Читаем без скачивания Во имя государства (сборник) - Юлия Латынина

Молодой судья подошел и сел рядом, и так они некоторое время сидели без слов, – изящный чиновник в белом парчовом платье и рыжеволосый великан в кожаных штанах и с кулаками, напоминающими две головки сыра.

– Почему вы так ненавидите Иммани? – внезапно спросил Нан.

– В этом человеке совести не больше, чем костей в медузе, – ответил варвар.

Молодой чиновник недоверчиво засмеялся.

– И все?

– Что ж больше?

– А скажите, Шан’гар, кем был Иммани до того, как он перешел в дом Андарза?

– Секретарем Савара.

– Секретарем Савара или его любовником?

Варвар встал, и, когда он встал, оказалось, что он нависает над чиновником, как медведь над мышью:

– Что вы хотите сказать?

Нан остался сидеть, небрежно опираясь унизанной кольцами рукой о мшистый камень.

– Я хочу сказать, – мягко произнес Нан, – что вы в конце концов обнаружили, что убили не того человека. Что наместник Савар мог, конечно, увешать трупами берега реки или бросить пленников в ров и засыпать их землей, но что совет перебить на пире варварских вождей он получил от своего молодого любовника Иммани. И…

Нан не договорил: варвар одной рукой сгреб чиновника за шиворот, как нашкодившего кота, и приподнял его над землей, – а другой крепко и страшно ударил его в лицо. Затрещала ткань – Нан пискнул и улетел в прудик, а Шан’гар недоуменно поглядел на кусок кружевной ткани, оставшейся в его изрядной лапе, и стряхнул его, как собака стряхивает с морды обрывок мышиного хвоста.

Шан’гар повернулся и пошел прочь. За поворотом дорожки он встретил секретаря.

– Эй, – сказал Шан’гар, – там сидит этот чиновник, Нан, подберите его.

– А что с ним? – встревожился Иммани.

– Ушибся, – сказал Шан’гар.

– Обо что?!

– О мой кулак.

Секретарь Иммани нашел Нана вполне живым: молодой чиновник купал лицо в источнике. Он встряхнулся, как утка, вынул из рукава расческу, пригладил волосы и, как ни в чем не бывало, направился к выходу из сада.

В паланкине Нан откинулся на подушку и, вынув кружевной платок, время от времени промакивал нос, из которого сочились кровь и сопли. Искоса он поглядывал на Иммани. Иммани сиял от удовольствия, что путешествует с высоким чиновником: секретарь был, как всегда, надушен и одет с тщанием, если не с кокетливостью. Нан представил себе, каким хорошеньким было его капризное, женственное лицо лет двенадцать назад.

Интересно, Андарз взял к себе любимца своего брата только потому, что об этом просил умирающий Савар, или и сам положил глаз на Иммани? Впрочем, господин Андарз только что женился и написал для женщины цикл стихотворений. Андарз не такой человек, чтобы молчать о том, что может шокировать публику. Но самое странное – Нану показалось, что он задал Шан’гару не тот вопрос об Иммани и что Шан’гар расквасил ему губу именно затем, чтобы убедить, что вопрос был именно тот и попал в точку.

– Однако, – сказал Нан, – этот Шан’гар не так силен, как кажется. Удивительно, что в одиннадцатилетнем возрасте он смог убить такого сильного человека, как Савар. Неужели нельзя доказать, что рана была не смертельной и что наместник Савар ни за что бы не умер через десять дней, если бы за ним не взялся лично ухаживать его любящий брат, которому после смерти Савара достался титул наместника?

У Иммани похолодели руки.

– Великий Вей, – прошептал он, – где вы это услышали?

– Как, – ошеломился Нан, – но это же ваши слова! Правда, мы были оба пьяны: но я прекрасно помню, как вы сказали, что Андарз никого не пускал к раненому брату и что вообще эта история пошла Андарзу на пользу. С его пути исчезли два главных соперника: король ласов и наместник Савар!

Иммани пучил глаза. Что он, в пьяном виде, говорил о людях не то, что есть, а то, что ему хотелось, – это он за собой знал. Но неужели он нес, будто Андарз убил брата?

– Великий Вей, – пробормотал он, – если Андарз об этом услышит…

– Да, – сказал Нан, – если Андарз об этом услышит, правда ему не понравится. Правда вообще никому не нравится, кроме одного человека.

– Кого?

– Советника Нарая.

Господин Нарай принял Нана в своем кабинете.

– Что это за человек был с вами в паланкине? – спросил Нана Нарай, не отрывая взгляда от разбитой губы чиновника. – Наряженный как павлин, туфли с круглым кончиком!

– Это был любовник наместника Савара, секретарь Андарза, некто Иммани. Он совершил множество преступлений, но он считает себя не преступником, а неудачником. Я только что уговаривал его обвинить Андарза в убийстве Савара: как ближайший к Савару человек, он вполне может подтвердить, что рана, нанесенная Савару одиннадцатилетним мальчишкой, не была смертельной. Самое поразительное, что он не только согласился это сделать, но почти убедил себя, что так оно и было! Если письмо находится у этого человека, то через три дня он убедит себя, что, если он отдаст это письмо вам, вы накажете всех его врагов, а его сделаете чиновником девятого ранга.

Глаза Нарая задумчиво сощурились.

Остаток дня Нан провел, письменно излагая свои соображения об осуйской торговле.

За стеной советник Нарай медленно, четко диктовал писцу новое уголовное уложение: «Тому, кто бросался камнями на площади, – штраф в пять розовых или десять плетей. Тому, кто бросался камнями в месте, где есть стеклянные окна, – штраф в десять розовых или пятнадцать плетей. Тому, кто в драке вымазал человека собачьим дерьмом, – штраф пять розовых. Тому, кто схватил человека за волосы и сунул его в колодец, – штраф шесть розовых или двенадцать плетей.»

В раскрытые окна управы било заходящее солнце, под окном садовник, задрав задницу, полол клумбу с росовяником, в прудике возле храма Бужвы весело кувыркались утки, где-то далеко, за семью воротами, бранились визгливыми голосами просители и размеренный голос Нарая говорил: «Если бродяга украл хлеба до пяти грошей, – смягчить наказание до трех ударов плетьми, если же при этом в кармане бродяги найдется пять и больше грошей, дать ему двадцать плетей».

Нан прекрасно понимал, зачем господин Нарай заставляет его писать эту бумагу. Нарай был уверен в преданности Нана, но ему хотелось, чтобы в случае, если Нан найдет лазоревое письмо, подпись Нана стояла под двумя-тремя такими документами, которые делали бы примирение Нана и Андарза совершенно невозможным.

После обеда Шан’гар повел Шаваша в свой кабинет и дал ему переписывать стихотворение Андарза. Это были недавние стихи, посвященные новой госпоже. Госпожа сравнивалась в них с лилией и с луной, и Шавашу особенно понравились строчки, где Андарз говорил, что он взглянул на заколку в ее волосах, и ему показалось, что она воткнута ему прямо в сердце.