Читаем без скачивания БЕЛОГВАРДЕЙЦЫ НА БАЛКАНАХ - михаил каратаев-крачевский

Между саманщиками и кирпичниками у нас существовал некий добродушный антагонизм, примерно такого типа, как существует между охотниками и рыболовами. Но однажды, когда кто-то из сергиевцев нанюхал выгодный подряд на сотню тысяч кирпичей и, чтобы не упустить его, спешно подыскивал компаньонов, наша конно-артиллерийская тройка, хотя и принадлежала к лагерю саманщиков, согласилась принять в этом деле участие. И в результате никто из нас об этом не пожалел.

Работать нужно было возле большого села Броды, в семи километрах от Сеймена. Так как нам предстояло пробыть тут не меньше месяца, хозяин на живую нитку соорудил для нас “кулибу” — трехстенный дощатый барак, в котором мы все поместились. Он стоял в тени деревьев, почти на самом берегу Марицы. Тут же шла и наша работа.

Бригада кирпичников включала обычно восемь человек. Из них трое беспрерывно готовили “кал”, тем же способом, что и для самана, только без прибавления соломенной трухи, и вымешивать ногами его надо было гораздо тщательнее, ибо малейшие комочки земли и иные примеси отражались на качестве кирпичей. Эти же трое нагружали готовым материалом тачку, четвертый рабочий ее возил и опорожнял на широком деревянном столе, за которым “мастер” при помощи специальной дощечки заполнял этим материалом двухкирпичные деревянные формы — ящички. Шестой и седьмой мотались как белки в колесе: поочередно, поставив на стол порожнюю форму и подхватив наполненную, они бежали с нею на хорошо выровненную площадку для выкладки и там, быстро перевернув форму и оставив на земле два новорожденных кирпича, снова бежали к столу. Это напоминало детскую игру с формочками и мокрым песком, но тут “игра” продолжалась от утренней до вечерней зари, и, не будучи убежденным мазохистом, посчитать ее приятным развлечением было весьма трудно. Восьмой персонаж делал подсобные работы: во-первых, на сложенном тут же примитивном очаге готовил на всю артель еду, так как подряды на кирпич всегда брались на своих, а не на хозяйских харчах; во-вторых, переворачивал на площадке подсыхающие кирпичи, а потом складывал их в “банкеты” и накрывал сверху железными листами. Если работали всемером, то все это делали совместно они же.

Когда бывало заготовлено пятьдесят тысяч штук “сырца”, из них складывали печь для обжига. Она имела форму сильно усеченной пирамиды, и кирпичи в ней клались особым образом, с промежутками между слоями и между рядами, эти промежутки заполнялись мелкой каменноугольной щебенкой и трухой. Кое-где оставлялись поддувала и каналы для тяги воздуха, затем это сооружение со всех сторон обмазывали глиной и снизу поджигали. В этот момент наша работа считалась законченной, и мы получали деньги за вложенное в печь количество кирпичей, а разборка печи — это уже было дело хозяина. Горела она недели три, причем в ней развивалась такая температура, что ночами вся пирамида светилась как монолит раскаленного докрасна железа. И потом проходил еще добрый месяц, пока она остывала.

В своем бараке мы навели посильный уют, на внутренних стенах над каждой постелью взамен визитной карточки поместили стихотворную эпиграмму на ее владельца, а на фронтоне крупными и красивыми буквами вывели надпись: “Вилла Раскесан Живот”, по-болгарски это значит “Разбитая жизнь”. Дня через два наведался к нам хозяин-заказчик, прочитал и чуть не заплакал:

— Братушки! Да разве вам здесь так плохо? Может быть, вам нужен аванс или еще что-нибудь? Если так, вы мне только скажите...

Мы поспешили его успокоить, сказав, что, будучи артистами-любителями, сейчас разучиваем театральную пьесу, название которой поместили, для вдохновения, над входом в кулибу. В подтверждение своих артистических наклонностей показали ему принесенную с собой гитару.

Надо заметить, что под этой трагической вывеской жили мы не так уж скверно. Компания у нас подобралась дружная и “трепливая”, работали мы почти все время в тени, не слишком страдая от жары, два-три раза в день купались в реке, ели сытно, вечера проводили в веселой болтовне, а потом безмятежно и “бесклоповно” засыпали под пение цикад и лягушек.

Прослышав о нашей привольной, “дачной” жизни, по воскресеньям иногда приходили к нам из Сеймена гости, даже с дамами, и полуэкспромтом устраивались веселые пикники. Везло нам и с погодой — сильных дождей не было, ни одного кирпича мы не потеряли и, проработав тут месяц с лишним, к началу августа сложили вторую печь и с хорошим заработком отправились в казарму отдыхать.

Еще по дороге в Сеймен, строя планы на ближайшее будущее, мы единогласно решили в первое же воскресенье организовать роскошный пикник и пригласить на него нескольких молодых дам и барышень, пользовавшихся в офицерской среде особенным успехом. Но когда мы принялись действовать в этом направлении, нас ожидал неприятный сюрприз: оказалось, что группа кубанцев предвосхитила нашу идею и в намеченное воскресенье уже пригласила на пикник всех представительниц прекрасного пола, в которых мы были заинтересованы.

— Досадно, — сказал кто-то из наших, когда обсуждалось создавшееся положение. — Конечно, куда вольготнее было бы попикниковать без конкурентов, имея дам в своем единоличном распоряжении, но теперь волей-неволей придется объединиться с кубанцами.

Однако объединиться не удалось. Дружба дружбой, но кунаки тоже придерживались того мнения, что ухаживать за дамами лучше без помехи со стороны соперников. Наших толстых намеков на желание присоединиться к их пикнику они упорно не понимали, и в воскресенье, едва спала дневная жара, забрав с собою весь дамский цветник и корзины со снедью, отправились на речушку Юрочку — традиционное место всех русских пикников и “детских криков на лужайке”.

Мы приуныли и обозлились. Но вдруг у кого-то возникла блестящая идея, позволявшая не только разыграть обособившихся кубанцев, но и самим присоединиться к общему веселью. Немедленно был найден и посвящен в наш план В. Субботин, который был не только гарнизонным фотографом, но и гримером русской театральной труппы. Так как кубанцы в числе прочих барышень увели на пикник и его зазнобу, от этого плана он пришел в полный восторг и не теряя ни минуты принялся действовать. За каких-нибудь два часа, при помощи театрального реквизита и грима, он превратил нас в таких богомерзких бродяг и оборванцев, что мы сами не в состоянии были распознать друг друга. Точно таким же образом он обработал присоединившегося к нам Оссовского и загримировался сам, после чего, в наступивших сумерках, все мы небольшими группами вышли из казармы, задворками пробрались в ближайший овраг и по его дну спустились в долину Юрочки.