Читаем без скачивания Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков

В строгости они тут держат слуг, подумал я: на оправку – с разрешения барина, курить – с разрешения барина, в присутствии барина торчи на ногах. Феодализм, что. А впрочем, и я не сел бы без разрешения в присутствии старшего по званию, и без его дозволения в иных случаях не закурил бы, да и с оправкой в армии, вспоминая бравого солдата Швейка, не всегда обстоит по желанию…

Посмотрев на нас, пыхающих в три трубки, Алатиэль сказала с лукавым видом:

– Костатен, а я видела в вашем мире, как две девушки курили. Когда мы с Грайтом ходили в лесок, где у вас устроено место для танцев. Только не трубки, а такие штучки вроде трубочек из сгоравшей вместе с табаком бумаги. Грайт, как всегда, остался невозмутим, а я страшно удивилась, хотя изо всех сил постаралась вида не показать. Их видели многие, но они курили…

– А у вас что, женщинам запрещено курить? – лениво поинтересовался я.

– Ничего подобного! – живо возразила Алатиэль. – Запретов нет. Просто… В обществе появиться с трубкой для дворянки – значит признать себя старухой. Другое дело – в уединении, в своем доме или замке. У других сословий примерно те же правила. Но вот появиться с трубкой в зубах на улице… это такой позор и бесчестье… Даже у крестьян. Между прочим, те девушки, у вас, выглядели немного… странно. В них, мне кажется, была какая-то странная смесь смущения и вызова. Им ничего не говорили, но многие, в том числе и их ровесницы, поглядывали не враждебно, но явно неодобрительно…

Она развивала тему – а я слушал вполуха. Это тоже были совершенно ненужные мне знания – но не обрывать же пустую болтовню на привале?

– Я поняла так, что у вас девушкам, рискнувшим закурить на людях, никто ничего не скажет, но отношение окружающих будет неодобрительное?

– Примерно так и обстоит, – сказал я.

– Ну вот, а у крестьян еще лет пятьдесят назад, мне рассказывали, женщину, появившуюся на людях с трубкой, могли и убить, оставшись безнаказанными…

Грайт усмехнулся:

– Ну если обратиться к старой истории… Напомнить тебе, как еще лет двести назад поступали с молодыми дворянками? Которые не появлялись с трубкой ни на улице, ни в обществе, а всего-навсего оказывались застигнутыми, когда украдкой покуривали в дальних комнатах, одни или с подругами?

Он оставался бесстрастным и невозмутимым, но все же мне показалось, что он легонько поддразнивает девушку и за его словами что-то определенно стоит.

Щеки Алатиэль порозовели, но голос звучал ровно:

– Грайт, я и не говорила, что старые обычаи, касаются они крестьянок или дворянок, мне нравятся. Ну да, однажды подруги меня уговорили затянуться трубочкой. Какая гадость! Я думала, глаза на лоб выскочат, долго не могла прокашляться… Верю подругам, что все дело в непривычке, но все равно в рот эту дрянь не возьму…

Грайт благодушно усмехался, словно старый волкодав, снисходительно наблюдающий за резвящимся щенком. Алатиэль, воодушевившись, обрушилась не только на курильщиц, но и на курильщиков, уверяя, что в жизни не будет целоваться с курящим мужчиной, разве что ее свяжут по рукам и ногам и зажмут голову в палаческие тиски. Грайт слушал с непроницаемым видом, а я благоразумно не встревал, хотя имел на это свою точку зрения, в корне расходившуюся с мнением Алатиэль, – в конце концов, мне с ней не целоваться…

Временами происходящее казалось мне кошмарным сном – именно из-за мелкотравчатости разговора. Я, лейтенант пограничных войск НКВД, вплоть до недавнего времени лихой и бравый, лежал в траве посреди неведомого мира, вокруг которого обращались сразу три луны, ехал поучаствовать в свержении до сих пор не вполне понятного ига – и слушал пустую болтовню здешних подпольщиков, в то же время и здешних феодалов, владевших замками и деревнями с крепостными крестьянами… Фантасмагория какая-то. Побыстрее бы из этого мира выломиться, вернуться к прежним друзьям и привычным врагам…

Грайт докурил первым, выбил трубочку и старательно притоптал подошвой сапога горячий пепел. Без всякого нетерпения подождал, когда я сделаю то же самое (Лаг бросил курить, как только перестал хозяин), спокойно бросил:

– Ну что, на коней…

И вновь то же самое – размеренная рысца коней, ясное небо с утвердившимся в зените светло-желтым кружочком второй луны, редколесье, кусты, беззаботное щебетание птиц. Ни разу за все это время на глаза не попалось ни дикого зверя, ни животного, даже мелкого, – казалось, здесь живут только птицы…

Да нет! Слева, невысоко над моей головой, вдруг выскочило откуда-то из кроны и уселось на ветке рыжее созданьице крупнее белки, с длинным пушистым хвостом и потешной мордочкой, не похожей на беличью, – широкой, щекастенькой, усатой. Уселось и громко зацокало, упорно следуя за мной, ловко перепрыгивая с дерева на дерево, руля при этом хвостом.

На хищника оно походило не больше, чем Алатиэль на Бабу-ягу, и я таращился на него с любопытством: симпатичная была зверюшка, не то что урод с тремя хоботами. Справа появились еще две, проворно прыгали с ветки на ветку, с дерева на дерево, держались вровень с нашей кавалькадой, громко и заливисто цокали…

Я не сразу обратил внимание, что Грайт, никаких сомнений, решительно изменился: лицо, и без того не благодушное, стало вовсе уж жестким, собранным, на цокающих зверюшек он смотрел словно поверх ружейного ствола, не сводя с них глаз, словно ожидал от этих тварюшек какого-то подвоха. Алатиэль тоже выглядела теперь то ли встревоженной, то ли по крайней мере обеспокоенной, так что я поневоле насторожился. И в конце концов решился спросить:

– Грайт, они что, опасны?

Кто его знает, этот мир с тремя лунами. Вполне может оказаться, что эти безобидные на вид цокотушки, прибавив числом, прыгают с деревьев на головы и кусают ядовитыми зубами…

– Они – нет, – сквозь зубы ответил Грайт.

– Думаешь… – тревожно выдохнула Алатиэль.

– Я ничего не думаю, – отрезал Грайт. – Может, и обойдется…

Полное впечатление, что они имели в виду какую-то конкретную опасность. Но почему не сказать мне прямо, чтобы я тоже остерегался?

И я решился спросить прямо:

– Грайт, что происходит? Ведь явно нехорошее что-то…

Не глядя на меня, Грайт отрезал:

– Ты все равно ничем помочь не можешь, у тебя нет лука, а и был бы, не умеешь из него стрелять. Так что помолчи…

Это было сказано столь уверенным командирским тоном, что я заткнулся – ему виднее… Мы ехали дальше с той же скоростью, цокотушек появлялось все больше, словно сбегались по какому-то сигналу, уже стаями десятков в пару неслись по