Читаем без скачивания Французская революция, Бастилия - Томас Карлейль

Горе тебе, Делонэ, если в этот час ты не можешь, приняв некое твердое решение, управлять обстоятельствами! Мягкие речи бесполезны, жесткие картечные залпы - сомнительно, но метание между тем и другим невозможно. Все сильнее накатывают людские волны, их бесконечный рокот все громче и громче, в нем различимы проклятия и треск одиночных выстрелов, которые безвредны для стен толщиной девять футов. Внешний подъемный мост был опущен для Тюрио, и этим путем воспользовалась третья, самая горластая депутация, проникшая во внешний двор; поскольку мягкие речи не производят впечатлений, Делонэ дает залп и поднимает мост. Слабая искра, но она поджигает горючий хаос и превращает его в ревущий хаос пожара! При виде собственной крови мятежники бросаются вперед (потому что эта искра вызвала несколько смертей), бесконечно перекатываются ружейные залпы, всплески ненависти и проклятий. В это время из крепости над головами выпаливает с грохотом залп картечи из орудий и показывает, что мы должны делать. Осада Бастилии начата!

Встань, каждый француз, в ком есть душа! Сыны свободы, пусть вопят ваши луженые глотки, напрягите изо всех сил все способности ваших душ, тел и умов, потому что час настал! Бей, Луи Турне, каретник из Маре, ветеран полка Дофине, бей по цепи наружного подъемного моста среди огненного града, свистящего вокруг тебя! Никогда твой топор не наносил такого удара ни по ободам, ни по ступицам колес. Снести Бастилию, снести ее в царство Орка[236], пусть провалится туда все это проклятое сооружение и поглотит навеки тиранию! Стоя, как говорят одни, на крыше кордегардии или, как говорят другие, на воткнутых в щели стены штыках, Луи Турне бьет по цепи, а храбрый Обэн Боннемер, тоже ветеран, помогает ему, и цепь поддается, разбивается, огромный наружный мост с грохотом (avec fracas) падает. Великолепно! И все же, увы, это только наружные укрепления. Восемь мрачных башен с вооруженными инвалидами, булыжниками и жерлами пушек все еще вздымаются неповрежденные; мощенный камнем, зияющий ров непреодолим, внутренний подъемный мост обратил к нам заднюю сторону; Бастилию еще предстоит взять!

Думаю, что описать осаду Бастилии -одно из важнейших событий в истории, вероятно, не под силу кому-либо из смертных. Может ли кто-нибудь, даже бесконечно начитанный, хотя бы представить себе внутренний план здания! В конце улицы Сент-Антуан находится открытая эспланада, есть ряд наружных дворов, сводчатые ворота (где сейчас сражается Луи Турне), затем новые подъемные мосты, постоянные мосты, укрепленные бастионы и зловещие восемь башен: лабиринт мрачных помещений, первое из которых было построено 420 лет назад, а последнее - всего 20. И как мы уже сказали, оно осаждено в свой последний час возродившимся хаосом! Артиллерийские орудия всех калибров, истошные крики людей с самыми различными планами на будущее, и каждый из них - сам себе голова; никогда еще со времен войны пигмеев с журавлями[237] не видели такого противоестественного положения. Состоящий на половинном жалованье Эли отправляется домой надеть мундир: никто не хочет подчиняться ему, одетому в штатское. Юлен, также на половинном жалованье, произносит речь перед французскими гвардейцами на Гревской площади. Фанатичные патриоты подбирают пули и несут их, еще

горячие (или кажущиеся таковыми), в Отель-де-Виль: вы видите, они хотят сжечь Париж! У Флесселя "бледнеют губы", потому что рев толпы становится угрожающим. Весь Париж достиг верха ярости, паническое безумие бросает его из стороны в сторону. На каждой уличной баррикаде вихрится кипящий местный водоворот, укрепляющий баррикаду, ведь Бог знает, что грядет, и все эти местные водовороты сливаются в огромный огненный Мальстрем[238], бушующий вокруг Бастилии.

Так он бушует, и так он ревет. Виноторговец Шола превратился в импровизированного артиллериста. Взгляните, как Жорже, только что вернувшийся из Бреста, где он служил во флоте, управляется с пушкой сиамского короля. Странно (если бы мы не привыкли к подобным вещам): прошлой ночью Жорже спокойно отдыхал в своей гостинице, а сиамская пушка стояла уже сто лет, ничего не зная о его существовании. А теперь в нужный момент они соединились и оглашают окрестности красноречивой музыкой, потому что Жорже, услышав, что здесь происходит, соскочил с брестского дилижанса и примчался сюда. Французская гвардия тоже прибудет сюда с настоящими орудиями - если бы стены не были столь толсты! Вверх с Эспланады, горизонтально со всех близлежащих крыш и окон льется беспорядочный ливень ружейного огня - но безрезультатно. Инвалиды распростерлись за каменными прикрытиями и отстреливаются из сравнительно удобного положения, но из бойниц не высовывается и кончик носа. Мы падаем застреленные, но никто не обращает внимания!

Пусть бушует пламя и пожирает все, что горит! Кордегардии сожжены, столовые инвалидов тоже. Рассеянный "парикмахер с двумя зажженными факелами" поджег бы "селитру в Арсенале", если бы не женщина, с визгом выскочившая оттуда, и не один патриот, несколько знакомый с натурфилософией[239], который быстро вышиб из него дух (прикладом ружья под ложечку), перевернул бочонки и остановил разрушительную стихию. Юную красавицу, приняв ее за дочь Делонэ, схватили во внешних дворах и едва не сожгли на глазах у Делонэ; она упала замертво на солому, но снова один патриот - это храбрый ветеран Обэн Боннемер - бросается и спасает ее. Горит солома, три телеги, притащенные сюда, превращаются в белый дым, угрожающий задушить самих патриотов, так что Эли приходится, опаляя брови, вытаскивать одну телегу, а Реолу, "мелочному торговцу-великану", - другую. Дым, как в аду, суета, как у Вавилонской башни, шум, как при светопреставлении!

Льется кровь и питает новое безумие. Раненых уносят в дома на улице Серизе, умирающие произносят свою последнюю волю: не уступать, пока не падет проклятая крепость. А как она, увы, падет? Стены так толсты! Делегации, общим числом три, прибывают из Отель-де-Виль, аббат Фоше, который является членом одной из них, может засвидетельствовать, с каким сверхъестественным мужеством человеколюбия они действовали. Они поднимают над сводчатыми воротами свой городской флаг и приветствуют его барабанным боем, но бесполезно. Разве может услышать их в этом светопреставлении Делонэ и тем более поверить им? Они возвращаются в праведном гневе, а свист пуль все еще звучит в их ушах. Что же делать? Пожарные поливают из своих шлангов пушки инвалидов, чтобы охладить запальники, но, к сожалению, они не могут поднимать струю настолько высоко и распространяют только облака брызг. Лица, знакомые с античной историей, предлагают сделать катапульты. Сантер, громогласный пивовар из Сент-Антуанского предместья, советует поджечь крепость с помощью "смеси фосфора и скипидара, разбрызгиваемой нагнетательными насосами". О Спинола[240]-Сантер, разве у тебя есть наготове эта смесь? Каждый - сам себе голова! И все же поток стрельбы не стихает: стреляют даже женщины и турки, по крайней мере одна женщина (со своим возлюбленным) и один турок. Пришла французская гвардия -настоящие орудия, настоящие артиллеристы. Очень деятелен Майяр; Эли и Юлен, получавшие половинное жалованье, горят гневом среди тысячных толп.

Большие часы Бастилии во внутреннем дворе неслышно тикают, отмеряя час за часом, как будто ничего существенного ни для них, ни для мира не происходит! Они пробили час, когда началась стрельба; сейчас стрелки подвигаются к пяти, а огонь не стихает. Глубоко внизу, в подвалах, семеро узников слышат глухой грохот, как при землетрясении; тюремщики уклоняются от ответов.

Горе тебе, Делонэ, и твоей сотне несчастных инвалидов! Брольи далеко, и его уши заложены; Безанваль слышит, но не может послать помощь. Один жалкий отряд гусар, высланный для разведки, осторожно пробрался по набережным вплоть до Нового моста. "Мы хотим присоединиться к вам", - сказал капитан, увидев, что толпа безбрежна. Большеголовый, похожий на карлика субъект, бледный и прокопченный, выходит, шаркая, вперед и сквозь голубые губы каркает не без смысла: "Если так, спешивайтесь и отдайте нам ваше оружие!" Капитан гусар счастлив, когда его отводят на заставу и отпускают под честное слово. Кто был этот человечек? Говорят, это был месье Марат, автор великолепного и миролюбивого "Воззвания к народу". Воистину велик для тебя, о замечательный ветеринар, этот день твоего появления и нового рождения, и, однако, в этот же самый день через четыре года... Но пусть пока задернуты завесы будущего.

Что же делает Делонэ? Единственное, что Делонэ может сделать и, по его словам, хотел сделать. Представьте его сидящим при зажженной свече на расстоянии вытянутой руки от порохового склада, неподвижным, как римский сенатор или бронзовый канделябр, холодно, одним движением глаз предупреждающим Тюрио и всех остальных, каково его решение. Пока же он сидит там, не причиняя никому вреда, и ему не причиняют вреда. Но королевская крепость не может, не имеет права, не должна и не будет сдана никому, кроме посланца короля. Жизнь старого солдата ничего не стоит, но потерять ее следует с честью. Но подумай только, ревущая чернь, что будет, когда вся Бастилия взлетит к небу! В таком застывшем состоянии, похожий на статую в церкви, держащую свечу, Делонэ было бы лучше предоставить Тюрио, красным судейским, кюре церкви Сен-Стефана и всей этой черни мира делать, что они хотят.