Читаем без скачивания 37 девственников на заказ - Нина Васина

— Да где же она и что сама думает обо всем этом? — не выдержал я его заговорщицкого вида, постоянных вздрагиваний и нервного шепота.

Оказывается, — представь! — она срочно устроилась компаньонкой к какой-то богатой американской даме и отбыла с нею в Италию. Мужу объяснила, что это лучший вариант расставания — они привыкнут к мысли о разводе, а мне не объяснила ничего. Написала записку, которая и была передана мужем с огромными предосторожностями, под столом — из руки в руку.

Я ничего не понимал. Срок моего пребывания в Париже был весьма короток; из записки я понял, что американка собирается после Италии посетить Россию, и мне была обещана встреча и полное разъяснение всего, что происходит.

Через год молчания и полного отсутствия каких-либо известий я стал задумываться — да была ли на кладбище женщина в красной шляпе? Со мной такой казус случился впервые — я хотел иметь женщину, которую даже ни разу не раздел! Что-то странное происходило с моим телом, когда я вспоминал ее трепетные лопатки под моими ладонями, свечение глаз и податливые, на все готовые губы В конце концов, я не выдержал и стал наводить справки. С большим трудом — через третьих лиц — мне удалось узнать, что помощник посла — товарищ … все еще сохранил свою должность. Стало быть, не разведен? Не разведен, — узнал я еще через месяц, — живет с женой вполне счастливо. Я отчаялся. К тому времени меня за границу больше не выпускали — я-то уже был разведен. Я писал и писал прошения, изображал бурную деятельность по устройству каких-то выставок из Парижа — ничего не выходило. И вдруг — приглашение в МИД. Я уже и сам не знал, хочу увидеть Анну или стоит забыть все как кладбищенский сон. Оказалось, что некая госпожа Матильда Ринке, 72 лет, желает, чтобы я встретил ее и обеспечил приятное времяпребывание в Москве. Почти неделю я доказывал, что не знаю такой; потом меня успокоили — действительно, не знаете (они выяснили по своим каналам, что я не встречался ранее с госпожой Ринке), тут же поселили меня в эту самую квартиру, полностью обставленную новой мебелью, загрузили холодильник и еще заставили сдать зачет по английскому — госпожа Ринке прибудет без переводчика, но на всякий случай к ней приставят нашего соглядатая в качестве шофера, так что без контроля я со своим английским не остался.

Был шестьдесят первый год.

Я ехал в аэропорт со смешанным чувством — в документах ничего не говорилось о компаньонке госпожи Ринке, но мне казалось, что это та самая дама, к которой устроилась работать Анна. Я следил за спускающимися по трапу людьми слезящимися от ветра глазами. Шел мелкий дождь, от гула самолетов болела голова; Анны среди прибывших не было.

Ко мне подвели высокую статную старуху с изящной складной (как потом оказалось) тростью, в белом длинном платье, синем болеро с вышивкой и с невыразимыми буклями на голове, сразу же вызвавшими у меня душное воспоминание о парике моей бабушки, который я иногда, шутки ради, цеплял на себя в детстве. Я даже услышал запах пыли из бабушкиного сундука, клянусь. Бабушка Матильда оказалась весьма бойкой, лихо изъяснялась на ломаном русском и потребовала немедленно отвезти ее в настоящую русскую “комьюналку”, чтобы увидеть, как я живу.

В дверях моей новой квартиры она весьма резко заметила двоим сопровождающим, что еще в состоянии обходиться без слуг. Те лепетали что-то о службе, но она была непреклонна, и эта парочка осталась ночевать за дверью. Они потом уходили по очереди спать в машину.

В квартире Матильда молча обошла комнаты, нацепила очки и придирчиво осмотрела унитаз и ванну, после чего вдруг пошла на кухню и поставила чайник. Я совершенно не знал, что мне делать.

Открыв один из своих чемоданов, бабушка сказала, что приехала в Россию посмотреть, как у нас работает косметическая промышленность, и для лучшего ознакомления русских с достижениями французской и американской косметикой привезла образцы, которые оказывают потрясающее омолаживающее действие на стареющую и совсем морщинистую кожу.

— Сейчас я вам показывать, — испугала она меня, вдруг показав себе на спину. — Расстегнуть в помочь!

Ужасы и любовь (ужа-а-асная любовь)

Я понял, что должен расстегнуть сзади молнию на ее платье. Поколебавшись некоторое время, я осторожно опустил вниз собачку молнии, причем Матильда давала указания: “Пониже попка!” Я расстегнул длиннющую молнию до конца, до “пониже попка”. Старуха, не поворачиваясь, сняла платье до пояса и заверила меня, что сейчас я буду видеть невероятное качество омолаживающих кремов фирмы “Юниус”. И повернулась передом. У меня потемнело в глазах.

— Нравится? — спросила она странным голосом. Я разглядывал ее девичью грудь, чудные гладкие плечи и не имел сил ответить.

— Это мы убирать, — вдруг заявила Матильда и с силой стащила с головы назад парик.

Мне стало нехорошо. У нее совершенно не было волос! Абсолютно выбритый череп со странными складками сероватой кожи. Я решил, что это от постоянного закрепления парика клеем.

— Кремы фирмы “Юниус” делать и лицо юным! — заявила она и вдруг, как в кошмаре, стала стаскивать это самое свое лицо с подбородка — вверх!

Меня отнесло от нее. Помню, что нащупал позади себя край дивана и свалился, не в силах вздохнуть. Я не считаю себя слабонервным — просто меня расслабила совершенно чудная и невероятно красивая ее грудь. Если бы бабушка сначала стащила парик и содрала с себя лицо, я бы не утратил исследовательской отстраненности, но грудь повернула мои мысли совсем в другое русло.

Когда Матильда со странным звуком хлопнувшей резины сняла с головы и лицо, я закричал. Она бросилась ко мне, закрыла рот своей рукой и вдруг захохотала знакомым грудным смехом, и в глазах моих красными пятнами полетели шляпы над могилами — много шляп над множеством могил. Ты поняла, да? Это была Анна.

— Ничего не поняла! — созналась я. — Почему в виде старухи?

— Она сказала, что смогла только так попасть в Россию, что у нее здесь дела, — все это шепотом, покусывая мое ухо.

Мы провели совершенно дикую ночь.

Наутро в дверь постучали в семь тридцать — “Матильда” на это время заказала машину. До шести мы с нею кувыркались по всей квартире, а с шести часов наклеивали лицо и гримировали руки. В голове моей творилось нечто невообразимое — я то и дело срывался на нервный крик. В дверях она приказала мне сидеть дома и “не отлючаться”, потом погрозила пальцем, напомнив, что в восемь вечера мы должны “кушать ресторанный индюшат и вам стоит успевать выбрать смокинг”!

Она спускалась вниз по ступенькам — “я не любить лифты, клаустрофобия в таких маленьких комнатках, понимаетесь?” — я видел ее покачивающуюся внизу шляпу и бормотал, бормотал как заведенный: “Господи, спаси!” Двое дежуривших в подъезде помогли мне вернуться в квартиру, уложили на диван, быстренько осмотрели комнаты; потом стали надо мной — строго, ровно, как над покойником, — и от души посочувствовали: “Ну ты, мужик, попался, так попался! Кто же мог знать, что у американок в семьдесят два наступает сексуальное бешенство!”

Когда они ушли, я бросился искать микрофоны.

Никаких перспектив в бизнесе и ракеты на Кубе

За неделю “Матильда” посетила косметическую фабрику в Москве и Ленинграде, фабрику игрушек и завод железобетонных изделий где-то за городом. Я совершенно не понимал, чего она добивается. В основном потому, что вообще почти не соображал — совершенно не высыпался: по ночам мы занимались громким диким сексом, а днем я спал урывками — часа по два-три. Несмотря на отменную еду, я обессилел, ходил, пошатываясь, с красными белками — полопались сосуды; даже соглядатаи сжалились надо мной и дважды подсовывали Анне неотразимого блондина (он пошел с нею в Большой театр) и жгучего брюнета (соответственно, в консерваторию). Как же она потом веселилась ночами, как хохотала и издевалась над их ужимками! Еще она любила пошутить. Могла приказать остановить автомобиль у перекрестка, выйти, ощупать застывшего истуканом постового и потом приказывала прислать его вечером в квартиру в той же экипировке. За час до назначенного срока звонила по телефону, отменяла заказ: “У меня зуб вспучился, я не иметь сил отдыхать!” — и мы ставили пластинку с оперой и запирались в ванной часа на полтора.

Когда подошло время ей уезжать, я сам не знал — радоваться мне или огорчаться. В последний наш вечер, под шум включенных в ванне кранов, Анна в общих чертах объяснила мне полную бесперспективность вложения в России денег во что бы то ни было. Она с удивительным знанием дела провела анализ развития в нашей стране промышленности, покритиковала экономические изъяны пятилеток, вскользь посетовала на невозможность обмена опытом с зарубежными фирмами. Потом описала мне страхи Америки перед Хрущевым, перед его попытками установить ракеты на Кубе и, взяв мое лицо в ладони, со слезами предложила на всякий случай попрощаться навсегда, потому что, если Хрущев эти ракеты установит, не будет больше ни Америки, ни России.