Читаем без скачивания С аквалангом в Антарктике - Михаил Владимирович Пропп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день мы решили сделать последние четыре погружения, а потом убирать все со льда, но получилось иначе. Первым спускался я и, благополучно сняв одну фотопленку, поднялся, чтобы перезарядить фотоаппарат: нужно было еще сфотографировать пронизанный отверстиями и кишащий мальками лед. Аппарат уже был готов, когда кто-то сказал: «К нам бежит Дубровин!» Визит начальства, да еще бегом, едва ли мог обещать что-либо хорошее, тем более, что нам уже не раз отдавали распоряжение убрать снаряжение со льда. Впрочем, у меня было надежное убежище — под водой, куда я и поспешил скрыться, а оставшиеся наверху могли свалить всю ответственность на меня — все-таки тоже начальник. Обычно Дубровин разговаривал мягко — да вот, наверно, пора бы вам и уходить со льда, — но на этот раз он был крайне недоволен тем, что кто-то еще под водой и, пообещав всяческие наказания, сказал, что в море ломает лед, и распорядился немедленно убираться. Узнал я все это, уже поднявшись из-под воды, когда Леонид Иванович ушел, но тянуть дальше стало невозможно. Начали сворачиваться.
Все сложено, снова впрягаемся в нарты, лямки врезаются в плечи, сани много тяжелее, чем обычно. Тянем. Скрип снега под полозьями, потрескивание саней, шаги по льду — все это в последний раз, мы уходим. Больше здесь нам не погружаться, осталось лишь одно доступное место — у самой станции. Казалось, работа почти закончена. Впрочем, так только казалось…
Киты ломают лед
Снова стучим по льду пешнями, снова грохочут взрывы, опять мелкие успехи и неудачи. Место плохое и ненадежное, морской лед рассечен трещинами, рядом нависают прорезанные гигантскими расселинами карнизы ледяного барьера Антарктиды. Когда они рухнут, невозможно предсказать, а некоторое представление об этом можем получить, только спустившись под воду и посмотрев, лежит лед на скалах или нет. Лежит — хорошо, нет — может обвалиться в любой момент. Мы ведем себя очень осторожно вблизи барьера — не забираемся на него, не подходим вплотную, — но все равно неприятно. Был бы выбор — не стали бы здесь погружаться, но его нет, тут нас хоть не унесет в море, если начнется взлом припая, до станции рукой подать. Если бы знать, что лед продержится всего два-три дня, можно было бы отказаться от погружений, но если он простоит еще две-три недели? Лед уже стал совсем тонким, но ветров, которые могли бы его вынести, все нет, и пока он стоит прочно. Решаем спускаться.
Три дня погружаемся, скоблим дно, собираем животных, фотографируем, считаем и измеряем; опять работаем по обычной программе. Нависающие ледяные стены местами доходят до двадцатипятиметровой глубины, все зоны на дне несколько сдвинуты вглубь, погружаться приходится сразу на 30–35 метров. Но сейчас это для нас пустяки, проходимость ушей у всех прекрасная, под водой мы чувствуем себя отлично. Зато наверху усталость все больше берет свое: ходим как сонные мухи и с нетерпением ждем, когда же наконец сломает лед, тогда уж волей-неволей в работе будет большой перерыв. Однако лед, вопреки всем прогнозам, только делается тоньше, но стоит непоколебимо. Мы уже ходим по нему с опаской, хотя в скафандре нестрашно и провалиться. По наблюдениям летчиков, в море лед уже довольно давно ломает, с сопок уже заметна черная полоса открытой воды вдали, но здесь, у берега, по-прежнему ничто не меняется. Только вода перестала быть фантастически прозрачной, она заметно помутнела, появилось много планктона и с каждым днем его становится все больше. Впрочем, если на сравнивать с тем, что было раньше, вода все равно довольно прозрачная. Животные на дне такие же, как на предыдущей станции, количественные сборы приносят мало нового. Мы почти не получаем новых данных, а подтверждаем сделанное раньше, это не так интересно, но не менее необходимо и убеждает нас в достоверности полученных результатов. Лишь в глубине находим иногда новых животных, но это в основном мелкие и малозаметные формы, мы поработали уже немало, а разнообразие зверей в море не бесконечно. Однако иногда бывают и приключения. Раз, спустившись для фотосъемки, я испытываю странное ощущение. Погружение уже подходит к концу, осталось всего два-три кадрика пленки, и тут вдруг начинает казаться, что я не один, что здесь есть еще кто-то. Ощущение смутно и неясно, но я начинаю оглядываться: кажется, что где-то должен быть осьминог. И верно, прямо на камнях сидит маленький, размером с котенка, спрут и смотрит на меня большими глазами. Прежде всего — сфотографировать. Осторожно поворачиваюсь, стараясь не взмутить тончайший ил на дне, щелканье фотоаппарата необычайно громко, ослепительная вспышка озаряет дно. Боюсь, что осьминог уплывет, но нет, он почти не реагирует и только чуть переползает на своих щупальцах. Еще один снимок, еще — трудно определить на глаз расстояние с необходимой точностью, а кадры неповторимые. Осьминог спокойно позирует. На четвертом снимке кончается пленка, теперь нужно поймать зверя. Он скользкий и плотный и не противится, когда я беру его рукой, только из зеленоватого делается бурым с белыми пятнами. Поднимаюсь, и постепенно цвет осьминога кажется все более ярким, а у поверхности становится оранжево-красным. Пойманный осьминог был посажен в ведро, но не хотел смириться с неволей и незаметно для нас выпрыгнул оттуда. Мы долго его искали и нашли под скамейкой в нашем балке, он был еще жив, но весь перемазан в пыли и грязи. Неприятно было его убивать, но все же спруту пришлось закончить свое существование в банке со спиртом.
Следующий день начался как обычно. Я стоял на страховке, Грузов и Пушкин спускались. Сделали уже три погружения и готовились к последнему, четвертому. Женя, одетый
