Читаем без скачивания Походы и кони - Сергей Мамонтов

Как-то капитан Мукалов, начальник нашего 4-го орудия, застал крестьянина-немца, орудующего с затвором нашего орудия.

Что ты тут делаешь? Какое тебе дело до того, что я делаю? Пошел вон, сволочь.

- Сам сволочь.

Мукалов крикнул нам в окно.

- Выходите быстро с оружием.

Поручик Клиневский и я схватили карабины и выбежали на двор.

— Арестуйте этого человека и приведите его к командиру батареи.

Полковник Шапиловский выслушал рапорт Мукалова и сказал:

— Застали на деле, что же, мы его расстреляем. Клиневский и Мамонтов с карабинами? Вот и прекрасно.

У меня подкосились ноги, и я должен был опереться о стену дома. Никогда я не расстреливал и питал к этому отвращение. Шапиловский и Мукалов вошли в дом. Мы же трое остались снаружи, бледные и молчаливые. “Я выстрелю в воздух... А если и Клиневский выстрелит в воздух?.. Господи, избавь меня от этого ужаса!”

Собралась толпа любопытных. Пожилой крестьянин, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Он у нас известен... Он ненормальный. У него бывают приступы сумасшествия.

Я схватил говорившего, притащил его к двери.

— Ты скажешь то же самое там внутри.

Потом открыл дверь и втолкнул его внутрь.

— Свидетель, господин полковник, хочет доложить, — и захлопнул дверь.

Появился Шапиловский.

— Раз он ненормальный, то мы его выпорем. Я послал за ездовыми.

Уф! Слава тебе Господи! Мы все трое вздохнули с облегчением.

Ездовые шли с плетьми, ухмыляясь. Мы отвели арестованного за дома.

— Снимай штаны, — приказал Клиневский.

— Шутки в сторону, — вдруг нахально сказал арестованный. — Я не позволю себя сечь. Я пойду домой.

И он действительно сделал движение, чтобы уйти. Его самоуверенность произвела впечатление на Клиневского и на солдат — они стояли с разинутыми ртами. Но я пережил благодаря этому поганцу такой страх, что искренне его ненавидел. Я бросился на него, свалил на землю и сорвал штаны, так что пуговицы отлетели.

— Дайте ему, ребята, как следует и прибавьте еще от меня!

Его выпороли, и он заплакал. Мы оставили его там и с облегчением пошли домой.

Крестьянин-свидетель подошел ко мне.

Хорошо, что вы его выпороли, он это заслужил. Это опасный человек. А почему же вы сами, миром, его не выпороли, если он того заслужил? Нам нельзя. Он в отместку может сжечь сарай. А вы — другое дело. Вы власть, и с ней не пошутишь. Он теперь поостережется. А мы остались ни при чем. Я вам приношу благодарность от всей деревни.

ФОРМИРОВАНИЯ

В апреле 1919 года в Матвеевом кургане наша батарея дала офицерские кадры для нескольких казачьих конных батарей — донских, кубанских и терских. Полковник Смирнов получил формирование уральской конной батареи и предложил брату и мне места младших офицеров. Мы отказались, предпочитая остаться на должности солдат в нашей старой батарее. Мы сжились с людьми и лошадьми, батарея стала семьей. Я бы не мог расстаться с Дурой.

Но наша батарея развернулась в двухбатарейный дивизион. Из персонала 2-го взвода образовалась новая 2-я конная батарея с простыми, не горными, орудиями. Сперва только с двумя орудиями. Командовал новой батареей полковник Шапиловский. Первым орудием командовал капитан Обозненко, а вторым, нашим, — капитан Мукалов. Мы с братом попали к Мукалову. Батарея несколько раз меняла свой номер: была и 8-й, и 10-й конной, но в конце концов стала (и осталась) 2-й конной генерала Дроздовского батареей. Работала всегда вместе с 1-й конно-горной. С этих пор обе батареи из офицерских стали офицерско-солдатскими. То есть прислуга орудия состояла частью из офицеров, а частью из солдат. Нам повезло, — в нашем орудии оказались кубанские линейные казаки, очень славные. Меня послали на станцию получить и привезти два трехдюймовых орудия. Я отправился с двумя запряжками, осмотрел, принял, сгрузил, запряг и привел в немецкую колонию две пушки, чем положил начало существованию доблестной 2-й конной батареи.

Шапиловский был маленький, рыжий, косой, напоминал лихого пирата, но его ценили, он был храбр, рассудителен и пользовался авторитетом. Обозненко был очень молод, но прекрасный офицер — рыцарь. Мукалов был симпатяга, но наркоман.

Очень скоро батарея стала четырехорудийной. Обозненко и Мукалов стали командовать взводами, а брат получил командование нашим 4-м орудием. Орудие как-то само собой стало нашим семейным. Когда брата не было, командовал им я.

Если нужны были лошадь или солдаты, мы сами их доставали, никому не докладывая. Мы подобрали прекрасных лошадей, особенно в корне, и, вероятно, из-за них наше орудие из 4-го стало первым, то есть шло в голове колонны.

Дивизионом, двумя батареями, командовал Колзаков, которого произвели в генерал-майоры. Первой батареей командовал полковник Алябьев.

В это время усиленно формировались кавалерийские полки. Вскоре был сформирован корпус, а позднее даже два. Под командой генерала Барбовича наша регулярная кавалерия превратилась в грозную силу.

Но главные силы Армии составляли четыре пехотных полка: корниловцы, марковцы, дроздовцы и алексеевцы. Это была наша гвардия. Летом они развернулись в дивизии, но осенью из-за потерь снова были сведены в полки. Нам приходилось работать со всеми четырьмя, и всегда успешно. Вначале это были офицерские полки, потом из-за потерь стали солдатскими, но традиции сохранились.

КИНЖАЛ, КОНЬ И ЖЕНЩИНА

В имении бабушки когда-то бывало много гостей. Между ними был офицер Терского Казачьего войска. Он носил черкеску с кинжалом. Сначала он отказался от верховой езды, но потом привез свое казачье седло и оказался хорошим наездником.

— Почему же вы раньше не хотели ездить?

— Не хотел садиться на штатское седло.

Это “штатское” было произнесено с презрением, а это было хорошее английское седло.

Дикарь, полуразбойник, — говорили мужчины, понятно, в его отсутствие. Рыцарь без страха и упрека, — говорили дамы.

- Джигит, — говорили конюхи, и их мнение было для меня решающим, так как мне было всего семь лет. Он заметил мое обожание.

— Покажите ваш кинжал.

Меня предупредили не говорить, что он мне нравится, потому что по кавказскому обычаю он должен будет мне его подарить. Красивая традиция, которая потерялась, потому что люди ей злоупотребляли. Взрослым он говорил:

— Это не игрушка и не забава, а оружие. Обнажать его можно только для удара.

Люди поспешно отходили. Но мне он улыбнулся, вытащил кинжал из ножен и сказал:

— Посмотри хорошенько. Ты нечасто увидишь подобный клинок. Это Кара-Табан, старый и редкий клинок.