Читаем без скачивания Здесь вам не Сакраменто - Анна и Сергей Литвиновы

Как раз у всех троих совпали отпуска. Ситуация на службе, о которой никто никому, в силу повышенной секретности, не рассказывал, позволила всем вырваться. У Владика «на фирме» был готов корабль «Восход», переделанный из «Востока» под экспедицию трёх космонавтов. Леру (и Вилена) готовились на время убрать с передовой противостояния с ЦРУ, увести на несколько лет в глубокий тыл, в закрытый город Красноярск-26.

К предстоящей поездке друзья готовились и экипировались серьёзно. Тогда в столице существовали пункты проката, где можно было получить в аренду самые разные вещи, нужные на время – от детских весов и колясок до пишущих машинок и радиоприёмников. Хозяйственный Вилен лично на своём «Москвиче» объехал множество пунктов в поисках наиболее свежих, наименее убитых палаток и спальных мешков.

Запаслись канистрами с бензином – кто его знает, как на маршруте обстоят дела с топливом – говорят, иной раз пятьсот километров проедешь, ни одной заправки не увидишь. Набрали продуктов – тем более что у семьи Старостиных имелись большие возможности по части дефицита, а в торговле именно тогда стали возникать перебои то с хлебом, то с молоком, то с макаронами. (Как потом объясняли, это заговорщики, Брежнев и компания, растравляли нехватки, подготавливали снятие Хрущёва, последовавшее осенью). Везли с собой целый ящик тушёнки, а также сухой колбасы, макарон и гречки. Удалось достать и наиболее дефицитные запчасти – вдруг авто сломается, как чиниться? Ни о каких сервисах, тем паче в провинции, ещё даже не слыхивали. С собой прихватили крестовину, бензонасос, масло, дистиллированную воду, ремень вентилятора, крышку трамблёра, свечи – словом, всё, что сумели достать.

Везли и другое новейшее оборудование, тоже в последнее время ставшее чрезвычайно актуальным и тоже под влиянием кино. Фильмов о Бонде с подводными съёмками тогда ещё не было, да и не показывали Бонда в советском прокате. Зато с громадным успехом прошёл документальный фильм Жака-Ива Кусто «В мире безмолвия», а также побил рекорды популярности нашенский фантастический боевик «Человек-амфибия». Подводные съёмки красавицы Гуттиэре-Вертинской и красавца Ихтиандра-Коренева волновали воображение всего молодого поколения. Даже таким зрелым людям, как Вилен и Владик (а им недавно стукнуло, с ума сойти, целых двадцать девять!), хотелось им подражать.

Однако никаких аквалангов в СССР, конечно, ни в свободной продаже, ни напрокат не существовало. (Шпиономания! А вдруг гражданин, вооружённый дыхательным баллоном, уплывёт под водой в Турцию!) Но продавались резиновые маски со стеклом, которое крепилось винтами, дыхательные трубки из дюралюминия, короткие и тяжёлые, как кандалы, ласты и даже – внимание! – ружья для подводной охоты, стреляющие гарпунами. (Именно они сыграют в их путешествии роковую роль.) Ещё в Москве троица приобрела на троих три пары ласт, масок, трубок и ружей – во всём, что касалось физической культуры и спорта, Валерия старалась от парней не отставать.

В итоге экипировались на славу. Взяли на своих работах отпуск – и покатили.

Когда Иноземцев, спустя почти пятьдесят лет, попадёт на Кубу, путешествие по социалистическому острову напомнит ему ту давнюю поездку. Никаких тебе дорожных карт – только чрезвычайно общая схема автодорог, на каждом шагу намеренно врущая. Зато никакого понятия о пробках. Даже слова такого в лексиконе не имелось. Где-то далеко-далеко чадит колхозный грузовик – обогнали его по встречке. Со второстепенной дороги не спеша выезжает телега. А больше никого – только перелески, лесополосы, колхозные поля.

Выехали они всё равно с утра, спозаранку, чтобы не тащиться по жаре. Кондиционеров тогда не то что в автомобилях – в домах и учреждениях не видывали. Первый в своей жизни «кондишен» Владик узрел в том же шестьдесят четвёртом в «маршальском домике» на Тюратаме (в Байконуре), где останавливались космонавты, и аппарат был дивом дивным.

«Москвичок», ведомый Виленом, бежал бодро. Первую ночёвку устроили в сосновом бору за Воронежем. Жгли костерок, грели чай в котелке, пекли картошку по-пионерски – в углях. Второй раз переночевали за Ростовом, на совершенно пустынном в ту пору левом берегу Дона. Купили у пацанов полведра раков и обожрались ими.

К концу третьего дня прибыли на море. От всесоюзного винно-шампанского погреба Абрау-Дюрсо шла тупиковая грунтовая дорога в приморский посёлок Дюрсо. Там – пара деревянных домиков турбазы, но, если отъехать чуть в сторону, начинались настоящие, как в кино, дикарские бухты, где ровным счётом никого не было.

Отец расчувствовался, полез в альбом и показал пару фотографий той поры: чёрно-белые, одновременно и выцветшие, и передержанные, со щегольской рамкой в виде зубчиков, словно на почтовой марке. А на снимке – восхитительно полуголая молодая троица. Все, как на подбор, с подводными ружьями наперевес, маски для подводного плавания сдвинуты на лоб, в руках – трубки и ласты. По центру – Вилен Кудимов, он самый мощный, уже начинающий лысеть и толстеть. По правую руку от него – его супруга Валерия, примерно одного с ним роста, худющая и слегка нескладная, с маленьким бюстом и лошадиным лицом. По левую руку – отец, Владислав Дмитриевич, он чуть отстранился от парочки. Отец из всех троих самый высокий и самый красивый, пропорционально сложенный, с мощными грудными мышцами и бицепсами, плоским животом.

– А ты хорош! – искренне воскликнул Юрий. – Лучше всех. А кто снимал? Ты ж говоришь, вы одни там были?

В этот момент отец неожиданно смутился и пробормотал что-то в том смысле, что прибились к ним на непродолжительное время ещё несколько дикарей.

– Понятно, – покивал Юрий, – у тебя там был курортный роман.

Отец не стал комментировать, сказал: «Замнём для ясности», но Иноземцеву-младшему показалось, что воспоминание о том, что и он когда-то был рысаком, доставило отцу удовольствие.

– Но большей частью мы одни там были, втроём – казалось, на всём белом свете. В тени каких-то извилистых сосен поставили палатку. Каждый день один из нас троих дежурил, он вставал раньше других, собирал топляк. Потом готовил на костре завтрак. Потом мыл посуду, обедом-ужином занимался.

– Рыбу-то били своими гарпунами? Что-то на снимках улова не видно?

– Ещё как били! И кефалей доставали, и барабулей. А на удочку бычков ловили и ставрид. Варили уху, жарили добычу на вертеле. Тогда и курортников, и дикарей на море и впрямь мало было. Но сказать, что мы там, на берегу, совершенно бесконтрольными оказались, нельзя. Степанида Власьевна, так мы тогда советскую власть называли, контроля над нами не ослабляла. Каждое утро и каждый вечер по берегу проходил пограничный патруль: офицер, двое солдат – в обмундировании, в сапогах, с винтовками. Офицер – с пистолетом в кобуре. В первый раз у нас тщательно паспорта проверили. Расспросили: откуда, куда, зачем? Попросили показать, что в машине, что в палатке. А Вилен, помню, офицерика-погранца тогда в сторону отозвал и какое-то своё удостоверение показал, а тот в ответ козырнул. Так я впервые получил реальное свидетельство, что Вилен в «органах» служит (его глухие намёки не в счёт). И погранцы потом проходили мимо нас каждый божий день и всё равно посматривали, не мастерим ли мы лодку, не откапываем ли припрятанные акваланги, чтобы в Турцию уплыть. А вечерами мощный прожектор с погранзаставы в Широкой Балке и море обшаривал, и берег. Граница у нас тогда была на замке. Мы-то, глупые советские люди, считали – нас так учили – замок повешен для того, чтобы шпионы к нам и диверсанты не проникли. А на самом деле – чтобы мы из социалистического рая не вырвались. Но мы тогда искренне считали, что, несмотря на отдельные недостатки, глупости и нехватки, лучше советского строя нет. «Зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей, а также в области балета мы впереди планеты всей»[24]. И ни о каком береге турецком даже не помышляли. Тихо-мирно жарились на солнце, ловили рыбёшку.

Из-за этой подводной охоты всё и приключилось. Рыбаками и охотниками давно замечено: чем дальше от места стоянки отойдёшь, тем лучше поклёвка (или больше зверья). Так и нас бес добычи попутал: бухточка, следующая за лагерем, почему-то казалась нам более обильной рыбой. А та, что за ней – ещё. Однажды мы с утра туда и потащились. Все втроём. С амуницией и подводными ружьями. Но в купальных костюмах.

– Ты там, наверно, с Лерой, Виленовой женой, флиртовал? – перебил Юра.

– Да ну, о чём ты говоришь! – даже возмутился отец. – Муж рядом – это раз, а два – никогда она во мне никаких чувств, если не считать товарищеских, не вызывала. Слушай дальше.

– Охота в то утро оказалась никчёмной. Наверное, оттого, что мы разоспались и выползли на промысел, когда солнце стояло уже высоко. Рыба вся под камнями попряталась. Надо сказать, что бухты на Черноморском побережье – они совсем не такие, как в ленте «Три плюс два» показывают. В кино был сплошной песочек. Но фильм-то в Крыму и на Рижском взморье снимали. А в районе Дюрсо в море – одни валуны и скалы, склизкими водорослями покрытые. Поэтому, когда мы в море входили и выходили, поскальзывались часто, все ноги, бывало, себе сбивали. Так и в тот раз: когда вылезали из моря – поняли наконец, что охота не удалась, – Лерка вдруг охнула, скривилась. Вилен её ещё спрашивает: ты что? А она: да наступила на что-то острое, камень, наверное – манера бить тогда в море бутылки ещё не повелась, да и некому там было их бить. Ну, камень и камень, наступила и наступила, обычное дело. Вылезли мы, обсохли, нацепили вьетнамки – почапали домой, к лагерю. Только смотрим: Лерка что-то отстаёт, морщится. На правую ногу с трудом наступает. Жаловаться ни на что не жалуется – тогда даже девчонки крепкие были, никогда не ныли. Но мы сами её с Виленом остановили – давай показывай, что с ногой. Смотрим: батюшки святы, а ступня вся распухла, покраснела, пальцы, как сосиски. Мы сразу поняли: кто-то её укусил. Или уколол. Скатов и морских ежей в Чёрном море нет, но, может, змея цапнула? Или зеленуха плавником уколола – очень подлая рыба? Тут главное, что было – не дать яду дальше по организму распространиться. Поэтому я, недолго думая, обрезал со своего подводного ружья резиновую ленту – с её помощью тогда стреляли – и завязал Лерке жгут на ноге, повыше колена. Поковыляли мы дальше – она на Вилена опирается. И я смотрю: девчонке всё хуже и хуже делается! Побледнела, дышит с трудом, глаза кровью наливаются. Сейчас-то я, задним числом, понимаю, что такое с ней происходило: анафилактический шок, отёк Квинке. А тогда мы ничего этого не знали и не понимали. Но я говорю Вилену: Лерку надо к врачу, и поскорее. Он: сам понимаю. Но надо еще доехать. В Дюрсо тогда ничего не было, никаких врачей. Везти больную надо до Абрау-Дюрсо, там посёлок, там больница, километров десять. Но и до машины нужно сначала дошкандыбать! А у Вилена она вдобавок в полуразобранном состоянии: он аккумулятор снял, чтоб не разряжался, в тенёк его поставил. Тогда он мне говорит: я вперёд погнал, буду готовить тачанку к пробегу, а ты Лерку тащи. Побросали мы прямо на берегу все свои маски-ласты, ружья – никто их, кстати, не спёр, больше того, потом мы обнаружили, что кто-то принёс их в наш лагерь и аккуратно сложил рядом с палаткой, не иначе те пограничники постарались.