Читаем без скачивания "Ребенки" пленных не берут - Михаил Гвор

Сейчас он с ехидной усмешкой смотрит на наши офигевшие лица и достает пачку «Кэмела». По-пижонски вытряхивает сигарету, прикуривает, довольно выдыхает клуб дыма и убирает помятую желтую пачку, украшенную полустертым верблюдом, назад в разгрузку.

— Десять лет берег. Именно на этот случай. Одна осталась. Выкурю на первом перевале, который пойду как турист. Ты пиши, пиши… — подгоняет меня. — Время дорого.

И всё, как двенадцать лет назад: я пишу записку на перевале, Леха курит, впереди спуск. Все как тогда. Только в рюкзаках у нас не шоколадная колбаса, а пачки патронов. Только в Лагере нас ждет не маленькая Санечка, а Надюша… Санька Бешеная сейчас в одиночку идет ВАА, чтобы забрать «ценный груз»: Борьку, совершившего невозможное. Брата, которого я не видел двенадцать лет, и который вряд ли похож на себя самого. Того, прежнего, из жизни, оборвавшейся так неожиданно… Только нет бабушки и Руфины Григорьевны, у папы семь лет, как кончился его изокет, и он держится на самодельном лекарстве, которое варит из травок Мирали, дед жены Бахреддина… Леха женат на литовской снайперше… Мама все реже выходит из лагеря… И неизвестно, где и что мы будем делать завтра…

А я пишу записку на перевале. Точно так, как мы их писали в том, туристском прошлом: «Группа… под руководством… вышла на перевал…». А в голове крутятся слова из песни времен Великой войны. Не третьей, оставившей нас здесь, а второй, которую тот мир сумел пережить. Песни тех, кто воевал в других горах: «Помнишь гранату и записку в ней…». Ту записку в гранате потом, в мирное время, нашли. Может, и мою кто-нибудь снимет, просто проходя маршрут… У кого будет лето, отпуск и поездка в Фанские горы…

Всё. Записка дописана и убрана в тур. Не в гранате, а в полиэтиленовом мешке и консервной банке. И рефлексия убрана вместе с запиской. Пять минут расслабухи прошли, и мы валим вниз. Воевать.

А вниз — не вверх. Особенно, если учесть, что снег с этой стороны рыхлее, и лежит на всем видимом пространстве, а это минимум километр по высоте и километров шесть по расстоянию, которые мы пролетаем за десять минут. В этот раз Чимтарга меня бережет.

Следующие два часа валимся вниз по тропе, которая видна даже под слоем снега. Через час снег совсем кончается. Вот и Большое Алло.

Что мы успели раньше Ахмадовских — зуб даю, как говорит Санька. Но движемся аккуратно и осторожно. Мало ли кого могло сюда занести. Но всё тихо. До темноты успеваем в наше убежище. Общение с детьми, ужин, расстановка постов, и спать.

— Аллейкум ассалам, уважаемые!

— Ваалейкум ассалам, Мустафа!

— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

— Ты всегда так торопишься, Мустафа, как будто боишься опоздать родиться на свет, — степенно ответил Вагиз, — присядь с нами за один дастархан, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости. Что спешишь, словно пылкий юнец?

— Как можно спокойно пить чай, — разволновался старик, — когда вокруг творятся такие дела?!

Тем не менее, к совету прислушался и с кряхтением присел на вытертый ковер. Но молчал недолго.

— Вот ответьте мне, уважаемые, куда пропал наш баши, да пошлет Аллах ему здоровья? И куда делся младший сын уважаемого правителя, несравненный Мутарбек? Почему в Айни хозяйничают дехкане из Матчи, а мост через Зеравшан наводят урусы из Душанбе?

— Не горячись так, Мустафа! Я скажу даже больше! Вчера вернулся домой мой горячо любимый племянник Саид. Ну, тот самый, который служил на Шахристане. Высокий такой, со шрамом от мотыги через все лицо. Да-да, тот, что когда-то подрался под чайханой с твоими внуками, почтенный Абдулла. Так вот! Саид рассказывал, будто к ним на заставу пришли люди Амонатова и сменили их на посту.

— Что значит «сменили», Вагиз?! — Абдулла даже привстал от удивления. — Ты хочешь сказать, доблестные воины нашего великолепного баши оставили свои позиции пенджикентцам? Но ведь они наши враги!

— А что им оставалось делать? С одной стороны Саттах-бек, с другой согдийцы. И наш баши куда-то пропал… — развел руками старик.

— Кстати, куда?

— Насколько я понимаю, баши пошел в Пасруд. А потом этот страшный сель!..

— Да, Абдулла, наверное, ты прав. Это было храброе решение, достойное истинного смельчака! Но скажите, уважаемые, разве не глупость — лезть в логово Аджахи. Тем более сейчас, когда оросы проснулись, и дни армии Джанахама сочтены?

— Не знаю, Мустафа, не знаю… — задумчиво протянул Мустафа. — Возможно, баши хотел помочь оросам в этой битве.

— Скорее, помешать, — Вагиз аккуратно нацедил полную пиалу чая и продолжил, — всё последнее время баши только и делал, что враждовал с оросами, а его джигиты путались под ногами то у старого Шамси, то у того уруса.

— Что ты такое говоришь, Вагиз! — всплеснул руками Абдулла, — не думаешь же ты, что наш баши — слуга Аджахи?!

— Именно это я и думаю, уважаемый! Смотри сам: троих людей баши убил Шамси. Плюс капитан оросов положил кучу народа. А под Сангистаном многих джигитов загрызли чуру. Мы думали, что там оросы защищали воинов баши. Но может быть, всё было наоборот? Джигитам помогали демоны! Тогда понятно, как удалось за один день разбить укрепления. Но пришли оросы и прогнали злых духов. Без союза с нечистью баши не смог одолеть матчинцев.

— Ты говоришь страшные вещи, Вагиз!

— Он прав, Абдулла! — подскочил с насиженного места Мустафа. — Все становится понятным! Баши со всем семейством продался Иблису! Потому и угнетал правоверных! И потому его считали врагом все вокруг! А теперь, когда чудовищный сель оборвал его неправедную жизнь… Одного боюсь, как бы нам не пришлось отвечать за дела Ахмадова. Надо бы спросить «железного» Шамси. Он должен знать правду.

— Как ты его спросишь, если уже третий день никто не видел ни старика, ни его правнука? Перед тем, как сошел сель, домулло уехал на ишаке в сторону Сарвады! И все, больше Шамси никто не видел.

— Не скажи, Вагиз, не скажи! Вот тут ты совсем не прав, — Мустафа улыбнулся. — У меня есть знакомая вдова, которая подрабатывает в казармах джигитов в Сарваде. Так она уже вторую ночь убирает для урусов…

— И что? — скривился Абдулла, — знаешь, Мустафа, твоя любовь к подобным источникам начинает раздражать! Мы хотим установить истину или хвастаемся, чьи сплетни грязнее?!

— Сплетни? — аксакал обиделся. — Может, и сплетни! Только она своими глазами видела Шамси! Он сейчас у урусов! И окружен заботой и уважением, достойным шахиншаха!

— Какой-то ты сегодня слишком подозрительный, Абдулла, — поддержал Вагиз, — во дворе Абазаровых Дилором гоняет матчинских солдат, как своих слуг! Неужели ты этого не видел? А ведь они союзники урусов!

Абдулла задумался. Ладони задумчиво поглаживали пиалу, отмечая каждое полустершееся ребрышко.

— Да, пожалуй, я был не прав, — наконец сказал он. — Прости, Мустафа! Что тогда получается? Шамси — Ирбис, это мы знаем?

— Так! — хором подтвердили собеседники. — Знаем!

— Кроме того, он орос!

— Безусловно!

— Матча и урусы оказывают бедному старику почести, достойные шаха шахов?

— Именно!

— И только наш покойный баши был против всех, кого мы упомянули. Вагиз прав!

Названный довольно улыбнулся, неторопливо наполнил пиалу и закрепил свой успех:

— Наконец-то ты научился признавать свои ошибки, Абдулла! Это признак мудрости. Но ты опять немного поторопился. Наш вероломный баши жив. Того, кто под защитой Иблиса и Аджахи, трудно убить. Убедить меня в его гибели сможет разве что отрезанная голова посреди нашего дастархана.

— И кто, — ядовито спросил Мустафа, — должен принести голову, чтобы такой недоверчивый ишак, как ты, поверил в смерть Ахмадова?!

— Думаю, из уважения к нам домулло мог бы сделать это и лично. Но, скорее всего, он пошлет своих воинов. Всё-таки время неумолимо! И даже спину ороса сгибает безжалостный гнёт прожитых лет.

— Ты прав, Вагиз! Стареет «железный» Шамси, — тихо произнес Абдулла, — раньше мы никогда не могли понять ход мыслей старика.

— Ну так у него за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые… Но Шамси воевал еще с немцами, а та война окончилась очень давно. Думаю, что орос, которому повинуются матчинцы и урусы из Душанбе, будет жить долго. Понять бы еще, где старик прячет своего верного чуру…

Я их всех поубиваю! Ни одна сволочь даже слова не сказала! «Приведи ценного человека»! Ну, папа, ладно, он со своей разведкой совсем засекретился! Но Андрей-то, а? Я ему, понимаешь, два дня баночку подставляла, чтобы спальник не изгадил, а он, гад, делает вид, что ни фига не помнит, и молчит, как партизан! Ни полсловечка! Как распинался! И «красавица», и «у тебя глаза»! А про дядю сказать?! Нет, ну не урод разве, а?! Все военные такие, точно говорю!!! Погоди, я до тебя доберусь, капитан! Отведу дядю Борю вниз, а потом приду на Казнок! Хотя нет, на Казноке к тому времени закончат… Шаки, конечно, не сдадутся, но… Всё равно закончат. И приведут тебя в Лагерь, мне на растерзание!