ним занавес из бронестекла. Офис произвел на Сомова приятное впечатление. Холл был уютно-стерилен.

Его ждали. Секретарша заговорила с Сомовым на женевском эсперанто, чуть портя его чистоту легким германским акцентом. Да, о визите мистера Сомова они осведомлены. Мистер Сомов весьма пунктуален. Мистер Мэйнард будет буквально через несколько минут. Присядьте, зи битте, то есть прошу вас. Сейчас я свяжусь с ним… Чай? Кофе? Сок? Чистая вода?

— Воды.

— С газом или без?

Он хотел оставить о себе впечатление правильно живущего человека.

— Без газа.

Видимо, нечасто бывали здесь гости из агломерации, если так привечают простого плановика-транспортника. Или, наоборот, часто? И местные научились на всякий случай бояться любого, даже самого незначительного чиновника…

Сомов полагал, что ему придется выдумывать нечто вроде «легенды», как в детективе. Но нет, не понадобилось. Все оказалось прозаичнее. В пятницу вечером ему прямо в кабинет принесли извещение от руководства о субботней командировке и официальное предписание, а также сообщили, мол, премиальные за сверхурочную работу уже переведены на его счет.

Мало что пугало Сомова на протяжении всей его жизни так же сильно, как размер этих самых премиальных.

…По коридору прошли двое. Первый, очень крупный мужчина и, кажется, немолодой, двигался уверенно, распространяя ауру твердости, несокрушимости. Нет, не пузан. Скорее, здоровяк. Говорил, догоняя, суетясь, второй, но на него Дмитрий почему-то не обратил внимания.

— …от Южной общины явится с подводами старейшина Мария. Претендуют на пятнадцать процентов лимита. Говорят, как обычно…

Здоровяк бросил, не поворачивая головы:

— Адекватно! Дальше.

— Луховицкий князь Максим болен. Вместо него будет кто-то из бояр. Скорее всего, Глеб или Ахмет.

— Доверенность?

— Обещают грамоту с восковой печатью, подписью князя и отпечатком пальца. Ошибки быть не должно.

— Сколько?

— Тридцать пять процентов.

— Адекватно! Дальше.

Они скрылись за дверью. Перед этим старший коротко кивнул Сомову: мол, заметил. Мол, сейчас. Секретарша:

— Ну вот и мистер Мэйнард подошел. Полагаю, он скоро освободится.

Комендант принял его незамедлительно.

— Мистер Сомов? Или вы предпочитаете по имени-отчеству, Дмитрий Сергеевич?

Он кивнул утвердительно.

— Присаживайтесь, прошу вас.

Мэйнард говорил по-русски настолько бегло и правильно, как если бы этот язык был для него родным. Его собеседник позволил себе небольшую паузу. Всего несколько мгновений. Во-первых, он собирал в кулак свою решимость, как перед прыжком в холодную воду. Ведь до чего дико прозвучит в обычной деловой обстановке то, что ему велено передать… Во-вторых, хозяин кабинета заинтересовал его. Огромное и по виду не лишенное мускулов тело увенчано было ужасной головой глубокого старца. Кожа — как грязное постельное белье, которое намочили и выжали, так и не постирав. Морщины глубиной своей могли соперничать со шрамами. А волосы! Как раз та нечистая седина, когда кое-где еще остались островки прежнего естественного цвета и они ужасно мешают алхимической метаморфозе: из уродливого апрельского снега в благородную академическое серебро. Волосы были коротко подстрижены, но на этом забота их владельца и господина заканчивалась. Как видно, он считал, что причесываться — дело явно не стоящее его усердия… Глаза, огромные, совиные, неестественно округлившиеся после какой-то болезни, глядели на Сомова, будто два карманных фонарика с истощенными элементами питания.

— Я слушаю вас, Дмитрий Сергеевич.

Наконец, он собрался с духом.

— Пэ-эм 6678?

Где-то позади прозрачного днища мэйнардовых глаз протухшие элементы питания моментально заменили новыми.

— Я!

— Последнее предупреждение.

Комендант закрыл лицо руками. Что там, за бугристой сетью вен, — гнев? горе? ужас? помешательство? Сомов счел свою миссию завершенной. Дмитрий немного помедлил и направился к выходу. За шаг до свободы он словно бы отведал бича.

— Стоять!

Невозможно было не подчиниться такому голосу. Какой он там старик, этот проклятый комендант! Подобный голос не мог принадлежать старику. Или он последнее, что осталось у Мэйнарда?

— Сядь.

Сомов опять покорился. Ему сделалось страшно. Он опасался скандала, шума, любой нелепости. Но гораздо больше он боялся Падмы. Тот ясно сказал: «Больше — ни звука». Следовательно, все сказанное здесь и сейчас, вне зависимости от содержания, будет нарушением инструкции…

— Значит, черная метка? Давно жду.

А может, просто подняться и уйти? За спиной у него Братство, величайшая сила на планете, а он опасается какой-то ерунды… Однако сомовские колени совершенно не хотели распрямляться. Его воля была как будто парализована. Между тем, комендант рассматривал гостя из Москвы с презрительной усмешкой.

— Все-таки наше поколение было иным. Вас вышколили. Вы уже все — плоскость. Мы хотя бы думать не опасались.

Сомов молчал. Ни звука.

— Сколько там у тебя цифр в коде? Девять? Держу пари, девять или, в крайнем случае, восемь.

Восемь их было, восемь, но зачем это понадобилось Мэйнарду? Ни звука!!

— А у меня всего четыре. И я сижу во Владыкой забытом Зарайске, понимаешь?

Сомов не понимал и не жаждал заняться анализом.

— Вам хоть сообщают, какой смысл в этом коде? По глазам вижу — нет.

Мэйнард откинулся на спинку кресла и нарочито медленно, выдерживая характер, закурил. Курил он трубку, и табак, перегорая, источал аромат кофе.

— Ты можешь молчать. И ничего не бойся. Не бойся. Вреда я тебе не причиню, шума не будет. Не трясись как шавка, я сказал! Прочисть уши и послушай меня, никто тебя за это не накажет. Особенно, если будешь держать язык за зубами… Ты слушаешь? О да, ты слушаешь, конечно.