Читаем без скачивания Новый Мир ( № 9 2004) - Новый Мир Новый Мир

Десятилетия спустя, когда стали известны подробности Катастрофы, постигшей европейское еврейство, многие сионисты испытали не только возмущение и гнев, но и раздражение поведением жертв: опять эти евреи, яко агнцы, дали себя уложить штабелями трупов (что не вполне справедливо: вспомним хотя бы о восстании в Варшавском гетто). И в самом факте Катастрофы они усмотрели лишнее доказательство того, что нет никакой Высшей силы, которая призревала бы еврейский народ.

При всем том сионисты не были воинствующими атеистами на манер, допустим, большевиков. Они отдавали себе отчет в том, что религия — единственная сила, сплачивавшая евреев на протяжении почти двух тысячелетий; что только благодаря ей они сохранились как народ. Многие сионисты, даже будучи безбожниками, оставались эмоционально привязаны к «вере отцов». Таков известный поэт Хаим Бялик (он жил в России и писал в основном на иврите). У Бялика нередко звучат богоборческие мотивы (например, в поэме «Мертвецы пустыни»: «Мы без Бога пойдем и взойдем без ковчега завета…» и т. п.), но вот как он писал о религиозной школе (хедере), в которой учился:

Ничтожная и жалкая картина

Для глаз чужих. Но ты почуешь сердцем,

Что предстоишь у Дома жизни нашей,

У нашего Хранилища души8.

Пусть иудаизм — «погасшие огни»; но тепло от них еще согревает и долго будет согревать еврейские сердца.

Подводя некоторый итог деятельности сионистов, можно сказать, что создание государства Израиль — подлинный «триумф воли». В считанные десятилетия на полузаброшенных землях (население Палестины в начале ХХ века было вдвое меньше, чем в древние времена) выросло современное во всех смыслах государство, обладающее высокоразвитой промышленностью, соответствующим уровнем жизни, высочайшим научно-техническим потенциалом и — last, but not least — одной из лучших в мире армий. «Осуществленная мечта»?

Одно не так: призванный быть убежищем для евреев всего мира, израильский «чертог» стал едва ли не самым опасным для жизни местом.

О пользе укрытий и доспехов

В 1948 году, незадолго до провозглашения государства Израиль, правительства ряда арабских стран призвали арабов Палестины покинуть эту страну (имея, правда, в виду, что «после победы» в ожидавшейся войне они туда вернутся). Если бы этот призыв был услышан, то палестинского вопроса сегодня не существовало бы или, во всяком случае, он не стоял бы так остро. Несколько сот тысяч палестинских арабов (никогда не считавших себя отдельной нацией) относительно легко могли бы раствориться в окружающем арабском море. Конечно, отрыв от почвы, где они успели прижиться за многие века, был бы для них болезненным. Но для евреев в свое время он был еще более болезненным — ибо им-то пришлось бежать отнюдь не к единоплеменникам и не к единоверцам. Нелегко было и тем евреям, что переселились в Израиль из мусульманских стран. Кстати, по численности они лишь немногим уступают палестинским арабам, а возможно, и превосходят их; если бы последние согласились тогда покинуть Палестину, произошел бы более или менее эквивалентный «обмен» населением между двумя противостоящими сторонами.

Увы, сегодня есть то, что есть: Израиль и палестинские арабы, подпираемые со всех сторон необозримым мусульманским миром, столкнулись лбами, не желая уступать друг другу9. И не стоит предаваться иллюзиям: никакая «дорожная карта» не выведет к мировой, во всяком случае в обозримом будущем. Впереди, образно говоря, дорога, белеющая человеческими костями.

Из древнего тумана выступает дельфийская Сивилла, вещающая «исступленными устами»: «В этом мире конца не будет войне».

Осадное положение, в каком фактически живет Израиль, способствует внутренней его трансформации — постепенному, но неуклонному его движению в сторону теократического государства. Хотя, наверное, движение это происходило бы в любом случае, независимо от внешних обстоятельств.

В чем его причины? «Под тонким слоем секулярной рациональности, — пишет Боас Эврон, — в мышлении многих [евреев] оставались живы мифические и религиозно-эсхатологические образцы. Возможно, именно они придавали силу их националистическому идеализму (имеется в виду сионизм. — Ю. К. ). Размывание этого поверхностного слоя побудило некоторых [евреев] сознательно обратиться к иудаизму, в той или иной его интерпретации»10. Надо только уточнить, что размывание «поверхностного слоя» есть результат мирового кризиса секулярной рациональности, родиной которой является Запад.

Сионизм выполнил свою задачу: он выстроил дом для еврейского народа, но на этом выдохся. Его идеология складывалась из европейского «материала» в конце ХIХ — начале ХХ века и во многом оказывается теперь несостоятельной. Соответственно невыполнимым становится завет Т. Герцля: удерживать раввинов в синагогах, как армию — в казармах.

Со своей стороны раввинат изменил свое отношение к факту существования государства Израиль после «шестидневной войны» (1967). Блестящая победа, одержанная над войсками всех соседей Израиля, вместе взятых (хорошо подготовившихся к войне и первыми ее начавших), религиозной частью населения была воспринята как чудо, подтверждающее: Бог Исаака и Иакова — на стороне Израиля; на сионистов стали смотреть как на простое «несмышленое» орудие в Его руках. (Сохранились, правда, и такие ортодоксы, которые продолжают верить, что только Мессия может спасти Израиль, и потому отказываются принимать какое-либо участие в его военных усилиях.)

С этого момента ортодоксы11 все больше сближаются с государством и все больше подчиняют его своему влиянию. Расширяется система религиозных школ, также растет число государственных школ «с углубленным изучением иудаизма»; соответственно сужается система чисто светского образования. Расширяется сфера компетенции религиозных судов. Так как в Израиле до сих пор не принята конституция, ортодоксы настаивают на том, что ее и не следует принимать; ее должна заменять Тора (Пятикнижие) — религиозный закон, для Израиля, по их убеждению, необходимый и достаточный. Министерство «духовной абсорбции» (существует такое) официально заявляет, что только религия позволяет вести борьбу «против безнравственности, бездуховности, распутства и наркомании»12. В какой западной стране отыщется такое «мракобесное» министерство?

Укреплению ортодоксии способствует и постепенное «овосточнение» Израиля. Сионистское государство создавали ашкеназы, европейские евреи, убежденные в том, что «еврейская улица» их новообретенной родины будет простым продолжением улиц Парижа и Вены13. Поэтому они не без некоторого усилия признали за своих переселенцев из стран Азии и Африки — людей, в культурном отношении гораздо более близких к мусульманам. Религия и общее (далекое) прошлое (опять же замешенное на религии) — единственное, что всех объединяло; зато религиозное рвение заметно отличало выходцев с Востока от выходцев с Запада. Восточным было непонятно, что это за такая «еврейская духовность», если она не держится обеими руками за Тору; и вряд ли можно сказать, что в этом они были не правы14.

Выходец из СССР, Александр Гольдштейн (знакомый российскому читателю по книге «Расставание с Нарциссом») смотрит на дело, со своей точки зрения, пессимистически: «Желтое марево Благодатного Полумесяца исполнит завет ханаанцев. Восток пеленает нас, точно саван. Тают последние европейские огоньки ашкеназской души»15. Хотя, думается, ханаанцы тут совсем ни при чем.

Наши соотечественники, числом около миллиона, переселившиеся в Израиль, укрепили его демографически и в то же время привнесли в эту страну свою «иронию, тоску и отчужденность» (писатель Амос Оз)16, естественным образом замедлив процесс ее иудаизации. Но, как представляется, только на время. Ортодоксы, во всяком случае, утверждают, что «русская» молодежь гораздо более восприимчива к «религии отцов», чем старшие поколения, выросшие в атмосфере советского безбожия.

С другой стороны, нерелигиозная часть населения все больше проникается релятивизмом и скепсисом, характерными для современного западного общества. Здесь постепенно выветривается «уважение» к «религии отцов», которое прежде обеспечивало Израилю некоторое единство. Учащаются откровенные призывы к борьбе с «клерикализмом»; кое-кто собирается объявить Kulturkampf по образцу Германии 70-х годов ХIХ века. Последний термин звучит сегодня по меньшей мере претенциозно. Бисмарк начал «борьбу за культуру» против католической церкви как-никак во имя Гёте и Шиллера. А чьи имена можно сегодня подставить на их место в таком контексте? Тарантино или Майкла Джексона?