Читаем без скачивания Сатиры в прозе - Михаил Салтыков-Щедрин

— А я бы на вашем месте презрел-с! — заметил стряпчий.

— Нет, уж это аттанде![110] Истинным богом клянусь, что зубы в пепел обращу.

— Еще неизвестно, как губернское начальство посмотрит! — благоразумно увещевал стряпчий, — с следующей же почтой запросца надо ожидать-с!

— Ну что ж, я так и отвечу, что распоряжение сделано!

— Ну да-с… а все-таки будто сомнительно! Нынче, Федор Ильич, пасквилянты-то не долу смотрят, а больше взодравши нос ходят! Я с своей стороны полагал бы не горячась, а исподволь… домашними средствами… через час по ложке…

— А что ты думаешь? ведь Иван-то Пахомыч правду говорит! — заметила градоначальница.

— Сквозь строй жизненных обстоятельств пропустить, — задумчиво пояснил свою мысль стряпчий, — чтоб человека сего, так сказать, постепенными и неторопливыми мерами огня и воды лишить… так-то-с!

— Понимаю, — отвечал градоначальник.

— Например, если человек этот имеет привычку прогуливаться, можно неизвестных людей на него напустить, которые, будто пьяные, могут легонько бока ему помять, а потом скрыться-с!

— Понимаю, — сказал градоначальник.

— Ах, это бесподобно! — воскликнула градоначальница.

— Или, например, Яшку-вора научить, чтоб он у того человека в квартире пошарил!

— Понимаю!

— Или, например…

— Понимаю! — воскликнул градоначальник, переходя от уныния к восторгу и благодарно сжимая в руках своих обе руки стряпчего. — Анна Петровна! водки и закусить!

— Так-то лучше будет! — задумчиво заключил стряпчий.

Выпивши и закусивши, градоначальник наш, по обычаю, отправился пешком осматривать город, и глуповские мещане могли собственными глазами убедиться, что в лице его было что-то ангельское. В этот достопамятный день в городе Глупове не было разбито ни одной рожи, а торговля и промышленность внезапно процвели яко крин сельный. Пришедши в лавку мясника Брадищева и увидев, что мясо покрыто не холстом, а грязной рогожей, градоначальник не полез на хозяина, как озаренный, но кротко и учтиво сказал, что говядина, любезный мой, по Своду законов, должна быть чистым полотенцем покрыта. «Это не я, милый мой, говорю, а Свод законов!» — На такую речь Брадищев мог лишь выпучить глаза, как бы говоря ими: «Да что ж ты по зубам-то меня не бьешь?» — но и за всем тем градоначальник не воспользовался своим правом, а только вздохнул и отправился тихим манером в лавку мясника Усачева, где также действовал кроткими мерами убеждения.

На возвратном пути из обзора встретился исправник, который, по всему было видно, поспешал к Федору Ильичу, чтоб поделиться с ним свежею новостью и сообща пособолезновать.

— Скажите, какая новость! — крикнул он ему с дрожек, остановив на минуту ретивую пару кругленьких саврасок.

Но Федор Ильич, не прекращая шествия, лишь улыбнулся кротко и махнул рукой.

— Да стойте же! — закричал ему вслед исправник, — на пульке-то сегодня будете?

Градоначальник остановился и несколько секунд пребывал в мучительной борьбе с самим собою.

— Буду! — сказал он наконец решительно и плюнул при этом в сторону, как бы отбиваясь от дьявольского наваждения.

— То-то же! — присовокупил с своей стороны исправник, — смотреть-то на них нечего!

Вслед за тем встретился судья, который шел пешком и, по причине тучности, до того запыхался, что, ставши лицом к липу с градоначальником, некоторое время разводил только руками. Федора Ильича несколько покоробило.

— Скажите, какая новость! — проговорил между тем судья.

— А вам что за дело? — со злобою отвечал городничий и, отвернувшись от судьи, пошел своею дорогой.

Но не успел он пройти и десяти шагов, как из-за угла вскинулся на него почтмейстер.

— Скажите, какая новость! — кричал он, как-то странно всхлипывая.

— Эк вас, чертей, развозило! — процедил сквозь зубы градоначальник и потом, в свою очередь наскочив на почтмейстера, не без азарта спросил: — Позвольте, Иван Максимыч, вам что от меня угодно?

— Помилуйте, Федор Ильич… я ничего-с… я собственно по чувству христианского человеколюбия-с…

— Ну, так я вам вот что скажу: когда про вас будет в газетах написано, что вы на почтовых лошадях по городу ездите, что вы с почтосодержателей взятки берете, что вы частные письма прочитываете… тогда я вам крендель пришлю! А теперь прошу вас оставить меня в покое!

Сказав это, градоначальник почти бегом добежал до дому, и только тогда отдохнул душой, когда взялся за скобку двери.

Одним словом, в среде нашей уездной аристократии переполох был решительный. Каждый из членов ее счел нужным сойти в глубину души своей и проверить свою служебную и даже домашнюю деятельность. Оказалось, что дело совсем дрянь выходит. Почтмейстер простер свою щепетильность в этом отношении до того, что вдруг почувствовал, будто в квартире его пахнет чем-то кисленьким, и в ту же минуту приказал покурить везде порошками. Окружный начальник сначала храбрился и не прочь был даже посочувствовать неизвестному корреспонденту, но потом, пошептавшись о чем-то с исправником, вдруг побледнел и с этой минуты начал звонить во все колокола, что это ни на что не похоже и что этак, чего доброго, незаметно можно подорвать величественное здание общественного благоустройства. Один исправник остался совершенно равнодушен к общей тревоге и в этот же вечер, обыграв, по обыкновению, своих партнеров в карты, с самым убийственным хладнокровием произнес: «По мне, лишь бы выигрывать, а затем милости просим!.. хоть в каждом нумере!»

Весть о посрамлении городничего дошла и до граждан города Глупова, но здесь эффект, ею произведенный, был совершенно особого рода. Прежде всех, как и водится, узнал городской голова, к которому прямо от городничего забежал стряпчий. Должно быть, рассказ стряпчего был особенно умилителен, потому что голова, слушая его, совсем растужился.

— Ишь ты что! — сказал он, когда стряпчий кончил, — что ж теперича мне-ка делать?

— Да надо бы… тово…

— Опчество собрать, видно, надоть, — продолжал голова и жалобно вздохнул.

— Общество не общество, а именитых.

Голова вновь вздохнул.

— Однако, как же это? — произнес он, — не в пример, значит, прочим?

— Ну, так что ж такое?

— Ничего-с… я так только — к примеру, что опчество собрать, видно, надоть… ничего-с, можно-с!

На скорую руку были собраны в дом головы именитые, к которым хозяин держал речь.

— Ну, именитые, — сказал он, — градоначальника нашего обидели… Бог грехам терпел, царь жаловал, губернии начальник благодарность объявлял, а пес борзой облаял… подит-кось!..

— Значит, смириться должон! — произнес один из именитых.

— Это, Федор Афанасьевич, значит, для смирения ему бог послал, — произнес другой.

— Божьи дела судить нам не приходится, — сказал голова, — а выражение от нас по этому случаю потребуется!

Именитые переглянулись.

— Что ж, именитые, почтить начальника в горести, по мере силы-возможности, есть каждого долг и обязанность…

Молчание.

— Итак, возблагодарим создателя! — произнес голова, вспомнив, что однажды начальник губернии именно этими словами кончил речь свою. Одним словом, совещание кончилось благополучно, и именитые вполне оправдали при этом звание граждан города Глупова, которое они с честью носили.

И вот таким образом «Московские ведомости» сделались причиной, что наш градоначальник был в этом году лишний раз именинником.

В этот же вечер, в трактире купца Босоногова, собрались всех шерстей приказные. Разговор, как и следовало ожидать, шел об афронте, полученном городничим, но все решительно терялись в догадках насчет сочинителя этого афронта. Спор шел горячий и оживленный; говорили и рrо и contra;[111] находились защитники и у городничего, но справедливость требует сказать, что большая часть спорящих оказалась приверженною благодетельной гласности.

— Нельзя достаточно похвалить неизвестного корреспондента, — произнес секретарь уездного суда Наградин, — в настоящем случае он явил себя истинным гражданином.

— Лихо откатал городничего! — отозвался столоначальник Благолепов.

— Чего уж откатал! в самое рыло угодил! — присовокупил секретарь магистрата Столпников.

— Не об откатании идет здесь речь, — заметил Наградин, — ибо статья написана без излишеств, и истина является в пристойном ей одеянии. Достохвально то, что неизвестный корреспондент отважился взять на себя защиту прав человечества против посягательства лица сильного и власть имеющего!

— Не могу, однако ж, не сказать, что неизвестный поступил крайне неосторожно, — возразил секретарь полиции Попков, — ибо городничий, какой бы он ни был, все-таки установленная власть!

— Патрона своего защищаете, почтеннейший!