Читаем без скачивания Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ага, почуяли воду, – спокойно сказал мне Грайт. – Где-то близко.
– Будем делать привал?
– Недолгий. Кони не заморились, но все равно лучше дать им короткий отдых – и ехать дальше. Лес не такой уж и широкий, если не случится чего-то непредвиденного, довольно быстро доберемся до Большого Тракта, а к темноте – и до постоялого двора. Чтобы как следует отдохнули и мы, и кони. Тогда к середине следующего дня доберемся до города – и полдела будет сделано…
Примерно через полчаса – моих полчаса – мы подъехали к лесу, а там и въехали в него. Ехать по лесу оказалось довольно легко: ничего похожего на чащобу, деревья стоят не так уж густо, разве что временами приходится малость вилять, объезжать поваленные стволы, слишком толстые, чтобы кони через них просто перешагнули или перескочили, – или тесные группочки совсем молодых деревьев, где самым сильным и жизнелюбивым еще предстояло придушить более слабые и прочно утвердиться в одиночестве. Кусты росли во множестве, но главным образом крайне хрупкие, вроде папоротников, кони легко раздвигали их грудью, а то и ломали. Гораздо реже, но попадались заросли и других – с толстыми, твердыми даже на вид раскидистыми черноватыми ветками, гроздьями маленьких овальных листочков. Вот их приходилось объезжать.
Одним словом, лес выглядел приветливым, вполне гостеприимным – пронизанный солнцем, как на картинах Шишкина или Левитана, ничуть не угрюмый. Тот, что мы покинули, тоже не выглядел мрачным пристанищем Бабы-яги или леших, – но этот казался еще уютнее.
Вскоре обнаружилась и вода – еще издали послышалось журчание, и очень быстро меж деревьев показался широкий спокойный ручей с прозрачной водой, россыпью разноцветных камушков на дне и несколько раз быстро промелькивавшими серебристыми полосками – похоже, здешние рыбешки, плававшие со скоростью бегущего зайца, так что рассмотреть их не удавалось – ну, я не рыбак и тем более не ихтиолог, так что философски переживу и это…
Грайт велел свернуть к ручью – кони и без понукания тянулись туда сами. Выстроившись рядком, все шестеро принялись пить, пофыркивая. Мои спутники не спешивались, а потому и я остался в седле, все сильнее чувствуя кое-какие сигналы организма. А ведь самые подходящие места…
Наконец последний конь поднял голову, роняя с губ крупные прозрачные капли. Грайт озирал окрестности с таким видом, словно что-то высматривал.
– Подходящие места, – сказал он, повторив вслух некоторые мои мысли. Легко спрыгнул наземь. – Самое время облегчиться – нам еще ехать и ехать. Алатиэль, ты первая. Вон туда.
Он показал на прогалину, заросшую теми самыми твердыми кустами, и выглядел совершенно спокойным: вокруг беззаботно гомонили какие-то птахи, так что поблизости заведомо не было ни зверя, ни человека, существа порой в лесу гораздо более опасного, чем зверь.
Кивнув, Алатиэль достала из седельной сумки что-то напоминающее завернутое в грубую бумагу блюдце и ушла в указанном направлении. Слышно было, как она шумно раздвигает ветки, потом они скрыли ее из виду, и шум прекратился.
– Давай теперь ты, – распорядился Грайт, кивнув в сторону таких же кустов в противоположном направлении, разве что стоявших подальше. – Зверья, очень похоже, поблизости нет, но все равно, если что, беги опрометью сюда и ори, не стесняясь, чтобы мы успели выхватить луки. Все равно мечом ты не владеешь, так что кидайся под защиту стрел. Ах да…
Он расстегнул мою седельную сумку (куда я так до сих пор и не заглянул, не получив соответствующего распоряжения), протянул мне такое же «блюдце в бумаге», как у Алатиэль, усмехнулся:
– Не дитя несмышленое, враз сообразишь, как этим пользоваться, у вас почти то же самое…
«Блюдце» оказалось совсем легоньким. Я пошел в указанном направлении, пока кусты совершенно не скрыли меня от спутников, выбрал прогалинку меж ними. Первым делом позаботился о малой нужде, потом развернул легонький сверток. Ага, вот оно что – несколько листов тонкой бумаги, аккуратно вырезанной в виде почти идеальных кружков. Вот что у них вместо наших клочков газет – ничего не скажешь, культурненько. Хотя мне говорил кто-то, что за границей для этого есть специальная бумага, – но это наверняка только буржуи роскошествуют…
Добрая половина бумажных кружочков оказалась без надобности. Я не стал их выбрасывать – отнес назад и уже самостоятельно положил назад в седельную суму. Судя по тому, что Грайт и вернувшаяся раньше меня Алатиэль это проигнорировали, я поступил правильно.
Потом в кусты ненадолго удалился Грайт, а придя назад, кивком разрешил сделать то же Лагу. Разрешил нам напиться из ручья и напился сам, так же, как мы, черпая ладонью. Вода была чистая и вкусная.
– Короткий привал, – сказал в заключение Грайт. – Беззаботно дымим, конечно, не все, кое-кто может в охотку сосать леденец…
И вытащил трубку с кисетом. Я свою трубку набил гораздо более неуклюже, чем он, – впервые здесь пришлось, а в нашем мире за трубку брался лишь пару раз, давненько – одна моя тогдашняя знакомая девушка сказала, что ей нравятся курильщики трубок, чем-то они ей напоминают пиратов или Шерлока Холмса (она любила читать про пиратов и про Шерлока Холмса). Вот я и не выпускал изо рта трубку месяц даже на улице, когда мы с ней гуляли, – несмотря на удивленные взгляды иных прохожих (в самом деле, курсант с папиросой в зубах не вызывал ни малейшего удивления, а вот с трубкой…). Через месяц у нас все как-то незаметно разладилось и пошло прахом, и я не без облегчения вернулся к папиросам…
Прикурить с помощью стеклышка в оправе оказалось проще, чем мне поначалу представлялось: я просто-напросто следил за Грайтом и старательно повторил все его нехитрые манипуляции. Табак оказался превосходным – в меру легким, в меру крепким, душистым, да и припахивал словно бы медом. Так что я с удовольствием пускал сизоватые клубы, по примеру Грайта и Алатиэль полулежа в мягкой траве, опираясь на левый локоть. Что до Алатиэль, она достала из кармана толстый цилиндрик, сняла крышечку и отправила в рот сразу четыре ярко-красных шарика. Судя по тому, как она принялась их старательно сосать, это были именно что леденцы.
Лаг тоже достал трубку, только гнутую, явно вопросительно глянул на Грайта и только после его небрежного кивка принялся ее набивать. Он так и не прилег и не присел, остался на ногах, и это,
