Читаем без скачивания Ты не виноват - Дженнифер Нивен

Я спокойно проезжаю мимо ее дома и направляюсь к особняку Финча. Оказывается, все так просто! Кроме, пожалуй, того, что на душе у меня все же остается осадок из-за того, что я так беззастенчиво солгала родителям. Добравшись до дома, я с помощью Финча пробираюсь в дом через пожарный ход, оттуда – в окно и прямо в его комнату. Такая предосторожность нужна для того, чтобы я случайно не встретилась с его матерью или сестрами.

– Как ты думаешь, они нас не заметили? – волнуюсь я, отряхивая пыль с джинсов.

– Вряд ли. Их и дома-то сейчас нет. – Финч смеется, а я больно щипаю его за руку. Но уже в следующий миг он обхватывает мое лицо ладонями и целует. От этого осадок, лежащий на душе, бесследно исчезает.

Его кровать завалена книгами и одеждой. Поэтому он выволакивает одеяло из шкафа, и мы устраиваемся прямо на полу, укутываясь в одеяло. Обнаженные и разгоряченные, мы долго разговариваем, как маленькие дети, укрывшись одеялом с головой. Мы лежим под ним и перешептываемся, как будто нас может услышать кто-то посторонний, и я в первый раз рассказываю ему про свой журнал.

– Мне кажется, из этого может получиться нечто особенное. И все из-за тебя. Когда мы познакомились, я уже ничем таким не занималась. Мне тогда казалось, что это совершенно не важно, – признаюсь я.

– Наверное, тебе это нужно не только для того, чтобы занять свободное время. Ведь слова, которые ты напишешь, останутся там даже после того, когда не станет тебя. Это первое. И второе – ты много с чем покончила, а к этому журналу ты все равно бы пришла рано или поздно. И тут уже совершенно не важно, познакомились бы мы с тобой или нет.

По каким-то причинам мне не очень нравятся его рассуждения. Он считает, что Вселенная не перестала бы существовать оттого, что мы бы с ним не познакомились. Но потом мы переводим разговор на самые разные местечки, где бы нам хотелось побывать, и тут оказывается, что во всех этих местах нам еще хотелось бы и заняться этим.

– Мы обязательно везде побываем, – говорит Финч, рисуя пальцем колечки на моем плече, потом на руках и бедрах. – Мы исследуем все штаты один за другим, потом пересечем океан и продолжим путешествие там. Это будет настоящая путешествофилия.

– Или путешестволюбие.

– Или даже путешествомания.

Мы по очереди без помощи компьютера составляем список местечек, в которые хотели бы отправиться в первую очередь. И тут меня снова посещает это странное чувство, как будто он стоит за занавеской. Потом возвращается тот самый осадок, что лежал у меня на душе, и я удивляюсь: а что я тут делаю – я же сбежала к нему, не предупредив родителей. Я просто обманываю их, вожу вокруг пальца.

– Наверное, мне пора ехать, – наконец произношу я.

– Или еще не пора, – реагирует он и целует меня.

Этот вариант мне нравится больше.

Вайолет

Весенние каникулы

Территория Нью-Йоркского университета. Нью-Йорк

– Мы с отцом так рады, что проводим время вместе с тобой, – говорит мама. – Как хорошо уехать всей семьей.

Она имеет в виду, как хорошо уехать подальше от дома, но мне кажется, что сейчас она имеет в виду нечто большее, а именно, что мы уехали подальше от Финча.

Я захватила с собой тетрадь, куда мы вносили свои записи, и теперь я смогу дополнить их новыми впечатлениями об истории зданий, которые мне покажутся интересными, и всем тем, чем захочется потом поделиться с Финчем. Родители обсуждают, куда мне лучше весной подавать документы, чтобы осенью продолжить образование после окончания школы.

Меня беспокоит то, что он не ответил на три моих последних сообщения. Интересно, неужели так все и будет уже в следующем году, если я уеду в Нью-Йорк или еще куда-нибудь. Я буду пытаться сосредоточиться на учебе, на ежедневных событиях, а на самом деле буду постоянно думать о нем. Поедет ли он со мной или окончание школы и есть запланированный заранее разрыв наших отношений?

– Все произойдет очень быстро, а я еще не готова к таким переменам.

– Только не надо плакать, мам. Ты обещала. До того, как я уеду учиться, у нас остается еще много времени. Да еще и не ясно, куда именно я поеду.

– Зато у нас появится лишний повод отправиться в город, чтобы навестить тебя, – вступает в разговор отец. Но я вижу, что за стеклами очков глаза у него тоже на мокром месте.

Хотя мы этого не произносим, я прекрасно чувствую тревогу и волнение, которые окутывают нас. Это происходит оттого, что им так и не довелось испытать нечто подобное в отношении их старшей дочери. Она так и не пошла учиться в колледж, они не желали ей успешного учебного года, не надеялись на встречу во время студенческих каникул, не напоминали ей почаще звонить домой. Они были лишены этих чудесных мгновений, и мне теперь придется компенсировать все упущенное, потому что я – единственное, что у них остается.

Прежде чем эти чувства захватят нас полностью, я успеваю осведомиться у отца:

– Пап, а что ты мне можешь рассказать интересного об истории Нью-Йоркского университета?

В гостинице у меня отдельный номер. Это узенькая комнатушка с двумя окнами, шкафом и огромным телевизором, который словно приготовился свалиться на постояльца и раздавить его, когда тот будет спокойно спать в своей кровати.

Выйдя на улицу, я прислушиваюсь к городскому шуму, который совсем не похож на тот, что я слышу в Бартлетте. Здесь воют сирены, все вокруг громко разговаривают и даже что-то выкрикивают, звучит музыка, грохочут мусоровозы…

– А у тебя есть там, дома, мальчик? – интересуется за ужином коллега матери.

– Нет, – отвечаю я и вижу, как с облегчением и уверенностью, что они правильно сделали, избавившись от Финча, переглядываются родители.

Единственный свет в комнате исходит от моего ноутбука. Я просматриваю нашу переписку в «Фейсбуке», потом печатаю ему новое сообщение, на этот раз цитату из Вирджинии Вулф: «Давай бродить, кружить в пути к золоченым тронам. Разве мы не желанны тебе, луна? Разве мы не чудесны, сидящие здесь?»

Финч

64-й день бодрствования

В последнее воскресенье весенних каникул снова идет снег, и уже через час все вокруг становится белым. Утро мы проводим вместе с мамой. Потом я помогаю во дворе Декке, и мы лепим снеговика, который, правда, только наполовину из снега, вторая половина – из земли. Потом мы проходим шесть кварталов до холма, расположенного за нашей школой, чтобы покататься на санках. Мы устраиваем самые настоящие гонки, но Декка каждый раз выигрывает, потому что ей это очень нравится, и она буквально светится от счастья.

– Не надо было тебе поддаваться мне, – заявляет сестренка на пути домой.

– А я и не думал. – Я обнимаю ее за плечи, и она не отстраняется от меня.

– Я не хочу идти к папе.

– Я сам не хочу. Но ты ведь знаешь в глубине души, что для него это значит очень многое, хотя он это нам и не показывает. – Именно такие слова часто говорила мне мама. Не могу сказать, чтобы я в них поверил, но есть шанс, что Декка поверит. Какой бы сильной она ни старалась казаться, ей тоже хочется верить во что-то хорошее.

Ближе к вечеру мы собираемся к отцу. Сидим у него в гостиной и играем в хоккей, для которого большой плоский экран вмонтирован прямо в стену.

Папа попеременно то кричит на телевизор, то принимается внимательно слушать Кейт, рассказывающую про Колорадо. Джош Раймонд сидит рядом с отцом, смотрит, как проходит игра в хоккей, и тщательно пережевывает свою порцию. Ровно сорок пять раз, и только потом глотает. Мне тут настолько неинтересно, что я специально занялся этим невеселым подсчетом.

Проходит какое-то время, я поднимаюсь со своего места и удаляюсь в ванную комнату. В основном, чтобы немного прояснить мысли в голове и отослать сообщение Вайолет, ведь сегодня она возвращается домой. Я сижу на краешке ванны и жду, когда придет ответ, то включая, то выключая холодную и горячую воду. Я умываю руки и лицо, потом начинаю проверять содержимое полок. Я уже перехожу к полочке возле душевой кабины, как в этот момент начинает вибрировать мой телефон. Сообщение гласит: «Я дома! Мне прокрасться к тебе?»

Я отвечаю: «Пока не надо. Рано. Я временно нахожусь в аду, но выберусь отсюда как можно быстрее».

Так мы некоторое время переписываемся, потом я выхожу в коридор, туда, где шумно и многолюдно. По пути мне попадается комната Джоша Раймонда. Дверь приоткрыта, сам он внутри. Я стучу в дверь, и он поворачивает ко мне голову, как совенок, пропищав:

– Заходи!

Я захожу в помещение, наверное, самое огромное для семилетнего мальчика во всем мире. Комната больше напоминает гигантскую пещеру. Мне становится даже интересно, как он путешествует по такой огромной комнате без карты. Тут можно увидеть, наверное, все игрушки, которые только существуют на свете, и большинство из них на батарейках.

– Вот это комнатка так комнатка у тебя, Джош Раймонд! – Я стараюсь, чтобы голос мой прозвучал нейтрально, потому что зависть – очень нехорошее чувство, оно съедает человека изнутри. И мне совсем нет надобности стоять вот тут и переживать по поводу того, что, похоже, у моего сводного брата имеется полный набор конструктора «Лего». Надо напомнить себе, что мне почти восемнадцать, и у меня самая сексуальная девушка. При этом даже не так важно, что ее родители не хотят, чтобы мы с ней продолжали встречаться.