Читаем без скачивания Собрание сочинений (Том 1) - Альберт Лиханов

- Сами виноваты, - укорила мама, - не могли вчера позаботиться или еще раньше?

- Вчера в театр ходили, - ответил я сдавленным голосом, готовый зареветь.

- Ну, ну! - сказала мама. - Постыдись Васи.

Но никого я стыдиться не собирался и начал уже хлюпать носом, как Васька вдруг сказал:

- Тетя Лиза, дайте топор.

- Зачем это? - всполошилась бабушка, заведовавшая всем нашим хозяйством.

- В лес пойду.

Я приподнял голову. В лес! Во дает Васька! Друг так друг, ничего не скажешь!

- Ни в коем случае! - заговорила, волнуясь, мама. - Сейчас стемнеет, а до лесу километров пять, заблудишься. Нет, нет!

- Не пропаду, - сказал он, посмеиваясь, - не бойтесь, я ведь деревенский!

- Нет, это безумие, - говорила мама, расхаживая по комнате. - Он просто не успеет. А если заблудится? - Она нервно шагала, поглядывала строго на меня и отворачивалась, будто Васька уже погиб в снежных сугробах.

Васька вернулся ровно через пять минут, весело смеясь. За ним вошла тетя Нюра. В вытянутой руке Васька держал за комель аккуратную маленькую елочку, такую ровную, такую зеленую и пушистую, что от одного ее вида хотелось смеяться.

- Где ты взял? - вскричал я и вскочил с дивана как был - в трусах и майке, совсем не стесняясь тети Нюры.

- Мамка принесла! - ответил Васька, вытаскивая топор из-за веревки. До ворот дошел, гляжу - встречь она! Да и с ней! - он кивнул на елку.

- Ага! - ответила тетя Нюра. - Еду на подводе и думаю: а ну как у них там елки-то нету? Возницу подговорила, залезла в сугроб и взяла вот эконьку.

Тетя Нюра доставала из мешка белые, похожие на хлебцы кругляши. Это было мороженое молоко.

- Ой, Нюра, золотко! - запричитала бабушка и вдруг всплакнула. - Ты для нас как Дед-Мороз.

- Не Дед-Мороз, а Баба-Морозиха, - сказал я, и все засмеялись.

- А у нас вот Коля приболел.

Бабушка суетилась, усаживала тетю Нюру поближе к печке, стучала в стенку, чтобы тетя Сима не больно-то расфуфыривалась, а шла прямо так, карнавала не будет, наливала Бабе-Морозихе горячего чаю, клала в кастрюльку кругляш мороженого молока и все говорила, говорила, и я ее понимал, потому что в самом деле все получилось как будто в волшебной сказке.

- Ты извини нас, Нюра, - сказала бабушка, вдруг останавливаясь перед ней.

- За что это? - удивилась тетя Нюра и оторвалась от большой кружки с чаем.

- Да вот, - кивнула бабушка на плитку, - за молоко.

- Ну что ты, Васильевна! - тихо сказала тетя Нюра. - Ведь у вас Вася живет, мы вам благодарные, а про молочко-то, так где оно еще-то есть, как не в деревне?

- Ну, мам! Чо там, дома-то? - весело крикнул Васька. Он, торопясь, наряжал елку.

- Все ладно, - ответила тетя Нюра негромко. - Председатель нос отморозил. За соломой ездили в район.

Васька захохотал, я тоже улыбнулся, представив себе толстого дядьку с опухшим красным носом, улыбнулась и мама с бабушкой, но тетя Нюра не улыбалась - она все смотрела в свою кружку с чаем, никак не могла оторваться.

- Еще чо? - спросил Васька.

- Да так, - нехотя ответила тетя Нюра, - ничего. - И, помолчав, негромко добавила: - Вот Маньку заколола.

Васька шагнул от елки, и игрушки заколыхались и забренчали. "Вот увалень! - подумал я недовольно. - Где такие шары или звездочки теперь достанешь, если кокнутся? Они довоенные!" Но Васька ничего не замечал. Он стоял посреди комнаты и смотрел на свою мать испуганными глазами. А тетя Нюра все ниже опускала голову.

- Хухры-мухры! - выдохнул испуганно Васька, а я все никак не мог понять, чего это он испугался.

- А кто эта Манька? - спросил я не к месту, и мне никто не ответил.

- Что поделаешь, - сказала тетя Нюра Ваське, виновато улыбаясь, - ни соломинки во дворе...

Васька, будто подрубленный, сел на стул. Стул всхлипнул.

Мама подошла к тете Нюре и положила ей руку на плечо. Тетя Нюра вскинула голову.

- Да нет, нет, - заговорила она быстро, испуганно поглядывая то на маму, то на бабушку. - Вы не беспокойтесь, молочко-то я вам все одно приносить стану. Займу или вот мясо продам, так деньгами, если хотите.

- Нюра, Нюра! - сказала мама, гладя ее по плечу. - Что вы, Нюра, как вы можете! И не думайте! Вася пусть живет, выбросьте это из головы!

Так вот что случилось! Тетя Нюра заколола корову. Корову звали Манька, и это ее молоко пил я всегда с наслаждением.

Горло у меня сжалось. Я хотел что-нибудь крикнуть такое тете Нюре. Да что она, с ума сошла, что ли? Что она думает, мы не люди? Да что такое молоко? Я свободненько, например, могу обойтись без него. И бабушка наша совсем не жадная, это просто время такое, она и поддалась, да и то - я знаю! - из-за меня. Пусть считается, что молоко это мы у тети Нюры взаймы взяли. Вот придет из армии отец, станет работать, и мы отдадим. Обязательно отдадим.

- Тетя Нюра! - прохрипел я, приподнявшись на диване, и все - мама, и бабушка, и тетя Нюра, и Васька - вдруг повернулись ко мне. Может, вспомнили, что я больной, а может, я сказал это каким-то странным голосом. - Тетя Нюра! - повторил я. - Вы не думайте! Мы не такие! Мы будто у вас в долг взяли, ладно?

Тетя Нюра прикрыла глаза.

- Ладно, ладно, - прошептала она.

Возле плитки, где была бабушка, раздался какой-то плеск. Я посмотрел туда. Бабушка перелила горячее молоко из кастрюли в миску и, обхватив ее края, двинулась к двери.

- Ты куда, Васильевна? - неожиданно строго спросила тетя Нюра.

Бабушка вздрогнула, остановилась, едва не расплескав молоко, и ответила растерянным голосом:

- На мороз...

Тетя Нюра вдруг вскочила со стула и кинулась к бабушке:

- И не выдумывай! Молока нет, зато мясо теперь есть, не пропадем, а весна будет, телку возьму!

Тетя Нюра налила горячее молоко в эмалированную кружку, принесла его мне.

- Эх, медку бы! - сказала она веселым голосом и засмеялась, оглядываясь на маму и бабушку. - Ничего, бабоньки! И медок будет, и молочко, и хлебушко! Все будет, дайте только срок! - Она посмотрела внимательно на меня. - Дайте только срок! - тихо повторила она.

* * *

Пришло лето.

Васька уехал, а отец все не возвращался.

Я лежал в траве, обрывал созревшие одуванчики и нехотя сдувал пушистые шары. Белые парашютики улетали, подхваченные мягким ветром, поднимались в небо и исчезали из глаз.

"Куда-то они упадут? - думал я. - Вырастут ли из них новые одуванчики? - И без перехода горевал о Ваське. - Как он там счетоводит?"

Я проводил Ваську в мае. Мы шли вместе по жарким тихим улицам до перевоза и там долго ждали, когда маленький катер, тяжко пыхтящий черным дымом, пригонит с того берега паром.

Река разлилась, раздвинув свои края, вода мутно бурлила за бортом дебаркадера, расходилась кругами - стремительными и страшными.

Васька скинул с плеча тощий мешок - белую холстяную котомку, обвязанную у горловины грубой веревкой, - положил его на оградку дебаркадера, облокотился, щурясь на всплескивающие серебряные волны.

- Ну вот! - сказал он, не оборачиваясь ко мне. - Ну вот и половодье!

- "Половодье"! - передразнил его я. Нет чтоб сказать чего-нибудь такое. Пиши, например, и так далее. Но Васька ничего не чувствовал.

- Ох, работенки щас! - сказал он с видимым удовольствием, косясь на меня. - Невпроворот! - И снова отвернулся, будто решив, что я его не пойму. А я и не понимал. И злился еще.

Сам не знаю, почему злился. Может, оттого, что чувствовал: мы с Васькой словно два путника на дороге. Ходко шагают оба, но один все-таки быстрее идет, размашистей. А второй, как ни старается, настигнуть его не может. И тот, кто отстает, не виноват, и тот, кто уходит вперед, - тоже не виноват, хотя оба уговорились вместе идти. Вместе-то вместе, да не выходит. Вот я и злился.

Катер, пыхтя, словно уставший старик, подвел паром к дебаркадеру, перевозчицы метнули канаты, надсадно заскрипели деревянные борта, и с парома стали съезжать подводы, газогенераторки, сходить пассажиры, на место которых потянулись другие подводы, другие газогенераторки, чадящие синим дымом, и другие пассажиры.

- Ну, давай пять, - сказал Васька, улыбаясь мне, будто настала самая радостная в его жизни минута, и вскинул мешок на плечо.

- Держи, - стараясь не расхлюпаться, ответил я в тон ему и протянул руку.

Я думал, что он что-нибудь скажет все-таки в последнюю минуту, но он взял мою ладонь, внимательно посмотрел на меня своими прозрачными глазами, тряхнул руку три раза и натянул поглубже на лоб фуражку.

- Пока, - сказал Васька и больше ничего не прибавил, а повернулся и пошел скорым шагом по хлипким мосткам.

Паромщицы перекинули канат назад, катер гуднул прерывисто и устало, потянулся изо всех сил вперед, вытащил из воды стальной трос, который, расправляясь, задрожал, как струна, если ее сильно дернуть, - и паром отодвинулся от дебаркадера.

Я увидел, как Васька снял фуражку и помахал мне.

- Буду в городе - зайду! - крикнул он хрипловатым своим баском и опять надел фуражку, сложил руки на барьере и уже не махал, не кричал просто смотрел на меня, и все, пока река не разделила нас...