Читаем без скачивания Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

Собеседник кивнул:

– К сожалению, дорогой Ицилий, это правда.

– Отец! – простонал Луций. – Может быть, хоть сегодня обойдемся без политики?

– Это не политика, сынок, – махнул на него рукой Ицилий, – а серьезный семейный разговор. Виргинии и Ицилии представляют собой лучшие из плебейских фамилий. Их союз – не просто помолвка славного юноши с красивой девушкой: этот брак заключается с надеждой на будущее. Наступит ли когда-нибудь прочный мир между патрициями и нами? Начать следует с того, что своя правда и свои обиды есть у обеих сторон. Со времен Кориолана мы, плебс, больше не устраивали исходов, но, может быть, порой слишком ретиво использовали власть трибунов, чтобы умерять высокомерие патрициев. Да и сами трибуны, случалось, возбуждали население без особой на то нужды и злоупотребляли своими полномочиями. С другой стороны, нельзя не признать, что многим патрициям удавалось избегать вполне заслуженного наказания, используя всяческие хитрости, уловки и обман правосудия. В результате недовольство и тех и других росло, сыпались взаимные обвинения, не приводившие ни к чему, кроме углубления раскола. Сейчас мы должны с сожалением признать, что, несмотря на все усилия умных и честных людей с обеих сторон, два класса свободных римских граждан все более отдаляются один от другого. Нам остается лишь надеяться, что дети Луция и Виргинии унаследуют лучший Рим, чем тот, в котором родились их родители!

– Верно! Верно! – согласился Виргиний. – Хорошо сказано, Ицилий! Самим децемвирам не мешало бы побывать здесь да послушать твою речь.

Молодой Луций, уже подвыпивший, поднял чашу.

– За децемвиров!

Старшие мужчины неожиданно воззрились на него так, что ему захотелось спрятаться. Однако неловкость продолжалась лишь мгновение, слишком уж радостный был сегодня день.

– Тост за децемвиров, сынок? – Ицилий щелкнул языком. – Тост подразумевает поздравления, а в случае с ними это было бы преждевременно. Никто пока не видел плодов их труда, хотя наши десять маленьких Тарквиниев уже заставили многих добрых граждан ощутить горечь.

– Десять Тарквиниев? Не слишком ли сурово? – промолвил Виргиний.

– Разве? – Ицилий поднял бровь.

Два года тому назад разногласия в Риме дошли до такого накала, что и патриции и плебеи согласились на экстраординарную меру. Выборы были отменены, сенат распущен, а все магистраты, включая трибунов, освобождены от своих должностей. Во главе государства временно поставили так называемых децемвиров – высший орган из десяти человек, который не только наделили высшей властью, но и поручили ему составить всеобъемлющий свод законов. В то время это казалось хорошей идеей: десять мудрейших мужей должны были определить, почему государство пришло к плачевному состоянию, употребить данную им власть, чтобы разрешить проблемы и улучшить ситуацию, придумать законы, которые исключали бы повторение подобного кризиса в будущем, и высечь эти законы на камне, чтобы они были всем понятны и доступны.

Плебс давно выступал за письменный свод законов, полагая, что четкий перечень наказуемых правонарушений и такой же перечень прав граждан более всего способны положить конец произвольным злоупотреблениям патрициев. Но процесс этот затянулся на два года без видимых результатов, а децемвиры, вкусив прелесть безнаказанности, стали пренебрегать своими обязанностями и злоупотреблять властью.

Ицилий пощелкал языком.

– Мы все надеялись – оптимистично, может быть, глупо, – что децемвиры последуют примеру Цинцинната…

– Добрый старый Цинциннат! Выпьем за Цинцинната! – возгласил Виргиний, служивший под началом знаменитого полководца.

Восемь лет тому назад, когда римская армия, разбитая эквами, оказалась близка к полному уничтожению, город призвал давно отошедшего от дел и ставшего земледельцем военачальника Луция Квинта Цинцинната. Он получил полномочия диктора, то есть до окончания войны сосредоточил в своих руках абсолютную власть. Цинциннат, с великой неохотой принявший командование, отложил плуг, возглавил армию, разгромил врагов, сложил с себя полномочия и вернулся на свой участок – и все это за пятнадцать дней. Говорили, что его плуг находился на том самом месте, где он его оставил, и он стал заканчивать борозду, которую начал, как будто и не было никакого перерыва. Мудрый, скромный, бескорыстный Цинциннат стал легендой при жизни.

Увы, децемвиры не последовали примеру Цинцинната. С помощью различных уловок они без конца продлевали сроки своих полномочий и продолжали править в качестве полновластных диктаторов, в то время как народ напрасно ожидал публикации нового свода законов. В последние месяцы их злоупотребления стали еще более нетерпимы, поскольку они безжалостно подавляли любые попытки усомниться в их высочайших полномочиях. Люди, выступавшие против них, умирали. Децемвиры же, пока исполняли свои обязанности, обладали иммунитетом от судебного преследования даже за убийство.

– Хорошая новость, – сказал Ицилий, – состоит в том, что новый свод законов может быть обнародован в любой день. Децемвиры называют его Двенадцатью таблицами. Будем надеяться, что они выполнили столь выдающуюся работу и достоинства Двенадцати таблиц заставят нас забыть о пороках десяти Тарквиниев.

Молодой Луций нахмурил лоб:

– На днях до меня дошел один слух насчет этих новых законов.

– Что за слух? – спросил его отец.

– Мой наставник Ксенон говорит, что они вздумали запретить браки между патрициями и плебеями.

– Ужасная идея! – проворчал Виргиний.

У Ицилия вытянулось лицо.

– А откуда твоему наставнику, греку, знать такие вещи?

Луций пожал плечами:

– Ксенон обучает других юношей, включая внуков децемвиров. И уши держит открытыми.

Ицилий уставился на дно своей опустевшей чаши.

– Да, наверное, и среди патрициев, и среди плебеев есть такие, которые считают, что лучшим выходом из создавшегося положения будет не сближение классов, а еще большее их разделение. С этой точки зрения запрет смешанных браков – разумная мера.

– Наверное, – промолвил Луций, – в таком случае следует считать, что мне повезло: ведь самая красивая девушка Рима оказалась плебейкой, и она обручена со мной.

Он просиял и улыбнулся Виргинии, которая одарила его ответной улыбкой и лишь потом опустила глаза. Никто не смотрел на сестру Луция, Ицилию, и без того смуглую, но теперь еще и помрачневшую.

– Ты называешь эту компанию «Десять Тарквиниев», – проворчал Виргиний. – Но самый худший из них – это Аппий Клавдий. Заносится сверх меры, а ведь всего несколько поколений тому назад Клавдии вообще не были римлянами. Они не были даже Клавдиями! Как звучало то диковинное сабинянское имя, которое получил при рождении его дед?

– Атт Клаус, – подсказал Ицилий.

– Ну да! А теперь его внук – главный среди децемвиров. Неприятный, заносчивый тип: все время расхаживает с важным видом в окружении ликторов, носит пурпурную тогу и требует знаков почтения от каждого, кто встретится. Сразу видно, что ему нравится быть децемвиром, слишком нравится. А теперь он предлагает запретить браки между представителями классов. Этот патриций – лицемер! Всего несколько месяцев тому назад он просил у меня руки Виргинии.

– Папа! – вспыхнула Виргиния. – По-моему, не стоит упоминать…

– А почему бы и нет? Ведь ни ты, ни я никоим образом его не поощряли, а в том, что кто-то хотел на тебе жениться, ничего постыдного нет. Пусть Юпитер поразит меня, если я лгу! Несколько месяцев тому назад Аппий Клавдий спрашивал, нельзя ли ему жениться на Виргинии.

– И что ты сказал? – спросила Ицилия.

– Отказал. А ты как думала? Иначе мы сегодня не сидели бы здесь в такой хорошей компании. Не то чтобы он был неподходящей партией: конечно, Аппий Клавдий – вдовец со взрослыми детьми и, может быть, малость староват для Виргинии, но Клавдии за три коротких поколения сделали себе имя и добились высокого положения. Они – патриции, хоть и новой чеканки.

Виргиний произнес это небрежно, но с явным намерением показать Ицилию, что, будь у него такое желание, дочь могла бы стать женой патриция.

– Я отверг Аппия Клавдия как претендента, потому что мне не нравятся такие люди, и он лично, – только и всего! Не мог вынести мысль о том, чтобы он был моим зятем или отцом моих внуков. Мне гораздо больше по душе ты, Луций. А что еще важнее – так же думает Виргиния!

Виргиний от души рассмеялся и поднялся с обеденного ложа, чтобы поцеловать свою дочь. Она повернула лицо, подставив ему щеку и заодно скрыв выражение лица от всех присутствующих.

– Тогда предлагаю еще один тост! – сказал Ицилий.

– Еще? – Виргиний откинулся назад и притворно застонал. – Да! Тост за любовь!

– За любовь, конечно! – подхватил Виргиний. – За Венеру, богиню любви, которая явно благословила этот союз искрой взаимного желания. Что может быть лучше подлинного любовного союза, одобренного отцами обеих фамилий?