Читаем без скачивания Тринадцатая рота - Николай Бораненков

Высоких гостей встречал у центрального подъезда сам начальник лазарета профессор Брехт. Седые волосы его прикрывал белый колпак. На плечах развевался широкий халат. Коротко подстриженная бородка весело топорщилась. За спиной у профессора грузно возвышался угрюмый, рудой детина, тоже в белом халате, накинутом на мундир, но с засученными выше локтей рукавами. В зубах у здоровяка дымила недокуренная дешевенькая сигарета.

— Хайль Гитлер! — браво выкинули руки Гуляйбабка и Волович.

— Зиг хайль! — ответили встречающие.

— Пользуясь вашим любезным приглашением, — поклонясь, заговорил Гуляйбабка, — имею честь, господин профессор, засвидетельствовать вам свое почтение.

— Очень рад вашему визиту, уважаемый глава благотворительной организации, — заулыбался в бородку начальник лазарета.

— Смею уточнить, — поклонился Гуляйбабка. — Во главе нашей организации стоит президент. Он находится постоянно в своей резиденции. Я же лишь его личный уполномоченный, представляющий его интересы, действующий от его имени.

— О-о, это не так важно! Важно, что вы приехали. Важно, что в вашем лице мы видим настоящих русских патриотов, настоящих друзей немецкого народа.

— Уж очень тепло он поет, — улучив момент, сказал тихонько Волович.

— Зимний дуб апрельским теплом не обманешь, — шепнул Гуляйбабка. — Не торопись с выводом. Посмотрим.

Профессор Брехт меж тем привел в порядок расхлестанного здоровяка, приказав ему опустить рукава, застегнуться, и, оборотясь к гостям, сказал:

— Позвольте вам представить моего ведущего ассистента, человека, до слез влюбленного в свою профессию. Человек, стоявший за спиной профессора, вышел вперед и, стукнув коваными каблуками рыжих солдатских сапог с короткими голенищами, представился:

— Доктор Хопке! Научный сотрудник.

— Очень приятно, — поклонился Гуляйбабка и представился: — Личный представитель президента. А это господин Волович. Мой телохранитель.

Доктор Брехт и Волович обменялись рукопожатием и проникновенными взглядами. Гуляйбабка, придерживая цилиндр, кивнул на высокую стену:

— Прекрасная защита от бомбовых осколков. Не так ли, профессор?

— О! Стена превосходна, — поднял палец профессор. — Для нашего лазарета лучшей не сыскать. Вы удивлены? Не удивляйтесь. Без высокой, прочной стены наш лазарет немыслим.

— Почему же, господин профессор?

— Не все сразу, мой гость. Не все. Побываете в палатах, познакомитесь с пациентами, и все поймете. Прошу в помещение! Начнем с офицерского отделения.

Профессор Брехт взял Гуляйбабку под руку, и они в сопровождении доктора Хопке, Воловича, не торопясь, на ходу разговаривая, зашагали вверх по узкой, расчищенной от снега каменной лестнице.

— Наш лазарет молод и пока единственный на Восточном фронте, — давал на ходу пояснения профессор. — Он развернут лишь месяц назад и даже номера не имеет еще. Существует пока под условным названием "Белая голова". Но, думаю, это название за ним так и останется. Удивлены? Не удивляйтесь. В армии вермахта каждая дивизия помимо номера окрещена подобным названием. У моей двести шестьдесят седьмой пехотной, где я служил полковым врачом, эмблема "Голова лошади". У соседней девяносто седьмой — "Петушиное перо". На эмблемах других дивизий, как я знаю, контуры рыб, ворот, чертей, головы кобылы, собак, черепа мертвецов. Вы удивлены? Не удивляйтесь. Это очень удобно офицерам высших штабов и особенно фюреру. Может ли фюрер запомнить огромную людскую массу в двести-триста дивизий? Увы! Фюрер не машина. Ему куда лучше обратить людей в черепа или в собачьи головы — так они запоминаются лучше. На оперативной карте генштаба фюрер зрительно представляет, куда двигается, скажем, "Лошадиная голова" или "Череп человека". Удобно? Удобно. Но, простите, я увлекся.

— Ничего, ничего. Продолжайте.

Переводя дыхание, профессор на минуту остановился. Взор его обратился на восточные холмы, где поднималось заиндевелое солнце.

— Сейчас там, под Москвой, — кивнул он на восток, — идут тяжелые сражения. Эхо этих сражений докатывается и до нас — тыловиков. Все четыре здешних госпиталя забиты ранеными, как корзины раками. Спешно развертывается пятый, на очереди шестой. Главный поставщик пациентов нашего лазарета также группа армий «Центр». К нам уже поступило три «Наполеона», четыре «Геббельса», двенадцать «фюреров», два «Бисмарка» и один «Кайзер», не говоря о рядовых. Вы удивлены? Не удивляйтесь. Вы их сейчас увидите.

Гуляйбабке показалось, что профессор шутит, а между тем шутки не было никакой. Профессор Брехт провел гостей по узкому, слабо освещенному коридору и приглашающе широко распахнул дверь в большую комнату, вход куда преграждала высокая, как в зоопарке, металлическая сетка. Из комнаты доносились истерические крики, брань.

— Прошу познакомиться. Вольер политических идиотов. Шарлатаны, возомнившие себя кто чем. — Профессор толкнул ногой железную дверь и, войдя в «вольер», начал объяснять: — Справа в углу с консервными банками — «микрофонами» три доктора Геббельса. С утра до ночи несут всякую ересь. Четвертого вчера выперли на фронт. Тот двадцать дней кричал в мужской судок. А вон тот, что сидит верхом на спинке кресла, — Карл Великий.

— Извините, а что у него в левой руке? — спросил Гуляйбабка.

— Обыкновенный печной кирпич, но в его идиотском представлении это символ «державы».

— Позвольте, господин профессор, но он может этой «державой» проломить кому-либо череп.

— О-о! Это исключено. Это тихий «Карл». Он лишь сидит на кресле — «коне» и молча болтает ногами. А вот от «Бисмарка» можно ожидать чего угодно. Вчера он выломал унитаз, надел его себе на голову и, вооружившись куском трубы с того же туалета, с криком: "Смять в яичный порошок Европу!" — принялся крошить койки и спящих на них больных.

— Простите, но "полководца с унитазом на голове" мы что-то но видим. Где же он? — спросил Гуляйбабка.

— После неудачного похода (ему «Кайзер» той же трубой пересчитал ребра) отдыхает вон там, на пятой койке, обмотанный веревками.

— Извините, а кто это одиноко стоит у окна с подушкой на голове?

— А-а! Это его величество «Наполеон» — командир одной из сильно потрепанных под Вязьмой дивизий. По восемь часов стоит вот так с подушкой на голове. Лечению не поддается. На днях отправляем в стационарную клинику в Берлин. Ну, а теперь прошу вас заглянуть вот сюда, за опорную колонну, отделенную особой решеткой. Тут, как видите, больше удобств, получше койки, постели… Вы удивлены? Не удивляйтесь. Здесь размещены «фюреры». После сеанса лечения они теперь спят. Нет, вам посчастливилось. Один, идиотина, все еще буйствует.

На пятой от двери койке стоял человек в смирительной рубашке с растрепанными на глаза рыжими волосами и, размахивая руками, брызгая слюной, что-то истерично выкрикивал сорванным, осипшим голосом. Под левым глазом у него рдел свежий синяк.

— Доктор Хопке, — обернулся профессор к своему ведущему ассистенту. Больному сделан массаж?

— Так точно, герр профессор!

— А почему не спит?

— Видимо… мала доза, герр.

— Сделать дополнительный. массаж.

— Слушаюсь!

Доктор Хопке засучил рукава, прогремел замком и, толкнув ногой железную решетчатую дверь, тихо пошел в палату. Подойдя к держащему речь «фюреру», он взял его за воротник рубахи и со всего размаха ударил в ухо. «Фюрер», лязгнув зубами, обмякло осел на постель. Хопке поставил его на ноги и, зайдя с другой стороны, снова ударил в ухо. Больной смиренно растянулся на койке.

— Удивлены? — спросил профессор. — Не удивляйтесь. Иного обращения с этими мерзавцами не может быть. За подражание фюреру мы к ним почтительны. Спят на ватных матрацах, получают спецпаек… Но за присвоение фюрерского имени этих самозванцев приказано нещадно бить. Раз в неделю в палату приходит «доктор» гестапо и считает им зубы. У многих Они уже пересчитаны. Можно жевать кисель.

— А из каких элементов складывается курс лечения? — спросил Гуляйбабка.

— Пилюли, сон и «массаж» доктора Хопке. В остальное же время больные заняты кто чем. "Фюрер пятый", например, полосует стенку стрелами наступления. "Фюрер седьмой", захватив крышку унитаза, пишет на ней "Майн кампф", "Фюрер девятый", требуя Чехию, трясет за грудки «Чемберлена».

— У вас разве есть и «Чемберлен»?

— Нет. Он трясет «Кайзера». О, это надо видеть! "Фюрер девятый" орет: "Чемберлен, отдай Чехию! Отдай, жирная свинья, иначе сотру в порошок". Тот кричит: "Поди прочь! Я Кайзер! Стань, подлец, под ружье!" И так весь день. Пришлось перевести «Кайзера» в другое помещение. Кстати, мы туда идем.

В другом помещении — отдельном доме, куда перешли через двор, было тише, спокойнее, без железных решеток, только входные двери запирались на два замка. Больные совершенно свободно разгуливали по коридору, переходя из комнаты в комнату. Единственный человек, который за ними присматривал, — солдат-санитар сидел в кресле посередине коридора и, не обращая внимания на происходящее, дремал. Заслышав шаги, вскочил, вытянулся и сонно доложил: