Читаем без скачивания Лоенгрин, рыцарь Лебедя - Юрий Никитин

...а как и почему он здесь?

- Все мы как-то противостоим, - сказал он задумчиво. - Иначе зачем мы вообще?

В город они въехали уже под покровом темноты. В темно-синем небе поднялась бледная луна, а звезды высыпали просто на удивление целыми роями.

Впереди наперерез проехала группа всадников, где во главе огромный воин на крупном коне, в доспехах и поглядывающий по сторонам с угрозой, за ним на небольшой серебристой лошадке девушка, обе ноги на левую сторону, в руке небольшой жезл, наконечник в виде хрустального шара слабо светился голубым.

Она в испуге посмотрела на Лоенгрина и даже приоткрыла в удивлении хорошенький ротик, он придержал коня и учтиво поклонился.

Нил насторожился, быстро оглянулся на рыцаря.

- Это кто?

- Леди, - ответил Лоенгрин.

- Но...

- Закрой рот, - велел Лоенгрин.

Голос его прозвучал непривычно резко. Нил послушно умолк, а женщина судорожно кивнула в ответ на приветствие рыцаря в сияющих доспехах. За нею проехали еще двое всадников, уже легких и в коротких кольчугах, за плечами луки.

Нил проводил их долгим взглядом.

- Куда они... на ночь?

Лоенгрин бросил резко:

- Вон постоялый двор. Не отставай, а то брошу.

Ворота уже заперты на ночь, пришлось стучать, пока кто-то не спросил издали заспанным, сиплым пропитым голосом, чего им тут надо и чего разъездились, на ночь глядя.

Лоенгрин вежливо ответил, кто они, а Нил сказал ему зло:

- Герцог, а оправдываетесь! Посмели бы такое брякнуть Тельрамунду! Он бы и ворота вышиб... В герцогстве его боятся и уважают. Он злой и самый сильный... Вот и вам пришлось с ним повозиться, пока он оказался на земле.

Ворота им отперли, оба въехали во двор, заставленный повозками и телегами, Нил видел, что рыцарь колеблется, словно не решился, сказать ли правду, что будет похожа на хвастовство, либо же смолчать из скромности, но тогда введет оруженосца в заблуждение, а это еще больший грех...

Наконец рыцарь Лебедя развел руками, видно было, что очень не хочет такое говорить, наконец произнес с неловкостью:

- Не настолько уж и силен, как ты думаешь. На самом деле я мог бы покончить с ним за один-два удара.

Нил ахнул:

- Так почему же... Ваша слава была бы еще выше! Зачем? Хотели устроить для короля развлечение?

Они подъехали к коновязи, Нил собирался оставить лошадей здесь, но появился заспанный конюх и сказал с гордостью, что у них тут приличная гостиница, кони ночуют в теплой конюшне, а как там сами люди, ему безразлично.

Лоенгрин проводил взглядом уводимых коней, покачал головой.

- Я хотел дать Тельрамунду возможность раскаяться. В отличие от зрителей он быстро понял, что я и сильнее, и вообще превосхожу в поединке и воинском умении. Но гордость не позволяла ему сдаться. Он хотел погибнуть...

- Зачем?

- Он всегда был победителем, - напомнил Лоенгрин. - Он не хотел стать свидетелем своего позора.

Они обогнули здание и пошли к главному входу, Нил вскрикнул догадливо:

- А-а, вы хотели его опозорить?

Лоенгрин вздохнул.

- Нил, - сказал он с мягким укором, - ну зачем мне его позорить? Я давал ему время признаться, что он поступил нехорошо... просто нехорошо.

- Но он так и не понял!

Лоенгрин сказал задумчиво:

- Думаю, понял.

- Тогда почему же...

- А ты, - поинтересовался Лоенгрин печально, - из ложной гордости не делал глупостей?

- Ну, то я...

- Все мы, увы... Хоть Тельрамунд и понял все, но у него язык не поворачивался это признать! Ложная гордость, что есть гордыня, - смертный грех. Я его измучил, выбил боевой дух настолько, что он, тяжелораненый, избитый, растерявший все силы, в конце концов попросил пощады и признался, что оклеветал Эльзу, а также признал клятву на мече ложной. А сбей я его с ног первыми же ударами, он бы стоял на своем...

Дверь им отворили после настойчивого стука, они ввалились в пустое помещение, Нил сразу же рухнул за ближайший стол и завопил мощно, призывая хозяина.

Хозяин в самом деле явился лично, слуг не заставить работать так, как работает на себя сам владелец.

- Доброй ночи, - сказал он вежливо, - что будете заказывать?

Нил сказал важно:

- Разуй глаза! Перед тобой герцог Брабанта благородный Лоенгрин, рыцарь Лебедя!.. Тащи все лучшее.

Хозяин поклонился.

- Да, конечно, все лучшее.

Он удалился, Лоенгрин сказал с укором:

- Не важничай.

Нил изумился:

- Почему?

- Нехорошо.

- Почему?

- Просто нехорошо, - ответил Лоенгрин строго.

Им подали на стол холодное мясо на разогрев аппетита, затем сразу же горячее, и бедный Нил изо всех сил сдерживался, глядя, как Лоенгрин сперва помыл руки, затем сел за стол и, сложив ладони, прочел долгую благодарственную молитву совсем не так вяло, неразборчиво и скороговоркой, как их священник, и теперь Нилу показалось, что впервые он слышит ее полностью...

Перед ним исходит горячим паром только что зажаренный молодой гусь, со всех сторон обложен испеченными в толченых сухарях коричневыми комочками дроздов, но рыцарь сосредоточенно и с чувством договорил последние слова молитвы, помолчал несколько мгновений, не двигаясь, словно впав в ступор, и лишь потом неторопливо взял в руки нож.

- Чудесно, - промычал Нил с набитым ртом, - никогда так не ел...

- Так жадно? - переспросил Лоенгрин.

- Не, вкусно.

- Ты так всякий раз говоришь, - напомнил Лоенгрин.

- Что делать, мой желудок вчерашнего добра уже не помнит, скотина... Кстати, мне как-то довелось пару раз обедать с преподобным отцом Патрикиусом, так он просто говорил: «Благодарю Тебя, Господи, за хлеб-соль», и тут же начинал есть. А то и вовсе: «Благодарю, Господи».

- Намекаешь, что я прочел молитву целиком?

- Ну...

- Эх, Нил, ты в самом деле думаешь, Господь слушает наши молитвы?

Нил застыл с открытым ртом, даже кусок жареной баранины остановился перед его губами.

- Ну... а зачем же тогда молимся?

- Для себя, Нил, для себя.

- Как это?

- Человек только тогда человек, а не скотина, когда не набрасывается на еду. Уметь сдержать себя - признак благородного человека. Молитва и служит для того, чтобы не начинать хватать еду, как животное. Манеры, Нил, манеры! Только ими и отличаемся.

Он с трудом сдержал улыбку, глядя, как Нил тут же выпрямился, подражая ему, убрал локти со стола и начал есть медленно, не выказывая голода, все время поглядывая на знатного рыцаря, сведущего в куртуазных манерах благородных людей.

Общество требует от рыцаря быть сведущим в вопросах религии, знать правила придворного этикета, владеть «семью рыцарскими добродетелями»: верховой ездой, фехтованием, искусным обращением с копьем, плаванием, охотой, игрой в шашки, сочинением и пением стихов в честь дамы сердца.