Читаем без скачивания Книга запретных наслаждений - Федерико Андахази

До этой минуты лицо убийцы оставалось сокрыто под капюшоном. По знаку матери всех проституток девушка, все еще лежавшая на постели и хватавшая ртом воздух, потянула за край клобука и скинула покров.

Женщины издали единодушный вопль ярости, гнева, отвращения и негодования. Самый просвещенный человек в Майнце, так кичившийся всем, что им было прочитано и в особенности написано; тот, кто читал мессы с соборной кафедры и возвышался над всеми как защитник справедливости, теперь лежал перед ними на греховном ложе самого еретического лупанария во всей Германии.

Зигфрид из Магунции пытался восстановить дыхание, но удары Ульвы были так точны, что ему до сих пор не хватало воздуха. Четыре женщины разложили его на кровати и привязали руки и ноги к угловым столбикам. Человек, который раздирал на себе одежды и возносил крик до небес, предупреждая об опасности запретных книг, сам же и навещал главное прибежище дьявола в Майнце. И Ульва прекрасно поняла, что за побуждения заставляли лучшего из переписчиков, сурового обвинителя, разоблачавшего поддельщиков Священного Писания, убивать ее дочерей и сдирать с них кожу.

— Какая честь для нас, ваше преподобие! Сегодня будет лучшая ночь в вашей жизни, — пообещала Ульва и повелела дочерям раздеть злодея.

Голый Зигфрид из Магунции с ужасом наблюдал, как двенадцать женщин сбрасывают с себя одежды и выставляют напоказ роскошные тела, обтянутые лишь черной, красной или телесного цвета кожей, повторяющей каждую деталь их женской анатомии.

— Так вы, значит, хотите познать секрет наслаждения. Что ж, ваши желания станут для нас приказами, — произнесла самая юная из них, натирая свои соски через прорези в кожаном наряде, так что от возбуждения груди ее поднялись, как башни, над трепещущим торсом священника.

Ульва поняла, что именно искал переписчик из Майнца. Он хотел завладеть секретом, сберегаемым Почитательницами Священной корзины, — «Книгой запретных наслаждений».

— Вы получите исключительную привилегию и станете единственным на протяжении многих веков мужчиной, который узнает тайны абсолютного наслаждения, — объявила Ульва, в то время как другая женщина, высокорослая, с длинными крепкими ногами и мускулистым телом, поднималась на ложе и расставляла ноги над головой монаха-каллиграфа.

Теперь он видел над собой в прорези наряда из красной кожи розовую вульву с возбужденным клитором. Первая проститутка терлась сосками о млечно-белую кожу Зигфрида, а вторая опустилась на корточки и прижалась объемистым безволосым влагалищем к открытому рту священника — таким образом, что все его многословное красноречие свелось к самому непроницаемому молчанию.

— Сегодня вы наконец-то прочувствуете собственным телом такие наслаждения, которые не доводилось испытывать ни одному смертному, — изрекла Ульва и отдала новые приказания своим ученицам.

С тех пор как шумеры поймали слова в ловушку, так что их больше не уносил ветер, мужчины могли оставлять свидетельства своих деяниях и деяний своих богов, своих побед и поражений, своего величия и ничтожества, своей правды и лжи, своей памяти и размышлений о сущем. Так они творили историю, фиксируя слова на глине, на камне, на дереве, на папирусе, на пергаменте, на бумаге. А еще — на человеческой коже. Они использовали резцы, перья и кисточки. А еще — кинжалы. С тех пор как человек научился записывать и передавать свои слова, всегда находился другой человек, желающий эти слова стереть, выскрести, уничтожить, чтобы в мире от них не осталось и следа. Одновременно с письмом родилась и цензура. Слова были сотворены из той же субстанции, что и желание, вожделение, секс. А закон, наоборот, был выкован из того же металла, что и меч.

— Возможно, вам удалось прочесть книги моих дочерей, которых вы у меня отняли. Возможно, вы уничтожили эти книги, так же как и моих любимых девочек. А теперь вы собственной плотью прочувствуете наслаждение всех наслаждений.

И пока Ульва говорила, все новые и новые женщины подступали к обнаженному телу священника, стонавшего от неописуемого блаженства. И нельзя сказать, что радости плоти были вовсе ему не знакомы, — вообще-то, Зигфрид на своем веку делил ложе и с женщинами, и с мужчинами (по преимуществу монашеского звания), и с детьми. Но то, что происходило с ним сейчас, было совершенно иным. Его возбужденный член вздымался к небесам.

— Сегодня вы наконец-то познаете истинное наслаждение.

Первая ритуальная церемония в жизни почитательницы Священной корзины совпадала с моментом ее рождения: мать всех проституток, копируя технику вавилонян, острым резцом чертила восьмиконечную звезду Иштар. Вот только чертила она не по глине, а по коже новорожденной. Внутри центрального круга, из которого расходились лучи, Ульва клинописью вырезала родословную девочки: «Из касты Шуанны, жрица Иштар, дочь Ульвы». Символы при таком способе письма застывали в виде шрамов: тонкий бурав проникал сквозь кожу, добираясь до мяса. Эту церемонию всегда проводила старшая из проституток, она собственноручно наносила письмена, следуя технике древних вавилонян.

— Так вы хотели узнать самые потаенные формулы наслаждения? Ну что же, ваш день настал.

Сразу три женщины занимались пылающими гениталиями монаха: одна дарила свои ласки крепкой мачте без вымпела, две другие занимались большим и малым ядром. Еще одна дочь Ульвы принялась натирать окружность заднего глаза переписчика маслами и особой смазкой, что доставляло мужчине невыносимое, но сладостное блаженство, а пятая уже вплотную подступала с жезлом длиною в локоть, идеально повторяющим пропорции полового члена. В иных обстоятельствах священник пришел бы в ужас от того, что видел вокруг себя. Однако сейчас, являя собой средоточие оргии, Зигфрид из Магунции начисто позабыл о приличиях, о стыде, о страхе и даже об опасности. Он желал только одного: чтобы наслаждение росло и росло. Сфинктерное кольцо вокруг его анального отверстия сжималось и разжималось, словно требуя к себе особого внимания, а член его, никогда ранее не превышавший средних размеров, теперь не вмещался в уста его гостеприимных хозяек. Когда к старшей из всех проституток приходила старость, ей следовало свершить обряд над своей преемницей. И тогда наступало время самого главного ритуала. Старшая проститутка, как и в случае с новорожденной, должна была нанести на кожу избранницы всю «Книгу запретных наслаждений», пользуясь вавилонской клинописью, прокалывая кожу. Конечно, это был болезненный и даже кровавый ритуал, но преемница отдавалась ему в сладостном убеждении, что она таким образом продолжает древнюю традицию, начатую самой Шуанной. И передает секрет наслаждения следующему поколению женщин. Тело, покрытое такими письменами, обретало редкостную красоту: клинопись складывалась в причудливые фигуры на спине, на животе, на ягодицах и на плечах, превращая женскую кожу в объект искусства, схожий с древними шумерскими скульптурами.

— Сегодня, ваше преподобие, для вас настал великий день. Наслаждайтесь! Наслаждайтесь как можете! — восклицала Ульва.

Зигфрид из Магунции превратился в существо, для которого единственным смыслом жизни было наслаждение в самом чистом виде. И это были уже не радости плоти: его душа перешла на другой уровень бытия. Наслаждение рождалось на земле и воспаряло к пантеону языческих богов — телом Зигфрида словно бы завладела сама Иштар.

— Готовьтесь узреть то, чего от начала времен не видел ни один смертный. Готовьтесь узреть лик Бога!

Переписчик, отдавший свое естество в полную власть рукам и телам двенадцати женщин, безостановочно завывал; его глаза и другие чувства давно вышли за пределы, доступные обыкновенным смертным. Зигфрид ощущал единение с Богом, с каждой частичкой Его человеческой сущности, с каждым элементом творения.

Чудесные письмена на коже не были, конечно же, простым украшением. Те, кто умел прочесть древнюю клинопись — а к таковым, разумеется, относились Почитательницы Священной корзины, — получали доступ к тайнам, хранимым более трех тысяч лет, к секретным чудесам вавилонской блудницы, той, которая, согласно Апокалипсису, должна была вернуться, дабы устроить войну конца света, за которой последует Страшный суд.

Зигфриду из Магунции, вообще-то, не было никакого дела до фальшивых Библий. На самом деле он опасался, что изобретение Гутенберга поможет распространению светских книг, но в первую очередь — «Книги запретных наслаждений». Премудрый каллиграф был вынужден признать, что не может разобрать вавилонскую клинопись, но он понимал, что эти значки на женской коже имеют смысл, который впоследствии может быть кем-то расшифрован. Вот почему Зигфрид решил покончить с Почитательницами Священной корзины, а в первую очередь с книгами, написанными на их коже. Именно по этой причине каллиграф почел себя обязанным убивать преемниц Ульвы и сдирать с них кожу. По давней традиции, начало которой было положено самой Шуанной, после смерти старшей из проституток ее кожу, покрытую письменами, превращали в тончайший пергамент, и таким образом составлялись книги, которые хранились в виде неприметных кожаных свитков. Однако гораздо больше пергаментов, все-таки подверженных разрушению и порче, ценились надписи на живых телах: вечное ущемление в правах, изгнания, грабежи и неожиданные бегства обязывали женщин из этого клана быть легкими на подъем. И лучшим способом защитить книги было письмо по собственной плоти. Но, столкнувшись с убийством и сдиранием кожи, Ульва впервые нарушила завет предков. После смерти Зельды она решила защитить следующих избранниц, не делать их носительницами «Книги запретных наслаждений», пока не отыщется убийца. Старшая из проституток не сумела предотвратить последнюю смерть, но убийце пришлось уйти с пустыми руками: на коже девушки не было вавилонской клинописи.