Читаем без скачивания По ту сторону стаи - Ядвига Войцеховская

   Как я уже говорила, Картер знает всё и про всех, начиная с нежного возраста, потому что именно он лично способствовал тому, чтобы большинство из нас без проблем появилось на свет. И уж ему ли не знать, кто из нас когда родился, не запомнить, что Эдвард родился в одну ночь с хозяином и потом не сделать определённые выводы, как-то прознав про слова, сказанные старой каргой?

   - Дальше, Гаспар, - опять говорю я. - Не знаю, какой ты находишь в этом смысл? Прорицание ведь касалось старого хозяина и нынешнего Милорда.

   - Вот именно, НЫНЕШНЕГО, - подчёркивает Картер. - Смотри глубже, Близзард. Если есть нынешний и прошлый, то есть и будущий. Понимаешь?

   Не понимаю, Картер. Я не могу мыслить так масштабно, как ты. Я не лидер, не мыслитель, не политик. Я просто в середине пирамиды. Мне приказывают - я подчиняюсь. И получаю за это всё, что хочу. Но что же значили те проклятые карты, Создатель всемогущий?! Если они вообще что-то значили? И почему вчера они лежали на этом столе, а сегодня здесь сидишь ты и пытаешься ткнуть меня носом в то, что для тебя очевидно?

   Все эти мысли снежным роем клубятся в голове. Но произношу я только одно:

   - Прости, не понимаю.

   Картер смотрит на меня и проводит длинным пальцем по губам.

   - Прорицание касается ЛЮБОГО из наших хозяев, кто бы им ни был сейчас, - тихо говорит он. - Понимаешь? Любого. Смысл в том, что хозяином, Милордом - называй, как хочешь - кто-то будет всегда, и на данный момент сменить его может только человек, рождённый вот при этих начальных условиях. И не спрашивай меня почему, я не знаю. Быть может, сила слов, сказанных вслух. Возможно, через пять лет или через пятьдесят очередной старой дурой будет сделано новое прорицание, где будет сказано что-то ещё.

   В комнате опять повисает тишина. Она настолько материальна, что ещё секунда - и её можно будет потрогать.

   - Хорошо, а как быть со вторым условием? - вспоминаю я и цитирую: - "... отмеченный руной Победы на левой руке...". У... нынешнего Милорда это имеется...

   - А у господина Монфора есть клеймо, - продолжает Картер. - И он тоже вполне может стать следующим "вожаком стаи". То есть, ты понимаешь, кем.

   Мне кажется, что у меня начинается паранойя. Может быть, это какая-нибудь проверка на верность? - думаю я. И говорю об этом Картеру.

   - Прекрати, Близзард, - он недовольно морщится.

   - За то, что мы сидим тут и вообще говорим об этом, мы были бы хорошо наказаны. Оба, - просвещаю я его, если он вдруг об этом не знает. - Какоё, к чёрту, клеймо? При чём тут оно?

   Я уже начинаю злиться, потому что у меня появляется такое чувство, как бывает перед грозой, когда ты бежишь по вересковой пустоши изо всех сил, но, тем не менее, догадываешься, что до имения не успеть, и ты вымокнешь до нитки. И тогда мокрое платье будет противно липнуть к ногам, выглядывающие из-за деревьев вейлы начнут мерзко хихикать, зная, что тебя ожидает дома, а в гостиной будет стоять дедушка, который даже слова упрёка не вымолвит. Просто обрушит на тебя лавину боли, и ты закричишь... Но только молча, про себя, потому что нельзя показывать свою слабость. И это безмолвие - приближающейся грозы, бессловесного упрёка, беззвучного крика - и есть самое страшное.

   - У меня оно тоже есть, ты не забыл? - чёрный шёлк скользит вверх, и я обнажаю руку. - Давай, я тоже стану... кем там, ты сказал?

   - Сейчас объясню, - терпеливо говорит Гаспар. - Я не уверен на все сто, но это вполне может оказаться так. Твой супруг отмечен. Неважно, как. Одной руной, другой руной... да хоть буквой, иероглифом с глиняных табличек или вообще крестиком. Ключевое слово здесь "отмечен" и ещё "на левой руке", и точка. Это вполне может соответствовать второму условию.

   Сейчас уже его слова не кажутся мне таким бредом, как раньше. Но тут же у меня возникает куча вопросов, опять связанных с этими дурацкими Таро. Я вздыхаю и в двух словах излагаю Картеру события последних дней.

   - И что мне теперь думать об этом? - произошедшее начинает меня по-настоящему беспокоить. - Тебе не кажется, что вместе все эти события выглядят странно? Кто меня посадит в тюрьму и за что? Вернутся полукровые ублюдки, и мне намотают ещё два пожизненных? Или это вообще означает, что нас всех отправят на тот свет, потому что люди затеют Третью Мировую и я начну отбывать своё пожизненное в аду?

   - Не знаю, Близзард, - говорит, наконец, Гаспар. - Предсказания - далеко не моя специализация. А памятуя о припадочной Хэрриот, ну, по крайней мере, о том, как про неё рассказывается в легендах, я бы сказал, что полностью всё это никому не подвластно. Из ныне живущих, по крайней мере.

   - Гаспар, и что теперь? - спрашиваю я.

   - Тоже не знаю, - отвечает Картер. - Никто не говорит, что твой муж должен на что-то претендовать. Пожалуй, я не видел ещё человека, который бы менее всего подходил для этого. Потому я и передал тебе информацию. Только голые факты, вот и всё. Распоряжайся ими, как хочешь.

   Он замолкает и чуть-чуть прикусывает указательный палец правой руки, а пальцами левой бесшумно барабанит по бархату скатерти.

   Бесшумно. Предупреждающе? Как беззвучно падает все эти дни проклятый снег за окном?

   Не только поэтому, думаю я. Прорицания - очень неточная штука. И ты не знаешь, чем обернётся для тебя будущее, Гаспар Картер. Ты просто заботишься о том, чтобы сидеть в своей долбаной Башне и заниматься своим делом - и я не осуждаю тебя, ибо каждый хочет того, чего он хочет. Зато ты всегда знаешь, как вести игру на два фронта. Даже на три. То есть в итоге на один - свой собственный.

   - Спасибо, Гаспар, - говорю я, и мы прощаемся.

   За ним закрывается парадная дверь, и меня снова начинает разбирать зло. Хорошо сказать: "Я передал тебе голый факт, делай с ним, что хочешь" и уйти.

   Я бесцельно брожу по дому, занимаясь тем же, что делаю изо дня в день, а мысли мои тем временем где-то далеко. Наступает вечер. Эдвард сидит у камина и читает книгу. Прядь волос падает ему на глаза, и он убирает её, а потом проводит рукой по подбородку - такой знакомый жест. Ободок такого же, как у меня, простенького кольца уже не сверкает, когда на него попадает свет - со временем поверхность металла потускнела от царапин. Огонь озаряет его лицо, и я вижу, что тепло, волнами расходящееся от ярко горящего пламени, постепенно нагоняет на него вечернюю дрёму. Однако иногда он поднимает глаза от пожелтевших страниц и пристально смотрит на меня поверх очков, словно догадывается, что я чем-то обеспокоена. Но не говорит ни слова. Я тихонько, чтобы не мешать, выхожу из гостиной и шёпотом приказываю приготовить ему постель. Наконец, он желает мне доброй ночи, целует - прядь волос щекочет щёку - и уходит к себе.