Читаем без скачивания Женщины у колодца - Кнут Гамсун

— Да, он, как я слышал, благочестивый человек. Ну, а теперь мы должны идти спать, господин почмейстер.

— Благочестивый человек, говорите вы? Я, может, быть не всё понял. У англичанина своя религия, и он исповедует её на свой образец. Он порабощает один народ за другим, отнимает у них самостоятельность, кастрирует их, откармливает их и усмиряет. И вот в один прекрасный день он говорит: «Будем поступать согласно священному писанию», и дарует этим кастратам нечто такое, что называется самоуправлением.

— Да, это так, как вы говорите, господин почтмейстер. Доброй ночи!

— Доброй ночи! Вы хотите спать? Однако меня тут интересует другая вещь. Я спрашиваю себя, нет ли у англичан другого, своего собственного бога, английского бога, так же как у них есть и свой собственный, особенный расовый отпечаток? Можете ли вы иначе объяснить, почему они ведут на всём свете завоевательные войны и потом, когда победят, они воображают, что они совершили хорошее и великое дело? Они требуют от всех людей, чтобы они так именно смотрели на это, и они благодарят своего английского бога за то, что им удалось их злодеяние, а после того они делаются благочестивыми. И всего удивительнее, что они предполагают заранее, что и другие народы будут радоваться тому, что они сделали. И вот они говорят: «Пусть и другие народы станут благочестивыми! Пусть господствует везде справедливость!». А другие народы удивляются, что англичане не потупляют глаз при этом. Очевидно, у них есть свой собственный бог, который ими доволен и оправдывает их. И все должны принять их программу, стать другими, повесить другие картины на стенах, иметь другие книги на своих полках, других проповедников п церквах. Мы должны развить у себя другое народное сознание. Всё, всё должно быть другое! Но англичане никогда не будут другими. А человечество лишь очень медленно и после многих, многих повторных существований на земле станет другим, чем было раньше.

Почтмейстер оглянулся и заметил, что он стоит один. Давидсен ушёл. Очевидно, Давидсен больше не мог выдержать и бежал. Почтмейстер тут впервые убедился, что он проповедует в пустыне. То, что он говорит, непонятно и неожиданно для других, и потому его покидают. Все против него. С поникшей головой он идёт домой. Задняя дверь, как всегда, была открыта, и он вошёл в коридор. Вдруг он замечает, что у стены что-то движется и, подняв фонарь, он видит какого-то человека. Это был незнакомец, лет тридцати, с тёмно-русой бородой и в резиновом плаще, который был перевязан ремнём на поясе. Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга. Очевидно оба были поражены своей неожиданной встречей. Затем незнакомец направился к выходу, чтобы взять зонтик, висящий на стене. Вид у него был совершенно растерянный. Он как будто забыл, что повесил тут зонтик. Почтмейстер, такой же растерянный, как он, стоял у стены, подняв свой фонарь.

Наконец незнакомец заговорил. Он видимо хотел что-то объяснить почтмейстеру, но говорил так странно, точно пьяный или сумасшедший. Он произносил английские слова и пробовал раскрыть зонтик, разговаривая с ним. «Зубной врач! — говорил он. — Я это именно и хочу сказать. Что же надо сказать дальше? Вы меня поняли?»

Почтмейстер смертельно побледнел и как будто что-то хотел сказать этому человеку. Ведь он же говорил по-английски с капитаном и штурманом. Но он только прошептал:

— Подожди немного!

— Зубной врач! — проговорил незнакомец. — Не понимаете вы, что ли? Я с ума схожу от зубной боли! Разве он не живёт здесь? Я видел доску...

— У меня был сын... — прошептал почтмейстер.

— Это не я, — отвечал незнакомец и повернул к выходу.

— Откуда вы?

— Прочь отсюда! — приказал незнакомец.

И вдруг почтмейстер взглянул на дверь, ведущую во внутреннюю контору, где хранились денежные письма, что было самое важное из всего. Дверь была приоткрыта. Почтмейстер поспешил туда и тотчас же оттуда послышался стон.

Выйдя на двор, незнакомец вдруг остановился, подождал с минуту и вернулся назад. Он снова вошёл в коридор, повесил захваченный им зонтик назад, на стену, и в открытую дверь взглянул на почтмейстера. Тот сидел, откинувшись на кресле, горящий фонарь стоял возле него. Незнакомец опять вернулся на улицу и бросился бежать.

Ветер и дождь не прекращались. Оливер возвращался в это время с пристани и увидал бегущего мимо него человека. «Ах, да это второй штурман! — подумал он. — Должно быть у него ужасно болят зубы».

— Алло! — позвал он его, желая напомнить ему о деньгах, но тот продолжал убегать.

У Оливера возникло подозрение. Что надо на берегу второму штурману? Ведь ко времени прилива, сегодня ночью, ветер вероятно спадёт и буря уляжется, тогда корабль может отплыть. Оливер ещё раз позвал его, но напрасно. И вот он тоже бросился бежать за ним по дороге и надо было удивляться, какие он мог делать прыжки при помощи своего костыля. Когда надо, то Оливер мог не отставать, а теперь ведь дело шло о его деньгах.

Он настиг его, наконец, и остановился, когда и тот остановился и дал какой-то сигнал. Как раз в этом месте дорога поворачивала в лес, в густой лес, и оттуда послышался ответный сигнал. Оливер это ясно расслышал.

«Ну, теперь не такая погода, чтобы бегать за юбками», — подумал он и решил, что тут что-то другое. Он заковылял дальше, к опушке леса, и спрятался за деревьями.

На дорогу вышли какие-то две фигуры навстречу второму штурману, и все трое остановились и, по-видимому, о чём-то переговаривались. Всё это было очень таинственно и странно. Ветер дул в сторону Оливера и он слышал их голоса, но не мог разобрать слов. Они выглядели, точно привидения, и Оливеру стало жутко. Он охотно бы ушёл, если б не то, что тут дело шло о деньгах, которые он должен был получить.

Время шло. Миновала полночь и наступил прилив. Ветер повернул и вдруг в этой маленькой группе обнаружилось какое-то беспокойство. Они двигались, как привидения, но Оливер слышал, что они разговаривали между собой. Оливер увидал, кроме второго штурмана, ещё какую-то женщину и длиннобородого мужчину. Когда они подошли к нему совсем близко, то он выскочил на дорогу. Все трое вскрикнули от изумления и испуга. Второй штурман, по-видимому, хотел скрыться, но Оливер обратился к нему и потребовал от него деньги.

— Пойдём на пароход! — сказал второй штурман, но, по-видимому, передумал и нетерпеливо вытащил из своего ватерпруфа12 пачку денег, много банковских билетов. Так как было совсем темно, то длиннобородый зажёг спичку.

С моря донеслись три коротких звука пароходной сирены. Очевидно, это был призыв экипажа. Второй штурман тотчас же пустился бежать. Как это ни странно, но Оливер в эту минуту не столько был заинтересован деньгами, которые ему дал второй штурман, сколько обществом, в котором тот находился. Разумеется, Оливер спрятал деньги в карман, но тотчас же, с величайшим удивлением, взглянул на женщину и спросил её, назвав по имени:

— И ты тоже выходишь в такой вечер?

— Да, — отвечала она в смущении.

Конечно, она думала, что в темноте её не узнают, но зажжённая спичка выдала её. Она совершенно растерялась. Конечно, такая странная обстановка не могла не возбудить любопытства Оливера. Тёмная ночь, таинственные деньги в таком количестве, запрятанные в ватерпруф, тайное свидание в уединённом месте и, наконец, присутствие этой женщины, которую Оливер узнал тотчас же. Да, это была дочь кузнеца Карлсена, вдова, которая занималась его хозяйством. Оливер до сих пор ничего дурного не слышал о ней, но, быть может, и она пошла по дороге своего брата, бродяги? Кузнец Карлсен был несчастлив в своих детях. Что делала его дочь тут поздней ночью?

— Я тебя видел, — сказал ей Оливер.

Ответа он не получил. Если он надеялся извлечь какую-нибудь выгоду для себя из того, что в этот вечер сделался сообщником какой-то тайны, то очень ошибся в своих расчётах.

— Что тебе было нужно здесь? — ещё раз спросил он.

Но тут вмешался длиннобородый человек и сказал ему:

— Мы распевали дуэты. А ты сам-то что здесь делал?

— Я? Ты же видел! Я получал свои деньги.

— Деньги? Ах да, это за гагачий пух!

— Так тебе это известно?

— Разумеется.

Оливер снова обратился к женщине:

— Кто это с тобой? — спросил он. — Твой возлюбленный?

— А если бы и так? — отвечал за неё мужчина и ближе подступил к Оливеру.

Оливер тотчас же отошёл назад.

— Я только хотел услышать, откуда ты? — возразил он. — Я ведь тебя почти не знаю. Или, может быть, знаю?

— Я оттуда же, откуда у тебя пух! — засмеялся он.

Оливер смирился, видя, что он ничего тут не добьётся, и кротко ответил:

— У меня нигде нет пуховых гнёзд. Этот пух я скупал постепенно в течение двадцати лет. Вот это я могу сказать. К сожалению, я не такой человек, чтобы охотиться за гнёздами. Ты ведь видишь, что я не такой человек, который может искать гнёзда. Я ведь калека.