Читаем без скачивания Греховная связь - Розалин Майлз

Однако завершающего толчка, когда сработала тормозная система, оказалось достаточно для старой машины, и без того перенапряженной бесконечными усилиями этой ночи. Это было последней каплей. Главный трос, на котором держалась клеть, издал стон, словно это был живой человек, и начал медленно, медленно расползаться на части. Механик плашмя бросился на пол, пытаясь дотянуться до края клети.

— Прыгайте, преп! — заорал он в ужасе. — Остались только боковые кабели — они не выдержат!

Роберт ринулся вперед.

— Берите парнишку! — крикнул он. Схватив Джонни под мышки, словно в его распоряжении было все время мира, он приподнял мертвенную тяжесть бессознательного тела, перекинул до пояса из клети и осторожно положил его на платформу. Лебедочник вцепился в безвольно болтающиеся руки юноши и изо всех сил потянул инертное тело на себя.

— Скорее, преп! — завопил он. — Скорее!

Роберт попытался выскочить. Но, как только он сдвинулся с места, со звуком, похожим на выстрел, — лопнул первый боковой кабель. Роберт инстинктивно отпрыгнул в другую сторону, крепко держа в руках второй кабель и одним стремительным верным движением посылая тело на платформу. Но было слишком поздно. Второй кабель лопнул в тот самый момент, когда он успел схватиться за край. Какую-то одну бесконечную секунду казалось, что он удержится, а затем, невероятно медленно, он упал на спину. Извиваясь, как умирающий питон, освободившийся от всех пут, шкив яростно пронесся по воздуху в безумном полете, а клеть с Робертом на борту скрылась в шахте, низвергаясь в самое сердце тьмы.

20

Вымытая штормом до первозданной свежести и великолепия, бухта Крушения раскинулась, ликуя, на утреннем солнце. Все треволнения предыдущей ночи были не более, чем дурным сном, для птиц, оживленно носящихся над водами и стремглав бросающихся за любой добычей, выброшенной морскими глубинами. Однако наметанный глаз полицейского повсюду видел следы зла.

— Сюда! Я говорил, сержант! Вот здесь!

С торжествующим видом Мик Форд подвел небольшую группу полицейских к пресловутому голубому „доджу“, одиноко стоявшему на обрыве над бухтой. Они окружили его, словно охотники, замкнувшие кольцо вокруг жертвы, внимательно изучая все детали. Затем старший офицер достал из кармана запечатанный пакет, вынул из него пластиковые перчатки и открыл дверцу.

С сиденья на пол под дуновением утреннего ветерка слетела смятая и разорванная записка. Он поднял ее. „НЕ МОГУ БОЛЬШЕ ОСТАВАТЬСЯ В БРАЙТСТОУНЕ… ПРОНЮХАЛ… НЕ МОГУ ОСТАВАТЬСЯ… БЕЗ ТЕБЯ… У БУХТЫ КРУШЕНИЯ НОЧЬЮ“. Без каких-либо замечаний офицер передал ее помощнику.

— Здесь подпись: „А.“, — прочел сержант.

— Это Алли! Алли Калдер! По мне это звучит как предсмертная записка! Так пишут перед самоубийством! — Мик помолчал, глаза его расширились от ужаса. — Это дело рук Эверарда! Он довел ее до этого, точно он!

Неожиданный комментарий Мика был встречен молчанием.

— О’кей, ребята, давайте осмотрим все кругом, — распорядился следователь. — Но не забудьте, поосторожней. Вчера была такая сырая ночка — должны остаться следы. Так что извольте двигаться на цыпочках, как балерины, ясно?

Кивнув головами, все разошлись выполнять задание.

— Это его рук дело, готов поклясться. Я видел его! — с гордостью возвестил Мик.

Офицер бросил на него взгляд.

— Вы уверены, в этом, Мик? Ночь была ужасная — лило как из ведра и вообще…

— Я видел его! — упорно стоял на своем Мик. — Видел, как он бежал под ливнем — ну, прямо крыса, выскочившая из крысоловки. Видел его машину, видел, как он подъехал сюда, потом видел его самого.

— Ну, ладно, опознание свидетеля еще не значит…

— А это не все! — Мик был не в том настроений, чтобы допускать и тень сомнения. — Вы найдете другие доказательства, надо только поискать как следует. Потому что он был здесь! Не хотите же вы сказать, что я не могу опознать человека, которого знаю с пеленок, с которым учился в школе и работал на шахте… — Он даже запнулся, всем своим видом выказывая недоумение по поводу подобного предположения.

— Ладно. Ладно. Эй, смотрите, дайте-ка мне, что там у вас?

— Я только…

— Вот, сэр! Вон там!

Как бы в ответ на пророчество Мика, явилось первое бессловесное доказательство. Мокрый и грязный, но вполне узнаваемый, на траве в стороне от машины у края обрыва лежал мужской плащ. Там его, вероятно, и бросили.

— Вы только посмотрите! — чуть не плясал от радости Мик. — Это Эверарда. Я видел его в нем. В пабе!

— И еще эта записка. — „Не очень-то хорошо складывается для Эверарда, — отметил про себя следователь, — но плаща и машины маловато“. — С какой стати девушке писать ему? Какие между ними были отношения?

— Отношения? — Мик вперился в полицейского таким взглядом, словно хотел отправить его обратно в школу долбить азы про птичек и пчелок. — Да он за ней приударял! Всю дорогу околачивался около молочного бара, где она подрабатывала — спросите у Вика, он вам скажет, — потому что он хотел… вы сами знаете, чего хотел!

— О’кей, о’кей! Картина начинает складываться!

— Господин следователь!

Молодой сержант стоял у самого края обрыва.

— Осторожнее, осторожнее, приятель, — крикнул старший офицер, устремляясь к нему. — Еще не хватает, чтоб вы отсюда сверзились.

— Но, похоже, сэр, что кто-то того…

На самом краю обрыва, где кончался травянистый покров и начиналась пустота, небольшой участок обнажившейся почвы свидетельствовал о недавнем обвале. Подойдя с величайшей осторожностью, следователь опустился на одно колено и опытным взглядом стал измерять поверхность обрушившегося края, отметив попутно явственный отпечаток человеческой ноги. Он встал. Теперь почти все стало ясно.

— Надо вызывать медицинскую экспертизу, сержант, — угрюмо сказал он. — И как можно быстрее.

— Вот что мы еще нашли, сэр.

Позади него один из полицейских держал легонькую женскую босоножку красного цвета. Все уставились на нее. Следователь повернулся к Мику Форду.

— Надеюсь, вы и это опознаете, Мик? — с иронией обратился он к нему.

К его немалому изумлению, глаза Мика наполнились слезами.

— Это ее! — выпалил он одним духом. — Узнал бы где хошь! Босоножка Алли! — Он схватил полицейского за руку, словно выражая этим грубоватым жестом искреннюю мольбу.

— Неужели вы думаете… нет, этот ублюдок не мог… не мог и ее тоже?

Все молчали. Следователь осторожно освободился от пальцев Мика и направился к краю обрыва, постоял там, сосредоточенно вглядываясь в беспокойное море.

— Сержант! — наконец крикнул он. — Вызвать скорую помощь и спасателей.

Внизу отлив обнажил застрявший между двумя камнями предмет, раньше скрываемый водой. Следователь смотрел, как, покачиваясь, плясало на воде тело Джима Калдера, поднимаясь и опускаясь на волнах.

Рядом, вторя всем его движениям, плавала вторая красная босоножка.

Сержант умел считать.

— Сколько мешков, сэр?

— Пока один. Хотя на всякий случай — лучше два.

Господь пастырь мой, да не постыжусь… Да, хотя я иду долиною сени смертной, не убоюсь зла, ибо Ты со мной…

— Миссис М? Миссис М? Семь часов, миссис Мейтленд. Не хотите чашечку чая?

Утра или вечера? Впрочем, какое это имеет значение?

— Да, с удовольствием.

— Врач придет попозже. Он сказал, что обязательно встретится с вами, если вы будете здесь.

— Я буду здесь.

— Как он сегодня ночью?

Клер улыбнулась, и эта улыбка потрясла молоденькую сестричку в тысячу раз сильнее, чем причитания и вопли, обычно издаваемые женами.

— Мне кажется, ему немного лучше, честное слово!

— Может, подложить ему еще одну подушку? Так будет удобнее.

— О, конечно.

Лучше, когда принимают все как есть, думала сестричка, подсовывая подушку под голову забинтованной сверху донизу человеческой фигуры, неподвижно лежащей на больничной койке в хирургической палате. Самое страшное — ждать и надеяться, от этого потом еще хуже. Доктор Кук пытается ей это втолковать уже много дней — да нет — недель. Но до нее это явно не доходит.

— Добрый день, миссис Мейтленд.

— Доктор Кук! Сестра сказала, что вы должны прийти позже.

Наметанным взглядом доктор пробежал по карточке, прикрепленной к кровати, затем проверил уровень жидкостей в многочисленных капельницах, подведенных к безжизненному телу.

— Да, я люблю появляться неожиданно.

— Доктор?

Он знал, что она хочет спросить, это повторялось каждый день.

— Пока никаких изменений, — как можно мягче сказал он.

— Он узнал меня утром.

Он узнает ее каждое утро, печально подумал врач, только не дает знать об этом никому другому, и менее всего высокочувствительным приборам, следящим за каждым его вздохом, каждый ударом сердца, каждым импульсом мозга. Он повторил то, что говорил ей изо дня в день всю неделю: