Читаем без скачивания Остров надежды - Юрий Рытхэу

Собака дернулась и затихла.

— А может быть, в ней беспокоилась душа нашего Иерока? — услышал он тихий голос за спиной, обернулся и встретился с обезумевшими от страха глазами Нанехак.

— Не говори так! — закричал Ушаков. — Не говори!

Опираясь на винчестер, он едва добрел до своей комнаты и рухнул на постель, сраженный новым приступом болезни.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Казалось, что на этот раз из болезни не выбраться. Три дня Ушаков пролежал в беспамятстве, но когда пришел в себя, то увидел рядом с собой осунувшееся, озабоченное лицо доктора Савенко.

— Ну что, плохи дела? — спросил он, едва шевеля пересохшими губами.

Доктор ничего не ответил, но по его глазам Ушаков понял, что положение его безрадостно. И вдруг вспомнил: когда он первый раз был болен, в комнате всегда было полно людей, сочувствующих ему. Вон там, возле самой двери, на корточках сидел Иерок…

— А где народ?

— Какой народ? — с удивлением переспросил Савенко, полагая, что начальник бредит.

— Где эскимосы?

— А, эскимосы, — вздохнул доктор. — Болеют…

— Как болеют? Кто болеет? — встревожился Ушаков.

— Жена Тагью тяжело больна.

— А ты лечи ее! Лечи! — неожиданно громко сказал Ушаков. — И обязательно помоги ей! Никто не должен умирать в нашем поселке! Понимаешь — никто!

Доктор Савенко только плечами пожал. И опять тяжело вздохнул.

— Прими все меры, — уже спокойнее продолжал Ушаков. — Все самые лучшие продукты, все лекарства — эскимосам.

— Так если бы они в действительности лечились, — горестно заметил Савенко. — Позвали меня к жене Тагью, когда ей стало совсем плохо. А до этого от нее не отходил Аналько.

— Позовите ко мне Тагью! — распорядился Ушаков. — Я с ним сам поговорю.

Тагью пришел вместе с Павловым. Он с любопытством, с какой-то пытливой жадностью всматривался в лицо Ушакова. Переглянувшись с доктором, Тагью спросил:

— Скажи, умилык, моя жена умрет?

Ушакова поразил убитый вид Тагью. Наверное, он очень любит свою жену, потому что в глазах его застыл такой страх и отчаяние, что Ушакову стало не по себе.

— А ты мне скажи, Тагью, я умру?

Эскимос испуганно посмотрел на русского умилыка, потом перевел взгляд на Павлова, на доктора.

— Не знаю, — неуверенно ответил он.

— А откуда мне знать — умрет твоя жена или нет? Но скажу тебе прямо: ее спасение — в твоих руках.

— Как это? — с недоумением спросил Тагью.

— Если ты будешь делать все, что говорит доктор, твоя жена поправится.

— Однако, — нерешительно произнес Тагью, опасливо поглядывая на Савенко, — тебе он не помог.

— Почему не помог? — возразил Ушаков. — Сегодня я чувствую себя намного лучше, чем вчера. И твоей жене станет хорошо, если будет слушаться доктора.

— А можно обойтись без стеклянной палочки? — вдруг спросил Тагью.

Ушаков сразу же догадался, что речь идет о злополучном термометре. Он повернулся к доктору и сказал:

— Неужели нельзя обойтись без измерения температуры? Ведь если у человека жар, это и так видно, невооруженным глазом.

— Можно, конечно, — уныло согласился Савенко.

Ушаков снова обратился к Тагью:

— Вот видишь, доктор обещает, что не будет ставить стеклянную палочку твоей жене.

Но это обещание, похоже, не очень обрадовало эскимоса. Подумав, он сказал:

— Наверное, все-таки дело не в стеклянной палочке.

— Ну вот видишь! Разумное говоришь! — обрадовался Ушаков.

— Может, болезни наши от злого духа, живущего на северной стороне острова…

— Почему так думаешь?

— А ты сам сообрази: все, кто побывал там, — заболели. Как только мы съездим на север, погода портится и пурга длится несколько дней.

— Но там больше всего зверя! — напомнил Ушаков.

— Так Тугныгак тоже не хочет зазря отдавать людям свои богатства, — сказал Тагью. — Вот он и берет в обмен то человеческую жизнь, то собачью…

Слова Тагью неожиданным образом подействовали на Ушакова. От возбуждения он даже приподнялся на постели.

— Послушай меня, Тагью. Покойный Иерок верил в меня, и ты тоже должен поверить. Я тебе прямо скажу — никакого злого Тугныгака на северном берегу нет. И нечего его бояться. Как только мы поправимся и как только солнце покажется над горизонтом, мы там поставим охотничье поселение.

— Но вот Аналько говорит…

— Аналько первого и пошлем! — Ушаков нетерпеливо перебил Тагью. — И я ему скажу: если он мне докажет существование Тугныгака, то я даю слово, слышишь, Тагью, даю слово вызвать сюда большой пароход и перевезти вас всех обратно в бухту Провидения.

Тагью изменившимся взглядом, но так же недоверчиво, искоса посмотрел на Ушакова, потоптался и медленно вышел из комнаты.

— А теперь, — произнес Ушаков, обращаясь к доктору, — я должен во что бы то ни стало поправиться. Иначе дело наше будет проиграно.

Павлов рассказал, что настроение в селении неважное, некоторые даже собираются, как только появится солнце, отправиться на собаках на материк.

— Но ведь это очень опасно! — заволновался Ушаков. — Это грозит гибелью!

На следующий день к Ушакову пришла Нанехак. Она вроде немного оправилась от горя, но к ней уже не вернулось обаяние молоденькой девушки. За эти дни она словно бы повзрослела.

— Что говорят в селении о моей болезни? — спросил ее Ушаков.

— Говорят, что Тугныгак оказался сильнее тебя.

— Но я поправляюсь. Так кто же оказался сильнее?

— Тебе еще надо доказать, что ты по-прежнему сильный человек, — спокойно сказала Нанехак.

— Ты слышала разговоры о том, что некоторые хотят на собаках переправиться через пролив?

— Так неразумные говорят. Опытные предостерегают: это очень опасно. Льды в проливах обычно не стоят на месте, постоянно дрейфуют, испещрены трещинами, разводьями… Не знаю, вряд ли кто всерьез решится.

Она подала кружку с какой-то настойкой.

— Это из нашей травы нунивак, — объяснила Нанехак.

Ушаков знал, что так эскимосы называют родиолу розовую, или в просторечии «золотой корень».

— Откуда он у тебя? — спросил Ушаков.

— Осенью собрала, — ответила Нанехак. — Она тут есть, за холмами. Обычно мы много заготавливаем, и зимой, бывает, обходимся только ею, когда совсем нечего есть.

— На следующую зиму мы заготовим этого нунивака целыми бочками, — сказал Ушаков, выпив горьковатый, пахнущий осенней тундрой настой.

…Здоровье Ушакова заметно пошло на поправку. Еще чувствуя слабость, он отправился по ярангам. В одних он утешал больных, в других ругал здоровых разленившихся мужчин, впавших в какую-то апатию, в состояние безразличия и полной покорности обстоятельствам.