Читаем без скачивания Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

— Александр Васильевич, добро пожаловать! С какими вестями? Не с поручением ли от Столыпина?

(Видимо, он ещё надеялся, что Столыпин сделает попытку сближения с ним, отметил Герасимов).

— Нет, я совсем по частному делу, — сказал полковник. — Хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.

Они прошли в кабинет. Когда Лопухин узнал, что гость пришёл просить за Азефа, голос его зазвучал иначе:

— Ах, так вы хлопочете по поводу этого негодяя! Он был уже у меня. Я ничего не могу и не хочу для него сделать.

Герасимов пытался переубедить собеседника. Сказал, что Азеф однажды лично спас ему жизнь, убедив террористов отказаться от покушения на него, апеллировал к человеческим чувствам. Напомнил, что у Азефа есть жена и дети, и это надо учесть. Если Лопухин поддержит обвинение Бурцева, то агенту грозит страшная смерть.

Лопухин прервал гостя:

— Это обычная ложь Азефа! Вся жизнь этого человека — ложь и предательство. Нам он предавал революционеров, а нас — революционерам. Пора положить конец этой преступной двойной игре!

Не споря, Герасимов продолжал играть на человеческих чувствах.

— Он сам заканчивает эту полосу своего существования. Решил вернуться к честной жизни.

Когда такая тактика не помогла, он сменил доводы защиты.

— Во время вашей работы в департаменте вы знали о деятельности Азефа и понимаете, что это является служебной тайной. Вы не можете раскрывать эту тайну революционерам. Мне известно, что революционный суд намерен вызвать вас в качестве свидетеля. Если вы появитесь на таком суде, то тем самым примете на себя бремя вины за убийство агента и совершите тяжкое служебное нарушение. Неужели вы хотите принять участие в кровавой расправе?

Герасимов не отрицал, что говорил резко. Но Лопухин на уступки не пошёл. Видно, в своём общении с революционерами он зашёл очень далеко и уже не мог вернуться назад. В конце разговора Лопухин сказал:

— Перед революционным судом я не появлюсь, это абсолютно исключено. Но признаюсь откровенно: если меня спросят, я скажу правду. Я не привык лгать.

Из воспоминаний А.В. Герасимова:

“Мы распростились весьма корректно. Но я ушёл внутренне возмущённый, с тяжёлым сердцем и чувством злобы к Лопухину. Не было сомнений, что Лопухин уже решил предать Азефа. Для меня это был двойной удар: это означало не только окончательную потерю для меня Азефа, но также крах моей веры в порядочность и государственную ценность человека, которого я в течение лет серьёзно уважал”.

Весь разговор Герасимов передал Азефу.

— Вы правы, дело скверное. Я ничего не мог добиться. Лопухин намерен выступить против вас. Вы должны быть готовым ко всему, и к сожалению, я очень мало что могу для вас сделать...

Азеф ушёл, как побитая собака. На прощание он получил несколько фальшивых паспортов и несколько тысяч рублей. Обещал осведомлять обо всём что случится. Это был их последний разговор.

— Прощайте, Александр Васильевич!

— Не теряйте голову!

На том и расстались.

Больше Азефа Герасимов никогда не видел.

За Лопухиным было установлено наблюдение. Агенты донесли Герасимову: Лопухин отправился в заграничный вояж.

Вскоре выяснилось, что перед отъездом он написал Столыпину в резком тоне письмо, как протест против попытки Герасимова воздействовать на него.

Столыпин отказывался понять, что же произошло, почему Лопухин так демонстративен. Герасимов рассказал министру о состоявшемся разговоре.

— Он, конечно, обижен, — сказал полковник, — но даёт ли это ему право на выдачу тайны? Ведь он присягал на верность государю и отечеству. Нет, я не одобряю его поступка!

Агенты донесли, что Лопухин встречался с членами ЦК партии эсеров Черновым, Аргуновым и Савинковым. Это было возмутительно: бывший директор Департамента полиции и личный друг Плеве заседал вместе с террористом Савинковым, организатором убийства Плеве!

Стало ясно, что судьба Азефа предрешена.

* * *

В письме, отправленном Столыпину, Лопухин по-своему, в чёрных красках, описал неожиданное вторжение полковника к себе в квартиру. Он утверждал, что Герасимов, угрожая ему, требовал поступка, который противоречил всем понятиям о чести, и просил Столыпина оградить его семью от насилия.

Прочитавший письмо министр понял, что Лопухин пытается таким образом потуже затянуть петлю на шее Азефа, с которым когда-то работал. Он ещё не знал, что копию этого послания Лопухин передал в Лондоне эсерам на предмет его огласки.

Герасимов объяснялся со Столыпиным, выгораживая себя и обвиняя Лопухина.

— Он превратно исказил мой визит. Я понимаю, он хотел выразить протест против моего вмешательства в дело, но, смею заметить, так же на моём месте поступил бы и он, если бы речь шла о сохранении служебной тайны. Краски он сгустил: я насильно не вторгался в его квартиру, не угрожал ему. Я просил его по-человечески помочь Азефу — это единственная цель моего посещения.

Столыпин кивнул на письмо, лежащее на столе:

— Я полностью разочаровался в Лопухине. Он мог отказать в просьбе вам, но писать в таком дерзком тоне мне не имел права.

Из письма А.А. Лопухина П.А. Столыпину — председателю Совета министров и министру внутренних дел.

“Милостивый государь Пётр Аркадьевич!

Около 9 часов 11 сего ноября ко мне на квартиру в доме № 7 по Таврической улице явился известный мне в бытность мою директором Департамента полиции с мая 1902 года по январь 1905 года, как агент находившегося в Париже чиновника Департамента полиции Евно Азеф и, войдя без предупреждения ко мне в кабинет, где я в это время занимался, обратился ко мне с заявлением, что в партию социалистов-революционеров, членом которой он состоит, проникли сведения о его деятельности в качестве агента полиции, что над ним происходит поэтому суд членов партии, что этот суд имеет обратиться ко мне за разъяснением по этому поводу и что вследствие этого его, Азефа, жизнь находится в зависимости от меня.

Около 3 часов дня 21 ноября ко мне, при той же обстановке, без доклада о себе явился в кабинет начальник СПБ охранного отделения Герасимов и заявил мне, что обращается по поручению того же Азефа с просьбой сообщить, как поступлю я, если члены товарищеского суда над Азефом в какой-либо форме обратятся ко мне за разъяснениями по интересующему их делу. При этом начальник охранного отделения сказал мне, что ему всё, что будет происходить в означенном суде, имена всех имеющих быть опрошенными судом и их объяснения, будут хорошо известны...

Я обо всём этом считаю долгом довести до сведения Вашего Превосходительства, покорнейше прося оградить меня