Читаем без скачивания Лоенгрин, рыцарь Лебедя - Юрий Никитин

Ее запах кружил ему голову, барон сперва подумал, что хорошо бы ухватить ее прямо сейчас и смять в руках, такую жаркую, мягкую и томную, но, с другой стороны, если всадит арбалетный болт в спину тому мерзавцу, эта женщина сама в диком восторге для него расстарается, он утонет в ее изощренных ласках, а он будет рычать и наслаждаться по-своему грубо, как мужчина, а не какой-нибудь сладкоголосый бард...

- Я знаю ту дорогу, - проговорил он все еще несколько одурелым голосом. - Там можно и в кустах, и на дереве... Некоторые смыкают кроны над тропой, можно сидеть на ветке и срывать шлемы со скачущих всадников...

Она почти пропела нежным голосом:

- Барон! Я так и знала, что вы именно тот самый отважный человек в Брабанте...

- Леди, - проговорил он смущенно. - Я, конечно, не трус, но справедливости ради должен сказать, что ради вас каждый станет самым отважным.

Она улыбнулась, обняла и крепко поцеловала его в губы.

- Барон! Такого изысканного комплимента я еще не слыхала... А теперь расстанемся, а то могут заметить, что отсутствуем мы двое.

Она упорхнула, сочная, весомая и в то же время легкая, оставив ощущение горячего обнаженного тела в его руках, его ладонях, его пальцах, жадно вминающихся в ее сочную сладкую плоть.

Барон, как и большинство рыцарей, умел хорошо стрелять не только из арбалета, но и из лука, на охоте не только ищешь с копьем в руках свирепого кабана или быстрого оленя, но прицельно бьешь и гусей, а их копьем не достанешь...

В замке он выбрал из трех арбалетов самый тяжелый, где тетиву приходится натягивать воротом с двумя рукоятями, самый легкий, где тетиву быстро тянешь «козьей ногой», и третий, зубчато-реечный, отложил со вздохом.

Оба хороши, но в любом случае он успеет сделать только один выстрел, потому лучше уж бить из арбалета, что пронизывает самым толстым и длинным стальным болтом любой панцирь насквозь.

Так же неспешно и вдумчиво проверил замок, рычаг, тетиву, сунул в мешок на поясе пять тяжелых стальных стрел и понес все во двор, где слуги уже вывели коня и оседлали в дальнюю дорогу.

Он действительно знал эту дорогу хорошо, потому свернул с нее заранее, хотя на вытоптанной до твердости камня следов все равно не останется, укрыл коня подальше, чтобы не услышал приближения других коней и не поприветствовал жизнерадостным ржанием, а сам взвел рычагом тугую тетиву и, выбрав позицию, приготовился ждать.

За это время птицы поблизости привыкли и уже щебечут вовсю, не выдадут. Далекий стук копыт он услышал издали, чуть-чуть сдвинулся поудобнее для выстрела, но так медленно и осторожно, что птицы прыгали чуть ли не по голове и щебетали беспечно.

Донеслось фырканье лошади, из-за поворота выехали двое, в переднем барон сразу узнал Лоенгрина в его сверкающих доспехах, шлем прилеплен к седлу, и легкий ветерок отбрасывает его золотые волосы за спину.

Оруженосец едет сбоку, но с той стороны, дурак, что-то спрашивает, а его сеньор отвечает ему серьезно и вдумчиво, хотя сам барон своему бы велел молчать и не хрюкать в присутствии хозяина.

Едут шагом, до барона донеслось:

- Нил, хотя подлость более короткий путь к цели, чем доблесть, но, скажи, многие ли к ней прибегают?

Оруженосец сказал угрюмо:

- Больше, чем вы думаете, ваша светлость.

- Но не рыцари, - возразил Лоенгрин.

- Находятся и среди них, - пробормотал оруженосец. - Думаете, вам удастся окончательно остановить графа Тельрамунда?

Лоенгрин ответил уклончиво:

- Для торжества зла достаточно, чтобы достойные люди бездействовали. Если друг причинит тебе зло, скажи, что прощаешь, но простит ли он сам себе?

- Как это?

- Сделавший подлость скроется от других, но... как от себя?

Барон положил палец на спусковую скобу, задержал дыхание. Стальной болт из тяжелого арбалета пробивает стальную кирасу, как яичную скорлупу, со ста шагов, а эти двое проедут в десяти шагах, здесь и слепой не промахнется...

Этот красавчик, муж Эльзы, едет с непокрытой головой, щит за спиной, левым боком к арбалету, дурак, невежда, трудно поверить, что где-то бывал в войнах и сражениях, там таких выкашивают в первой же схватке...

Он задержал дыхание, а палец уже как прилип к скобе.

Тучи разошлись, солнце греет голову и плечи ласково, Лоенгрин ехал неспешно, все равно в деревне всех захватит врасплох, увидит, как там на самом деле, а не как нужно показать хозяину, чтобы остался доволен... Нил сыплет вопросами, вид у оруженосца озадаченный, явно отец и его окружение учили парня по-другому...

На миг из кустов донесся запах большого и сильного животного, Лоенгрин невольно повел глазом, но решил, что либо волки задрали лося или оленя, либо медведь спрятал добычу под ветками, отвернулся и проехал дальше.

Нил продолжал задавать вопросы, но за спиной кто-то громко крикнул:

- Эй, вы двое!

Лоенгрин развернулся, мгновенно укрываясь щитом и вытаскивая меч. Нил тут же скопировал все его движения, даже брови точно так же сдвинул над переносицей.

В двадцати шагах сзади на дороге стоит, широко расставив ноги, человек в рыцарских доспехах, рядом кусты еще колышутся, показывая, откуда он вылез.

Лоенгрин крикнул настороженно:

- Кто ты, назовись!

Рыцарь поднял забрало, на Лоенгрина взглянули маленькие злобные глазки.

- Барон Артин Бергенсторм, - заявил он нагло. - Вы проехали по моей земле без уведомления!.. Но ладно, я это прощаю, пусть только ваш слуга вытащит из кустов мой арбалет... и приведет лошадь.

Лоенгрин посмотрел на него пристально, кивнул Нилу, не спуская взгляда с барона.

- Принеси арбалет и приведи коня.

Нил прошипел люто:

- Он меня оскорбил! Я не слуга!

- Выполняй, - велел Лоенгрин. - Потом поймешь.

Нил, громко сопя от обиды, соскочил на землю, проломился в кусты, долго лазил там, наконец вытащил, пятясь задом и громко пыхтя, тяжелый арбалет, уже заряженный и взведенный для выстрела, в канавке поблескивает стальной болт втрое крупнее обычных размеров.

- Вот, - сказал он с торжеством, - он готовился подстрелить вас!

- Коня, - напомнил Лоенгрин холодно.

Нил снова метнулся в кусты, долго отсутствовал, за это время Лоенгрин и барон не произнесли ни слова и не сдвинулись с мест.

Когда Нил вывел наконец оседланного коня, барон поднял с земли арбалет, лицо его побагровело от натуги, но зацепил за особые крюки, сам неспешно поднялся в седло.

Нил вертел в недоумении головой, но раскрыть рот не решался, хотя, что вокруг него происходит, пока не понимал.

Когда барон разобрал повод и готовился пустить коня вскачь, Лоенгрин проговорил мирно:

- Вы ничего не хотите сказать, барон?

Нил торопливо повернул голову в сторону барона Бергенсторма. Тот нагло захохотал: