Читаем без скачивания Гоминиды - Роберт Сойер

— По чьим стандартам?

— По стандартам моего народа.

— Но откуда взялись эти стандарты?

— Из… — И тут глаза Понтера расширились, став почти круглыми под изгибом лобной кости, словно узрел явление Христа народу — его светский аналог. — Из нашего убеждения в том, что жизнь после смерти не существует, — победоносно заявил он. — Вот что встревожило меня в ваших верованиях; теперь я это увидел. Наши убеждения недвусмысленны и согласуется со всеми наблюдаемыми фактами: жизнь человека после смерти полностью завершена; после того, как он ушёл, с ними уже не помиришься и не отблагодаришь, равно как не существует ни малейшей возможности того, что, благодаря своей добродетельной жизни они теперь пребывают в раю, забыв о земных тревогах. — Он замолк и внимательно оглядел лицо Мэри, по-видимому, в поисках следов понимания.

— Вы ещё не поняли? — продолжал Понтер. — Если я обижу кого-нибудь — если я скажу ему что-то гадкое или, я не знаю, скажем, возьму принадлежащую ему вещь — в соответствии с вашим мировоззрением я смогу успокоить себя знанием о том, что после того, как человек умирает, с ним всё равно можно установить контакт; примирение по-прежнему возможно. Но согласно моему мировоззрению, как только человек умер — а это может случиться с каждым из нас в любой момент, из-за несчастного случая, или от разрыва сердца и так далее — то я, совершивший зло, буду вынужден жить с этим, зная, что существование обиженного мною человека завершилось, а я так и не попытался примириться с ним.

Мэри задумалась. Да, большинство рабовладельцев игнорировали эту проблему, но наверняка и в обществе, основанном на купле-продаже людей, находились совестливые люди, испытывавшие угрызения… и неужели они успокаивали себя мыслью о том, что люди, с которыми они жестоко обращались, будут вознаграждены за свои страдания после смерти? Да, нацистские лидеры были воплощением зла, но как многим из их рядов, выполнявших приказ об истреблении евреев, удавалось спокойно спать по ночам благодаря вере в то, что убитые ими сегодня уже в раю?

Впрочем, это верно и в не таком драматическом контексте. Господь — великий компенсатор: если с тобой несправедливо обошлись при жизни, то после смерти тебе воздастся — фундаментальный принцип, позволявший родителям посылать своих детей умирать в бесчисленных войнах. И правда, ведь ничего страшного, что вы разрушили чью-то жизнь, потому что пострадавший может попасть прямиком на Небеса. О, вас самих могут упечь в Ад, но другим никакие ваши действия в конечном итоге не могут повредить. Земное бытие — лишь пролог; впереди — жизнь вечная.

И конечно же в этом бесконечном будущем существовании Господь воздаст за все обиды, которые причинили… ей в том числе.

И этот ублюдок, ублюдок, напавший на неё, будет гореть в Аду.

И ничего, что она так и не сообщила о преступлении; нет никакого способа избежать последнего суда.

Но… но…

— А как поступают в вашем мире? Что у вас делают с преступниками?

Би-ип.

— С людьми, которые нарушили закон, — пояснила Мэри. — С теми, кто намеренно нанёс другому вред.

— Ах, — сказал Понтер. — У нас с этим почти нет проблем, поскольку почти все плохие гены давно вычищены из нашего генофонда.

— Что? — воскликнула Мэри.

— Тяжкие преступления караются стерилизацией не только самого преступника, но и всех, у кого хотя бы половина генетического материала общая с ним: братья и сёстры, родители, дети. От этого двойной эффект. Во-первых, их дефектные гены исключаются из оборота, и…

— Как в обществе без сельского хозяйство вообще появилась генетика? К примеру, у нас она выросла из селекции растений и животных.

— Мы не разводим животных и растения для еды, но мы одомашнили волков, чтобы они нам помогали на охоте. У меня самого есть собака Пабо, которую я очень люблю. Волки очень восприимчивы к селективному разведению; результат очевиден.

Мэри кивнула; звучало вполне правдоподобно.

— Вы сказали, что у стерилизации преступников двойной эффект.

— Ах, да. Кроме прямого исключения дефектных генов эта мера заставляет семью заботиться о том, чтобы никто из её членов не вступал в серьёзный конфликт с обществом.

— Да уж, надо полагать, — сказала Мэри.

— Конечно, — сказал Понтер. — Вы как генетик, разумеется, знаете, что единственным реально существующим видом бессмертия есть бессмертие генетическое. Жизнью движут гены, которые хотят обеспечить собственное воспроизводство. Поэтому наше правосудие касается генов, а не людей. Наше общество практически не знает преступлений, потому что система правосудия нацелена на то, что на самом деле движет жизнью: не на отдельных людей, не на обстоятельства, но на гены. Мы сделали так, что наилучшей стратегией выживания генов стало соблюдение закона.

— Ричард Докинз[29] одобрил бы, я полагаю, — сказала Мэри. — Но вы упомянули об этой… практике стерилизации в прошедшем времени. Её прекратили?

— Нет, но в наши дня в ней почти нет нужды.

— Она была настолько успешна? У вас больше нет серьёзных преступлений?

— Практически никто не совершает их из генетической предрасположенности. Существуют, конечно же, биохимические расстройства, ведущие к антисоциальному поведению, но их лечат медикаментозно. До стерилизации доходит крайне редко.

— Общество без преступности, — сказала Мэри, изумлённо качая головой. — Это, должно быть… — Она замолкла, задумавшись над тем, стоит ли так явно выражать своё восхищение. — Это просто сказка. — Потом нахмурилась. — Но наверняка многие преступления остаются нераскрытыми. Ну, то есть, если неизвестно, кто совершил преступление, то преступник останется ненаказанным, или, в случае биохимического расстройства, невылеченным.

Понтер моргнул.

— Нераскрытые преступления?

— Ну да. Когда полиция, — би-ип, — или кто у вас занимается поддержанием законности, не смогла установить, кто преступник.

— Таких преступлений не бывает.

Мэри почувствовала, как у неё напряглась спина. Как и большинство канадцев, она была против смертной казни из-за возможности казнить не того. Все канадцы несли бремя стыда за несправедливое заключение Гая Пола Морина, который десять лет гнил в тюрьме за убийство, которого не совершал; Дональда Маршалла-младшего, который провёл в заключении одиннадцать лет за убийство, которого тоже не совершал; Дэвида Милгаарда, просидевшего двадцать три года за изнасилование и убийство, в которых не был виновен. Кастрация была самым мягким из наказаний, которым она хотела бы подвергнуть того, кто её изнасиловал, но если бы из-за неё такое сотворили с непричастным человеком, как она смогла бы с этим жить? А дело Маршалла? Нет, бремя стыда за этот случай несли не все канадцы, а лишь белые канадцы. Маршалл принадлежал к племени микмак, и его заявления о невиновности были проигнорированы белыми судьями просто потому, что исходили от индейца.

Впрочем, возможно, сейчас она думает скорее как атеист, а не как добрая католичка. Верующий обязан считать, что Милгаард, Морин и Маршалл получат воздаяние на Небесах, которое искупит всё, что им пришлось пережить на земле. В конце концов, собственный сын Господа был казнён несправедливо, даже по стандартам Римской Империи; Понтий Пилат не считал Христа виновным в преступлениях, в которых его обвиняли.

Но из рассказанного Понтером вырисовывалось что-то похуже Пилатова суда: жестокость стерилизации вкупе с абсолютной уверенностью в том, что виновный установлен со стопроцентной точностью. Мэри с трудом сдержала дрожь.

— Откуда вы знаете, что приговорённый действительно виновен? Вернее, откуда вы знаете, что не приговорили невиновного?

— По архивам алиби, — объяснил Понтер, как нечто совершенно очевидное.

— По чему?

Понтер, по-прежнему сидя на другом краю дивана в кабинете Рубена, поднял левую руку и повернул её так, чтобы внутренняя сторона запястья была повёрнута к ней. Мэри увидела компаньон со сменяющимися на нём чужими цифрами.

— По архивам алиби, — повторил он. — Хак постоянно передаёт информацию о моём местоположении и трёхмерное изображение того, что меня окружает, и меня самого, того, что я делаю. Конечно, с тех пор, как я попал сюда, её сигналы до архива не доходят.

В этот раз Мэри не смогла подавить дрожь.

— Вы хотите сказать, что живёте в тоталитарном обществе? Что за вами постоянно наблюдают?

— Наблюдают? — бровь Понтера заползла на надбровный валик. — Нет-нет-нет. Никто не просматривает передаваемые данные.

Мэри озадаченно нахмурилась.

— Тогда что с ними происходит?

— Они записываются в мой архив алиби.

— А что это, собственно, такое?